Узбекский национальный академический драматический театр
| Узбекский национальный академический драматический театр | |
 | |
| Прежние названия |
Узбекская советская драматическая труппа им. К. Маркса |
|---|---|
| Основан |
1914 |
| Здание театра | |
| Местоположение |
Узбекистан, Ташкент, ул. Навои, дом 34 |
| Руководство | |
| Художественный руководитель |
Масудов Фатхулла Хусанович (в.и.о) |
| Главный художник |
Тураев Бахтияр |
| Ссылки | |
|
[www.teatr.uz tr.uz] | |
Узбекский национальный академический драматический театр — один из старейших театров Узбекистана, создан в 1914 году; в 1933 году театру присвоено почётное звание академического.
Содержание
История театра
Начало (1914 — 1929)
В середине 1913 года была образована первая профессиональная театральная коллектив на территории Узбекистана, который в начале 1914 года показал свою первую национальную пьесу на сцене, и тем самым официально начав свою деятельность как театральная труппа. Так как в начале ХХ века Туркестан был под властью Царской России, театральной сфере приходилось подчиняться господствующим убеждениям империи, в особенности регистрирование такого крупного культурного заведения, как театр, и разрешение на его деятельность.
Труппа неофициально показывала свои первые спектакли в июне и июле 1913 года. Глава Ташкентского просветительства Мунаввар кары Абдурашидханов активно участвовал в организационных и пропагандистских делах творческой группы. В 1913 году 8 августа труппа представила свой первый спектакль «Томоша кечаси» в саду Шейха Хованд Тахура. На тот момент ни в одном городе Туркестанского края не было национальных театров. В еженедельном самаркандском журнале «Ойина» в тираже с 14 ноября 1913 года опубликовано о спектакле «Падаркуш», который всё ещё не ставился, несмотря на разрешение от автора на постановку на сцене.
Начиная с декабря 1913 года в Ташкенте велись подготовки к показу произведения «Падаркуш». В процессе создания активно участвовали педагоги школ современного типа. Такие представители просветительства, как Чунончи, Абдулла Авлони, Муҳаммаджон кары, Низомиддин Ходжаев, Шокиржон Рахимий, показывали свою самоотверженность в этом деле. Татарский интеллигент Мухамедяров вёл режиссёрскую деятельность над спектаклем, приготовленный ташкентскими любителями. Но из-за замедленных подготовок, постановка драмы задерживается. В начале 1914 года из Самарканда приехал Алиаскар Аскаров и взял под свою ответственность работу режиссёра спектакля. В феврале 1914 года пьеса «Падаркуш» планируется поставить на сцену вместе с азербайджанской комедией «Хур-хур»[1].
Первый спектакль
Наконец, 27 февраля в одно тысяча ста местном зале театра Колизей в Новом городе Ташкента в семь часов вечера дилетанты Ташкентского театра официально начинают показ своих спектаклей. В выпущенной по этой причине афише было указано, что выступление состоялось из трёх частей. В первой части — показ спектакля Падаркуш, основанный на одноимённой пьесе Махмудходжа Бехбуди; во второй — юмористическая сценка «Хур- хур» от азербайджанских актёров Алиаскар Аскарова, Гульузорхоним и Шахбалова; в третьей части говорилось о «Миллий укиш ва журлар», где предусматривалось о показе концерта из восьми номеров. В концерте должны были участвовать хафиз Мулла Туйчи, танцовщица Курбанхон, тура Мулла Ахмаджон, а так же должны были прочесть стихи Авлони «Туркистон фарёди» и «Тўй». В конце афиши были указаны ответственный за вечер заведующий Абдулла Ходжа углы, а режиссёр — Аскарали Аскаров. В тот день была показана театральная постановка, отвечавшая на европейские критерии и также основанная на традициях национальных представлений, что привело к началу театрального искусства в Туркестане[1].
Начиная с 1915 года труппа «Турон» инсценировала новые образцы формирующейся узбекской драматурги. Например, «Несчастный жених»А. Кадыри (1915), «Угнетённая женщина» Х. Муина (1916) занимали места из репертуара труппы. Труппа, начиная с первых шагов, стремилась к новшеству и сотрудничеству, к формированию как профессиональный коллектив, к творческому росту, к развитию культурного и образовательного уровня народа в сложных условиях, и для этого старалась предъявить свою смелую инициативу.
Основу труппы «Турон» составляли такие актёры, как Хасан кары, Ишанходжа Хани, Сами кары (Абдусаме Зиябов), Абдулла Авлони, Бадриддин Аъламов, Шорахим домла Шохиноятов, Низомиддин Ходжаев, Шокирджан Рахими, Кудратулла Махзум, Мухаммадхан Пашшаходжаев, Башруллахан Ходжаев, Абдулазиз Ходжаев, Мусахон Мирзаханов, Умаркул Анаркулов, Фузаил Жонбоев, Салимхон Тиллахонов, Кудратулла Юнусий, Тулаган Хужамяров, Убайдулла кары Эргозиев. Начиная с 1916 году к ним присоединялись Сулаймон Ходжаев, Маннон Уйгур, Гулом Зафари. В некоторых научных источниках указывалось, что в труппе также работали Абдурахмон Акбаров, Юсуф Алиев, Саъдуллаходжа Турсунходжаев, Мусо Азизов, Мирмулла Шермухаммедов, Мухиддин Шарафиддинходжаев. К 1917 году вплоть до революции «Турон» была театральной труппой, составлявшая около тридцати постоянных актёров, режиссёров Низомиддин Ходжаев, Абдулла Авлони, Бадриддин Аьламов, с регистрированным уставом, с репертуаром из произведений в национальном и общечеловеческом духе, с зимним и летним сценами в Старом городе Ташкента, и полная надежды и задач. Также она служила основанием в формировании и развитии культуры и традиции европейского театра не только в Ташкенте и на территории Узбекистана, но и в странах Средней Азии.
1917-й год — смена власти
Приход к власти большевиков в 1917 отрицательно повлияло на развитие театральной культуры узбекского народа. Те события заставили резко поменять своё русло, недавно открывшегося национального узбекского театра, в абсолютно другую сторону. Оставшиеся члены, уже расформировавшегося состава труппы «Турон» накануне 1917 года, Низомиддин Ходжаев, Гулям Зафари, Бадриддин Аъламов, Гази Юнус, Шокирджон Рахими и Каюм Рамазон во главе с Маннон Уйгуром решили возобновить театр «Турон» и продолжать его прогрессивные и просветительские традиции.
Но ещё не было произведений, полноценно отвечающих на новые требования нового правительства, поэтому в период с марта 1918 года по сентябрь 1919 года в театре «Турон» приходилось показывать шестнадцать пьес, пятнадцать из которых были одноактными. Среди этих произведений были музыкальные пьесы «Пожелание», «Плохой сын», «Милостливый подмастерье» поэта и композитора Г. Зуфари[1].
1920-е годы
В 20-х годах они служили основанием для формирования детской узбекской драматурги и музыкального драматического театра. В 1919 году в Ташкенте образована узбекская труппа им. Карла Маркса под руководством М. Уйгура. В марте 1920-го года после объединения с любительским кружком «Таракки» была создана Образцовая краевая драматическая труппа. В труппу был приглашён татарский театральный деятель Камаль I как режиссёр. А Е. Бобожонов, М. Кориева, О. Джалилов, С. Олимов, М. Мухамедов, А. Ардобус (Ибрагимов), Ш. Нажмиддинов составляли творческую основу труппы. До переезда в столицу (на тот момент город Самарканд) в 1925 году труппа ставила цели: сближение к жизни народа и страны, обращение к главным волнующим жизненным вопросам общества. Выпущенный 26 марта 1920 года драма «Ядовитая жизнь» Хамзы, музыкальная драма «Халима» Г. Зафари играли значительную роль. И спустя два года, 20 июня 1924 года была показана «Фархад и Ширин» Алишера Навои (по инсценировке Хуршида), а 15 декабря — «Лейли и Меджнун» Физули (по инсценировке и музыке Узияр Ходжибекова).
Академический театр драмы им. Хамзы (1929 — 2001)
1930-е годы
В 1929 труппа переехала из Самарканда в Ташкент и была преобразована в Государственный узбекский драматический театр им. Хамзы. В 30-х годах двадцатого века театр одержал значительные успехи. Этот период также был характерен формированием школ искусства для актёров и режиссёров. Лучшие произведения узбекской драматурги определили развитие узбекского театрального искусства, на сцене — тема социалистического реализма и принципы народности. Идейно и художественно развитые спектакли, разнообразность красок и решений в них, также связан с достижениями Уйгура и Бабаджанова в режиссёрской деятельности. Одни из лучших местных, русских, советских и Западноевропейских пьес занимали в репертуаре театра: «Бай и батрак» Хамзы (1939), «Ревизор» Гоголя (1935, 1952), «Рустам» Исмаилова (1934), «Маска сорвана» Фатхулина (1932), «Честь и любовь» (1936) К. Яшена, «Гамлет» (1935, 1939, 1940) и «Отелло» (1941) Шекспира и другие спектакли становились грандиозными достижениями узбекского театра. В 1933 году театру присвоено звание академического, а в 1937 году был награждён Ленинским орденом.
1940 — 1950-е годы
В годы Великой Отечественной войны (1941 — 1945) были показаны патриотические спектакли «Смерть оккупантам» Яшена, «Мать» Уйгуна, «Полет орла» И. Султана, отражающие геройства узбекского народа в прошлом «Муканна» Алимджана и «Джалалиддин Мангуберди» Шайхзоды совместно с временно приехавшими русскими и украинскими представителями театра. Послевоенные годы репертуар театра обогащался произведениями современных тем. Развивая близкие узбекскому искусству народно героические и романтические традиции, театр создал спектакли, глубоко раскрывшие социальную сущность персонажей. В таких произведениях, как «За тех, кто в море» Лавренева, «Русский вопрос» Смолова, «Генерал Рахимов» Яшена, были созданы великолепные образы участников войны. В эти годы были показаны в различных жанрах спектакли, представившие образы советского человека, строящий коммунизм: «Честь семьи» Мухтарова, «Песня жизни», «Навбахор», «Хуррият» Уйгуна, «Шёлковое сюзане» Каххара, «Макар Дубрава» А. Корнейчука, «Секреты сердца» Б. Рахмонова и другие. Тема борьбы Восточных народов против колониального гнёт также был внесён в репертуар театра: «Рассказ о Турции», «Легенда о любви» Н. Хикмета, «Дочь Ганга» по роману Р. Тагора «Крушение», «Алжир — родина моя!» М. Диба[2]. Глубоко философская гуманистическая исповедь социально и исторически обобщённых образов выражены в спектаклях «Алишер Навои» Уйгуна и Султанова (1945 — 1948), «Кремлёвские куранты» Погодина (1947), «Семья» Попова (1952), «Без вины виноватые» А. Н. Островского, «Мещане», «Васса Железнова» М. Горького, «Заря Востока» Сафарова (1951), «Ревизор» Гоголя (1952), «Юлий Цезарь» Шекспира (1958), «Путеводная звезда» Яшена (1958), «Разбойники» Шиллера.
В начале 50-х к составу театра присоединились молодые актёры З. Мухаммаджанов, Я. Абдуллаева, Э. Маликбаева, Т. Азизов, Я. Ахмедов, И. Алиева, Р. Ибрагимова и другие. В роле главного режиссёра работали А. И. Гинзбург(1951 — 1958, 1960 — 1965, 1971 — 1976) и Т. Хужаев (1958 — 1960, 1966 — 1971).
1960 — 1980-е годы
В этот период в театре усиливалась смена поколений. После Т. Ходжаева вели деятельность режиссёра А. Кобулов, Н. Отабоев, Б. Юлдашев, Р. Хамидов, Х. Аппонов, Х. Кучкаров, С. Каприелов, Т. Исроилов, Л. Файзиев. Т. Азизов, П. Саидкасымов, О. Юнусов, Т. Юсупова, Р. Ибрагимова, О. Норбоева, Г. Джамилова, Д. Исмоилова, М. Ибрагимова, Г. Закирова, Т. Тоджиев, Т. Орипов, Т. Каримов, Р. Авазов, Я. Ахмедов, Э. Комилов, Т. Муминов, С. Умаров, Я. Саъдиев, Дж. Зокиров, М. Абдукундузов, Г. Ходжиев становились активными участниками театра. В 1960 — 1970-х годах театр инсценировал эпические героизмы, социально психологической драмы, комедии, публицистически острые и сатирические, лирические пьесы. Лучшие спектакли того времени театра были «Люди с верой» Султанова (1960), «Мирза Улугбек» Шейхзаде (1961), «Оптимистическая трагедия» В. Вишневского, «Голос из гроба», «Милые мои матушки» А. Каххара, «Тополёк мой в красной косынке» по Айтматову (1964), «Кровавый мираж» Азимова (1964), «Украденная жизнь» Моримото Каору, «Король Лир» Шекспира, «Парвона», «Полёт» Уйгуна, «Враги» М. Горького, «Царь Эдип» Софокла (1969), «Мария Стюарт» Шиллера, «Шестое июля» Шатрова, «Заря революции» Яшена (1973), «Не бросай огонь, Прометей!» М. Карима, «Живой труп» Л. Толстого, «Перед заходом солнца» Гаунтмана и другие.
В годы независимости
После провозглашения независимости Узбекистана происходили резкие изменения в деятельности театра. Теперь творческая группа была в праве свободно вести деятельность и составлять свой репертуар. В результате впервые на узбекской сцене был инсценирован драма Сахибкиран Темур К. Марло. Теша Муминов, Мадина Мухторова, Саида Раметова, Учкун Тиллаев и друге стали ведущими актерами театра. Режиссёром театра был Валижон Умаров (2005)[3].
21 сентября 2001 года вышел Указ Президента Республики Узбекистан о присвоении Узбекскому академическому драматическому театру имени Хамзы статуса «Национальный театр»и именовать его «Узбекский Национальный академический драматический театр»[4].
В январе 2014 года президент подписал постановление «О праздновании 100-летия Узбекского Национального академического драматического театра»[5] и 28 ноября 2014 года театр праздновал свое 100-летие. Президент Республики Узбекистан Ислам Каримов поздравил и наградил работников театра званиями, медалями и орденами[6]. В соответствии с указом актеру театра Асадилло Набиеву было присвоено звание «Заслуженный артист Республики Узбекистан», актриса Тути Юсупова награждена орденом «Фидокорона хизматлари учун», актеры Дилдорхан Икрамова и Фатхулла Масудов — орденом «Мехнат шухрати». Актер театра Абдураим Абдувахабов и художники Бабанияз Курбанов и Светлана Цой был награждены орденом «Дустлик», актер Миролим Киличов и начальник отдела освещения театра Махмуджон Арипджанов — медалью «Шухрат»[7].
Описание здания
В 2001 году здание театра был реконструирован. После ремонта театр полностью поменял свой облик, оборудован новой техникой.
Потолок зрительного зала выполнен висячим куполом, где изображены облака, плывущие в голубом небе, а вокруг купола повешены люстры, напоминающие лепестки цветков. Здание с двух сторон был расширен на 7,8 метров. На первом этаже — вестибюль, на правой стороне второго этажа находится музыкальный салон «Маком», а слева сидит руководство. На третьем этаже находится музей театра. В подвале здания построении спортивный зал, малый зал и гардероб. В передней в длину стилобата есть бар и две кассы. В аудитории театра имеются 540 посадочных мест. В театре спектакли проходят на узбекском языке. Для зрителей, не владеющих узбекским языком, предлагаются интересные музыкально-пластические представления.
Напишите отзыв о статье "Узбекский национальный академический драматический театр"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.teatr.uz/197-milliy-teatrning-tashkil-topishi-va-shakllanishi-19141929-yillar.html МИЛЛИЙ ТЕАТРНИНГ ТАШКИЛ ТОПИШИ ВА ШАКЛЛАНИШИ (1914–1929 ЙИЛЛАР)]
- ↑ [mytashkent.uz/2016/03/27/ginzburg-aleksandr-osipovich/ режиссёр театра Гинзбург]
- ↑ O‘ZBEKISTON MILLIY ENSIKLOPEDIYASI
- ↑ [www.lex.uz/pages/GetAct.aspx?lact_id=182392 УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА РЕСПУБЛИКИ УЗБЕКИСТАН]
- ↑ [www.press-service.uz/ru/news/5043/ КОЛЛЕКТИВУ УЗБЕКСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО АКАДЕМИЧЕСКОГО ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА]
- ↑ [www.gazeta.uz/2014/11/29/jubilee/ 100-летие Национального драмтеатра отметили в Ташкенте]
- ↑ [www.gazeta.uz/2014/11/27/theatre/ Президент наградил работников Национального драмтеатра]
Ссылки
- Узбекская советская энциклопедия 14-й том, Хамза театри (Узбек Совет Энциклопедияси (1976))
- Государственный ордена Ленина Академический Узбекский театр драмы им. Хамзы, 1957
- Рахмонов М., Хамза Хакимзаде Ниязи и узкекский советский театр, 1959
- Уварова Г., Узбекский драматический театр, 1959
- Узбекский советский театр, 1966
- История советского драматургического театра, в 6-ти томах, 1966—1971 (раздел Узбекски театр)
Отрывок, характеризующий Узбекский национальный академический драматический театр
Лицо ее стало печально.– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
