Узбекский национальный костюм
Поделись знанием:
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Узбекский национальный костюм — созданный в древние времена и используемый до наших дней, отражает национальную специфику узбекского народа, тесно связан с его культурой и историей. Имеет характерные для каждого региона отличия и особенности.
Развиваясь о общем русле одежды оседлых народов Мавераннахра, в то же время имеет многие самобытные и неповторимые черты. Так например, всемирной славой пользуется искусство золотого шитья, к началу нашей эры относят археологи следы золотого шитья, найденные на раскопках в Ташкентской области. Согласно преданиям золотое шитьё знали в Согдиане еще до появления шелка. Но особенно широкое распространение получило оно в XIX — начале XX веков.
Узбекский национальный костюм отражает художественные особенности, архаичные черты народных промыслов, этнографические и региональные формы развития одежды.
Содержание
Мужская одежда
Мужская одежда состояла из халата, рубах различного фасона, камзола, пояса, кожаных сапог, штанов и обязательного головного убора — чалмы или тюбетейки.
Повседневной мужской одеждой была традиционная рубаха, которая первоначально имела длину ниже колен, а позднее её укоротили до середины бедер. Ворот рубахи был двух фасонов. В первом случае к длинному вертикальному разрезу пришивали воротник. У рубах другого фасона разрез был горизонтальный, от плеча к плечу. У жителей Ташкентской и Ферганской областей была распространена мужская распашная рубаха — яхтак. Её шили из хлопчатобумажной ткани и носили и молодые, и пожилые. Края ворота иногда обшивали тесьмой — джияк. Духовные лица и узбекская аристократия носили рубаху только с горизонтальным воротом. Реликтовым явлением в начале XX в. были узбекские стеганые на вате рубахи — гуппича, которые носили только дети и старики. Гуппи на староузбекском языке означает «доспех», что породило у исследователей версию о генетической связи стеганых рубах с защитным вооружением.
Штаны — иштон. Глухие, без карманов, пуговиц и прорезей, широкие вверху, они книзу сужались и доходили до щиколоток.
Верхняя одежда
- Халат — мужской халат, отличается одинаковым покроем для любого возраста, что свидетельствует об его архаичности. Халаты, в зависимости от времени года шились без подкладки, с тонкой подкладкой и теплые на вате. На полах с обеих сторон делали вертикальные разрезы для увеличения шага. Воротник, полы, подол и края рукавов обшивали узкой плетеной тесьмой или полоской материи, на груди пришивали две завязки. Высшую форму городского ремесла составляло золотое шитье, украшавшее одежду эмира и знати.
Головные уборы
- Чалма — в целом воспринимаемая как атрибут мусульманской культуры, разнилась по размеру, цвету, манере повязывания. Большую белую чалму носили духовные лица, ремесленники — небольшую чалму серого или синеватого цветов, крестьяне — повязку из цветных платков. Чалма была главным головным убором узбеков. Хорезмийцы предпочитают в качестве головного убора шапки-папахи из овчины разных цветов.
- Папаха — головной убор хорезмийских узбеков. Хорезмийцы предпочитают в качестве головного убора шапки — папахи из овчины разных цветов.
- Тюбетейка — традиционный узбекский головной убор. В различных регионах имеют множество вариаций. Узбекское название этих шапочек — «дуппи» или «калпок». Особенно к XIX веку тюбетейки как головной убор получили повсеместное распространение и определилось разнообразие их форм — островерхие, и конусообразные, полусферические и четырехгранные, круглые и купольные тюбетейки, словом, любого вида, какой только подскажет местный обычай. Самая распространенная мужская чустская тюбетейка из Ферганской долины имеет строгий, скромный и в то же время очень декоративный вид. Для неё характерна вышивка белыми нитями орнамента в виде стручков перца «калампир» на черном фоне, а по кромке в ряд расположены шестнадцать узорных арочек. Чаще всего для мужских тюбетеек выбирали черный сатин или бархат. Всего насчитывается, включая ферганские чустские мужские тюбетейки, шесть исторически сложившихся региональных групп головных уборов — ташкентская, самаркандская, бухарская, кашкадарьинская, сурхандарьинсая и хорезмская. В каждом районе сложился свой стиль, передаваемый из поколения в поколение
Обувь
Население равнинных оазисов носило мягкие сапоги вместе с кожаными туфлями без задника. Узбекская знать во время конных выездов надевала парадные сапоги из зеленой шагрени, изящный каблук которых был скошен к середине подошвы, позволяя всаднику особенно ловко держаться в стременах.
Галерея
|
|
| ||||
| Мирза Абдулхак и Рустом–бег, узбеки рода катаган. На переговорах в 1841 г, Афганистан. | Узбеки Ходжента в традиционных одеяниях, Ферганская долина, приблизительно 1885-1900 гг. | Узбеки Хивы, Хорезмский оазис, Северо-Северо-Западный Узбекистан, 1913 г. | Узбек на фестивале шелка и специй в Бухаре. |
Женская одежда
Танцевальная одежда Женская одежда состояла из халата, платья, шаровар, платка или паранджи, тюбетейки, туфель. Непременным дополнением к костюму узбекских женщин всех возрастов всегда были украшения из золота или серебра.
Верхняя одежда
- Женский халат — ворот женского халата довольно открытый и широкий, борта его почти не сходятся. Рукава короче, но свободнее, чем в мужских халатах. Среди женщин Бухарского и Самаркандского оазисов были распространены легкие длинные распашные халаты румча, слегка прилегающие по талии. Специфической верхней женской одеждой был халат мурсак. Это распашная в форме туники одежда без воротника, которую шили так, чтобы полы при ношении заходили друг за друга. Мурсаки делали длинными, до земли, на подкладке, а чаще стеганными на вате. Ворот, полы и низ рукавов обшивали тканой тесьмой.
- Камзол — во второй половине XIX века среди верхней одежды появился камзол или камзур. Это слегка прилегающий в талии халат с короткими и узкими рукавами, с вырезной проймой и отложным воротником. В это же время стали появляться короткие безрукавки типа жилеток нимча.
Головные уборы
- Платок — голову узбекские женщины закрывали платком. Часто головной убор состоял из двух платков, один из которых набрасывали на голову, а второй, сложенный по диагонали, надевали в виде налобной повязки. В XIX столетии женщины надевали платок с выходом для лица, на лоб повязывали небольшой платок — пешона румол.
- Паранджа — представляет собой халат с длинными ложными рукавами и с закрывавшей лицо волосяной сеткой — чачван. В двадцатые годы XX столетия, когда советская власть повела борьбу с «пережитками», паранджа постепенно вышла из употребления в большинстве регионов.
- Тюбетейка — костюм молодой женщины-узбечки и сегодня нередко дополняется яркой нарядной тюбетейкой.
Обувь
Главной женской обувью были туфли без задников.
Галерея
|
|
|
|||
| Узбекские национальные костюмы. Ташкент (1911) | Пожилой узбек (центральный Узбекистан) | Фестиваль шелка и специй (Бухара) |
Напишите отзыв о статье "Узбекский национальный костюм"
Ссылки
- [www.sairamtour.com/uzbekistan/uzbek_national_dress_r.html Узбекский национальный костюм]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Узбекский национальный костюм
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
