Узкая грань (фильм, 1990)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Узкая грань
Narrow Margin
Жанр

триллер

Режиссёр

Питер Хайамс

Продюсер

Эндрю Вайна

Автор
сценария

Питер Хайамс

В главных
ролях

Энн Арчер
Джин Хэкмэн

Оператор

Питер Хайамс

Композитор

Брюс Бротон

Кинокомпания

TriStar Pictures
Universal Pictures

Длительность

97 мин.

Бюджет

10 873 237 $[1]

Страна

США США

Язык

английский

Год

1990

К:Фильмы 1990 года

«Узкая грань» (англ. Narrow Margin) — американский триллер режиссёра Питера Хайамса. Картина является ремейком одноимённого фильма 1952 года режиссёра Ричарда Флейшера.





Сюжет

Друзья Кэрол, одинокой молодой женщины, уговорили её пойти на «свидание вслепую». Пойдя туда, она оказывается единственной свидетельницей убийства Майкла Тарлоу, человека с которым должна была встретиться. Вернувшись домой, она узнаёт из новостей, что Майкл был адвокатом известного гангстера Лео Уотса. Кэрол, узнавшая в одном из убийц Лео, поняв, что мафия не оставляет живых свидетелей, бежит в Канаду, в маленький горный домик. Прокурор Лос-Анджелеса Роберт Колфилд хочет вернуть её для дачи показаний в суде против Уотса. Но убийцы тоже нашли её убежище. Роберт и Кэрол едва успевают спастись из домика и сесть на поезд, единственное средство сообщения в тех местах. До ближайшего города примерно 20 часов, а убийцы находятся в том же поезде, правда они не знают как выглядит свидетельница, но прекрасно знают прокурора, который не знает в лицо их. Колфилду необходима помощь пассажиров, но каждый из них может оказаться бандитом…

В ролях

Напишите отзыв о статье "Узкая грань (фильм, 1990)"

Примечания

  1. [www.boxofficemojo.com/movies/?id=narrowmargin.htm Narrow Margin] (англ.). Box Office Mojo. Проверено 27 августа 2014.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Узкая грань (фильм, 1990)

«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.