Узкое
| Узкое | |
 | |
| История | |
|---|---|
| Первое упоминание | |
| В составе Москвы с | |
| Другие названия |
Уское |
| Расположение | |
| Округа | |
| Районы | |
| Станции метро | |
| Координаты |
55°37′24″ с. ш. 37°32′20″ в. д. / 55.62333° с. ш. 37.53889° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.62333&mlon=37.53889&zoom=15 (O)] (Я)Координаты: 55°37′24″ с. ш. 37°32′20″ в. д. / 55.62333° с. ш. 37.53889° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.62333&mlon=37.53889&zoom=15 (O)] (Я) |
У́зкое — подмосковная усадьба князя П. Н. Трубецкого (1858-1911), ныне в составе Юго-Западного административного округа Москвы, в районе Ясенево. Существующий усадебный дом выстроен в 1880-е годы.
Содержание
Расположение
Усадьба находится по адресу: Профсоюзная ул., 123а, 123б. От улицы расположена на расстоянии более полутора километров на восток по Санаторной аллее. От Севастопольского проспекта через усадьбу проходит Тютчевская аллея. В 200 метрах на юго-запад от усадьбы — гостиница «Узкое» (Литовский бульвар, 3а). Усадьба окружена Битцевским парком, к западу — живописные пруды. Именем «Узкое» названы также расположенные неподалёку посёлок, спорткомплекс и горнолыжный спуск.
История
В начале XVII века пустошь Узкое (Уское) принадлежала князю А. Ф. Гагарину и П. Г. Очину-Плещееву. В конце 1620-х гг. она была куплена в Поместном приказе Максимом Стрешневым, двоюродным братом царицы Евдокии Лукьяновны, который до 1641 года выстроил здесь усадьбу.
У одного из его потомков, окольничего Дмитрия Яковлевича Стрешнева, в 1692 году, Узкое купил Тихон Никитич Стрешнев — представитель другой ветви этого рода. Именно он заказал тут строительство пятиглавой церкви, сооружённой к 1697 году с оригинальным четырёхлепестковым планом, все её 5 глав-башен одинаковой высоты, в одной из них (над входом) устроена колокольня (после реставрации 1970-х гг. главы получили луковичные купола — предыдущие купола конца XVIII века были другими, более вытянутыми вверх). Эта пятибашенная церковь, посвящённая Казанской иконе Божией Матери, уникальна для русской архитектуры. В краеведческой литературе ошибочно считается, что автором её проекта был Осип Старцев, который работал над некоторыми важными киевскими кафедральными соборами и в Москве (документальными данными работа О. Старцева в Узком не подтверждается). Реальный автор церкви в Узком неизвестен.
Внучка Тихона Софья вышла замуж за князя Бориса Васильевича Голицына, впоследствии адмирала. При нём в усадьбе существовали регулярный парк и несколько террасных прудов. Их сын, генерал-майор и московский уездный предводитель дворянства князь Алексей Борисович Голицын, выстроил в усадьбе новый дом и хозяйственные постройки. Его старшая дочь Мария Алексеевна Толстая была женой генерала от инфантерии графа Петра Александровича Толстого, который в 1826 году вместе со своими детьми унаследовал Узкое. При нём получило своё дальнейшее развитие оранжерейное хозяйство.
В начале 1880-х гг. усадьба перешла от Толстых к их родственникам Трубецким, при которых старый дом был перестроен в неоклассическое здание архитектором С. К. Родионовым, а дорога, соединявшая усадьбу и Калужское шоссе (ныне Профсоюзную ул.), была обсажена лиственницами. В кабинете владельца Московского губернского предводителя дворянства князя П. Н. Трубецкого в Узком 31 июля 1900 года после двухнедельной болезни в возрасте 47-ми лет умер великий русский философ Владимир Соловьёв. Его тело до похорон, состоявшихся 3 августа в Новодевичьем монастыре, находилось в церкви Узкого.
Санаторий Академии наук
После Революции 1917 года почти все князья Трубецкие уехали в эмиграцию. Из семьи владельцев Узкого в советской России остался лишь Владимир Сергеевич Трубецкой, который был расстрелян в 1937 году вместе с дочерью Варварой. В 1922 году усадьба была отдана Центральной комиссии по улучшению быта учёных (с 1931 г. Комиссия содействия учёным), а в 1937 году — академии наук СССР. Усадьба до сих пор используется как санаторий для членов Академии наук. В нём перебывали практически все крупнейшие учёные и деятели культуры. Лев Ландау любил кататься на лыжах[1], а Андрей Колмогоров предпочитал плавать в местных прудах[2].
директор петроградского Политехнического института А. С. Посников (скончался в Узком 12 августа 1922 г.),
академики и члены-корреспонденты Академии наук: Д. Н. Анучин, Д. Д. Благой, М. М. Богословский, В. В. Виноградов, В. И. Вернадский, братья Н. И. и С. И. Вавиловы, С. П. Глазенап, Н. Д. Зелинский, И. А. Каблуков, Н. И. Кареев, Н. М. Кижнер, П. П. Лазарев, Н. Н. Лузин, В. А. Обручев, А. С. Предводителев, А. Н. Северцов, А. А. Сидоров, А. Е. Ферсман, А. Н. Филлипов, С. А. Чаплыгин, О. Ю. Шмидт;
профессора: Б. З. Коленко, С. А. Котляревский, А. И. Косыгин и его сын академик Ю. А. Косыгин, А. Н. Реформаторский, А. Н. Розанов, М. Н. Розанов, Б. И. Сыромятников, А. Б. Фохт, В. К. Хорошко, И. А. Ефремов (профессор-палеонтолог и член СП СССР);
художники и скульпторы: Н. А. Андреев, А. М. Васнецов, И. Я. Гинцбург, И. Э. Грабарь, И. Н. Жуков, А. И. Кравченко, С. Д. Милорадович, И. Н. Павлов, В. Д. Фалилеев,
актёры и режиссёры: К. С. Станиславский, Н. А. Подгорный, О. Л. Книппер-Чехова, Н. А. Луначарская-Розенель, О. С. Соболевская, В. С. Соловьева (Жилинская), А. А. Яблочкина;
писатели и поэты: Г. В. Алексеев, В. В. Вересаев, С. Я. Елпатьевский, С. А. Есенин, П. Н. Зайцев, Вс. В. Иванов, О. Э. Мандельштам, В. В. Маяковский, С. Я. Маршак, И. С. Рукавишников, Б. Л. Пастернак, Б. И. Пильняк, Н. Д. Телешов, И. П. Уткин, А. И. Цветаева, К. И. Чуковский, О. Е. Форш, Ю. М. Нагибин;
композиторы и музыканты: А. Б. Гольденвейзер и Л. Л. Сабанеев, директор Московского народного хорового училища (бывшего Синодального) А. Д. Кастальский;
бывший верховный главнокомандующий в 1917 г. А. А. Брусилов, председатель комиссии «Старая Москва» П. Н. Миллер, бывшие революционеры-народники Н. А. Морозов и В. Н. Фигнер и др.
Храм Казанской Иконы Божией Матери
В 1930 году храм был закрыт, иконостасы XVII века были уничтожены. После этого здание использовалось в качестве книгохранилища, в котором, среди прочих, находились архивы и книги репрессированных писателей, памятники церковно-богослужебной литературы, библиотеки и архивы, вывезенные в конце войны из Германии в качестве трофеев.
В 1990 году здание было передано Русской православной церкви, храм был освящён в 1992 году, после вывоза книг.
В ходе работ по восстановлению здания были допущены искажения его исторического облика: в нарушение законодательства об охране памятников была уничтожена белокаменная паперть 2-й половины XVIII века вокруг него, заменённая в 1998 году новой, более широкой (остатки старой паперти частично использованы при оформлении цветников и палисадников за церковью). С обликом храма диссонируют козырёк над главным входом, новые мраморные ступени и двойная оградка, которой он был обнесён со стороны входа в санаторий. Восприятию памятника с западной стороны мешают современные дом священника и церковная лавка.
В апреле 2015 года приход храма был оштрафован на 100 тысяч рублей за самовольное строительство здания на территории объекта культурного наследия федерального значения[3].
Транспорт
До санатория Академии наук ходит автобус от метро "Беляево" (маршрут 49, остановка "Санаторий "Узкое").
Напишите отзыв о статье "Узкое"
Примечания
- ↑ V. I. Goldanskii. Essays of a Soviet Scientist. Springer, 1997. ISBN 1-56396-454-6. страница 27.
- ↑ Kolmogorov in Perspective, by American Mathematical Society and London Mathematical Society, 2000. ISBN 0-8218-0872-9. страница 105.
- ↑ [dkn.mos.ru/legal-support/detail/1908588.html Департамент культурного наследия г. Москвы] // 3 июня 2015.
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Узкое - [www.uskoe.ru/ Официальный сайт санатория]
- [uzkoe.narod.ru/ Храм Казанской Иконы Божией Матери в Узком]
Отрывок, характеризующий Узкое
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
