Уилберфорс, Уильям

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уильям Уилберфорс

Уильям Уилберфорс (англ. William Wilberforce; 24 августа 1759, Кингстон-апон-Халл, Англия — 29 июля 1833, Лондон, Англия) — британский политик и филантроп, христианин, член партии тори, член парламента Британии.

Известен активной деятельностью по борьбе против рабства и работорговли. Также знаменит речью, произнесенной в Палате общин 12 мая 1789 года против работорговли.

В 2006 году в прокат вышел фильм «Удивительная благодать» (Amazing Grace) об Уилберфорсе и его долгих попытках провести через Парламент закон об отмене рабства.





Биография

Уильям Уилберфорс родился в 1759 году в Кингстон-апон-Халл в Йоркшире. Был единственным сыном Роберта Уилберфорса (Robert Wilberforce), богатого купца, и его жены Элизабет Бёрд (Elizabeth Bird).

Уильям рос слабеньким и болезненным ребёнком, к тому же страдал слабым зрением. В 1767 году он начал посещать гимназию, главой которой в то время был молодой, динамичный директор Джозеф Милнер (Joseph Milner), который впоследствии стал другом Уильяма на всю жизнь.

В октябре 1776 года, в возрасте 17 лет, Уилберфорс поступил в колледж святого Иоанна (St John’s College) в Кембриджском университете. Он целиком погрузился в студенческую жизнь с картами, азартными играми, ночными распитиями и прочими составляющими первого студенческого опыта. Вскоре Уилберфорс стал очень популярной фигурой среди своих однокурсников — был он остроумным, щедрым и отличным собеседником. Среди его друзей тех лет были несколько весьма влиятельных в будущем фигур, вроде будущего премьер-министра Уильяма Питта.

Так, несмотря на свой образ жизни и отсутствие интереса к лекциям, Уилберфорс сдал экзамены и получил степень бакалавра в 1781 году, а в 1788 году стал и магистром.

Думать о политической карьере Уильям начал, ещё будучи студентом; так, в течение зимы 1779-80 он и Питт часто наблюдали политические дебаты с галереи Палаты общин. К тому моменту Питт уже твердо был нацелен на будущее политика, и именно он уговорил Уилберфорса составить ему компанию.

В сентябре 1780 года, в возрасте 21 года и ещё будучи студентом, Уилберфорс был избран членом Парламента от Кингстон-апон-Халл. Он поддерживал как тори, так и вигов, за что его часто критиковали и обвиняли в непоследовательности. Работал он и в тесном сотрудничестве с партией власти, но всегда голосовал так, как считал нужным. Уилберфорс регулярно заседал в Парламенте, но также находил время для весьма оживленной общественной жизни, став завсегдатаем игорных джентльменских клубов, таких как 'Goostree’s' и 'Boodle’s' в Лондоне.

В декабре 1783 года Питт стал премьер-министром, однако, несмотря на близкую дружбу, никаких подтверждений тому, что Питт предлагал Уилберфорсу какие-нибудь министерские посты, нет. Когда Парламент был распущен весной 1784 года, Уилберфорс решил баллотироваться в качестве кандидата от графства Йоркшир. 6 апреля он получил место в Парламенте, на тот момент ему было 24 года.

Духовное перерождение и политическая деятельность

В октябре 1784 года Уилберфорс отправился в турне по Европе, которое изменило всю его жизнь и, в конечном счете, его будущую карьеру. Именно тогда, после возвращения в Англию, началось духовное преобразование Уилберфорса. Он начал рано вставать, чтобы читать Библию и молиться, прошел евангельские преобразования, сожалея о своей прошлой жизни и получив разрешение на будущую жизнь и служение Богу. Внутренне Уильям подвергся мучительной борьбе и стал безжалостно самокритичным, жестко осуждая себя за впустую растраченное время, тщеславие и его отношения с другими людьми.

Именно тогда его деятельность в Парламенте получила новое направление — Уилберфорс начал выступать за смягчения наказаний для преступников, а вскоре он возглавил движение за отмену работорговли. Он стал широко известен своей исторической речью, произнесенной в Палате общин 12 мая 1789 года, главной мыслью которой была отмена работорговли. Был собран Комитет за отмену работорговли, в который вошли и так называемые 'евангелические англиканцы'.

Уилберфорс возглавлял эту парламентскую кампанию против британской работорговли в течение нескольких десятилетий.

Так, именно деятельность Уильяма Уилберфорса привела к тому, что 25 марта 1807 года вступил в силу принятый Парламентом закон о запрете работорговли, а сам Уилберфорс вошел в историю как главный борец против рабства в британском Парламенте.

Закон этот, впрочем, отменил работорговлю, но не рабство, которое просуществовало в Британии вплоть до 1833 года.

Уилберфорс был убежден в важности религии, нравственности и образования. Его консерватизм вскоре привел его к поддержке политически и социально репрессивного законодательства, что вызвало довольно широкую критику.

Все последующие годы Уилберфорс последовательно поддерживал кампанию за полную отмену рабства, и это продолжалось до 1826 года, когда он был вынужден уйти из Парламента из-за его ухудшающегося здоровья. Впрочем, начатая им кампания привела к закону об отмене рабства в 1833 году, по которому рабство было официально отменено в большинстве стран Британской империи.

Уильям Уилберфорс умер через три дня после слушаний, будучи уверенным в прохождении закона через Парламент; это случилось 29 июля 1833 года. Он был похоронен в Вестминстерском аббатстве (Westminster Abbey), рядом с его другом Уильямом Питтом.

Интересные факты

Сын Уильяма Уилберфорса Самюэл (1805–1873), епископ Оксфордский

  • История духовного перерождения и борьбы с работорговлей описана в книге Чарльза Колсона «Конфликт Царств»

Напишите отзыв о статье "Уилберфорс, Уильям"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Уилберфорс, Уильям

За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.