Уилсон, Джеймс (юрист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джеймс Уилсон
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джеймс Уилсон (англ. James Wilson; 14 сентября 1741, Шотландия — 21 августа 1798, Иднтон[en], Северная Каролина) — шотландский юрист, известный как один из тех, кто подписал Декларацию независимости США. Он был дважды избран в Континентальный конгресс — орган, составивший законопроект Конституции США. Джеймс Уилсон был ведущим теоретиком права и одним из шести первых судей Верховного суда США, назначенных Джорджем Вашингтоном.





Ранние годы

Джеймс Уилсон родился в Шотландии в 1742 году. Учился в ряде университетов, но не получил степени. В 1766 году эмигрировал в Британскую Америку, имея с собой несколько ценных рекомендательных писем. Благодаря этим связям он начал давать частные уроки, а позже — преподавать в Филадельфийском колледже (сейчас — Пенсильванский университет). Там он подал прошение на соискание учёной степени, и через несколько месяцев ему присудили звание магистра гуманитарных наук.

Наиболее популярным и престижным направлением карьеры в те времена была юриспруденция. Через некоторое время Уилсону удалось получить возможность стажировки в конторе Джона Дикинсона. После двух лет обучения он получил адвокатскую практику в Филадельфии и в следующем году (1767) открыл собственную адвокатскую контору в Ридинге. Его контора была очень успешной, и за несколько лет Уилсон заработал большое количество денег. В те времена он приобрёл небольшую ферму около Карлайла, вёл судебные дела в восьми соседних графствах и читал лекции по английской литературе в Филадельфийском колледже.

Революция

Став революционером в 1774 году, Уилсон опубликовал «Рассуждение о природе и размере законодательного влияния британского парламента» — памфлет, который отрицал власть парламента в британских колониях. Хотя учёные считают эту работу написанной в один год с подобными произведениями Томаса Джефферсона и Джона Адамса, на самом деле она была создана в 1768 году, став, возможно, первым убедительно сформулированным аргументом против британского доминирования.

В 1775 году Джеймс Уилсон стал полковником 4-го батальона округа Кемберленд и поднялся до ранга бригадного генерала народного ополчения.

В 1776 году Уилсон, твёрдый сторонник независимости, стал членом Континентального конгресса. На этой должности он был одним из лидеров в формировании политики в отношении индейцев. Также с июня 1776 года он входил в состав Комитета по шпионажу вместе с Джоном Адамсом, Томасом Джефферсоном, Джоном Ратледжем и Робертом Ливингстоном и совместно с ними дал определение государственной измене.

4 октября 1779 года началось восстание в Форт-Вилсон в Филадельфии. В ответ на инфляцию, бедность и недостаток пищи, которые всё увеличивались в последние 3 года, народное ополчение, которое поддерживало регулирование цен и противостояло правлению филадельфийских консерваторов, промаршировало к дому Джеймса Уилсона на углу Третьей и Ореховой улиц. Уилсон и 35 его коллег испугались толпы, забаррикадировались в его доме, который впоследствии получил название Форт-Вилсон. Завязалась короткая битва, в результате которой погибли 5 солдат и 17-19 человек были ранены. В конце концов вмешались солдаты Первого эскадрона Филадельфийской кавалерии и Бейлорских лёгких драгун под командованием Джозефа Рида, которые спасли Джеймса Уилсона и его коллег.

В 1779 году Уилсон занял должность военного прокурора Франции в Америке. На этом посту он находился до 1783 года.

Филадельфийский конвент

Уилсон, известный как один из самых крупных юристов своего времени, считается наиболее учёным из так называемых отцов Конституции. Один из его коллег-делегатов Конституционного конвента 1787 года в Филадельфии дал ему такую оценку:

«Система государственной власти, кажется, была для него предметом особого изучения, все политические институты мира он подробно знает и может проследить причины и последствия любой революции из древнейших истоков эллинистических государств до настоящего».

Главным влиянием Уилсона в страну было его участие в Комиссии по детализации (англ. Committee of Detail), которая разработала первый черновой вариант Конституции США в 1787 году (год после смерти его жены). Уилсон требовал, чтобы сенаторы и президент избирались всенародно. Он также предложил в конвенте так называемый «Компромисс трёх пятых», который при проведении выборов учитывал голос рабов как 3/5 голоса свободного человека. Вместе с Джеймсом Мэдисоном он был едва ли не самым толковым из Отцов-основателей в политэкономии. Он чётко понимал проблему двойного суверенитета (народа и государства) и считал возможным для США практически неограниченное будущее. Уилсон 168 раз обращался с речью к Конвенту. Свидетельство о выступлениях Уилсона в Конвенте оставил доктор Бенджамин Раш, который сравнивал ум Уилсона с «лучом света».

Не соглашаясь с некоторыми деталями окончательного варианта Конституции, Уилсон, однако, боролся за её принятие. Под его руководством Пенсильвания стала вторым штатом (после Делавэра), ратифицировавшим Основной закон. Его речь 6 октября 1787 года в Стейт-Хаус-Ярд стала особенно важной при установлении сроков дискуссии по ратификации, как местной, так и национальной. В частности, в речи отмечался тот факт, что в этой Конституции впервые предусматривается всенародное избрание государственного правительства. Позже Уилсон способствовал новому редактированию конституции штата Пенсильвания 1776 года, возглавив группу, которая приняла новую конституцию, и заключил соглашение с Уильямом Файндли, лидером партии конституционалистов, по ограничению партизанских настроений, господствовавших ранее в пенсильванской политической жизни.

Деятельность в Верховном суде

В 1790 году Джеймс Уилсон начал читать серию лекций по юриспруденции в Филадельфийском колледже, в которой он преимущественно игнорировал практические аспекты юридического обучения. Как большинство своих образованных современников, он считал академическое изучение права в большей степени частью общего культурного образования, чем исключительно вступлением в профессиональную деятельность. Примерно в конце 1791 или в начале 1792 года он начал читать лекции для второго курса (в то время Филадельфийский колледж стал Пенсильванским университетом), но в какой-то доселе неизвестный момент лекции прекратились и уже больше никогда не восстанавливались. При жизни Уилсона его лекции, кроме лекций для первого курса, так и не были опубликованы, пока в 1804 году его сын, Бирд Уилсон, не напечатал их. Юридическая школа Пенсильванского университета официально берёт начало из лекций Уилсона.

Последние годы жизни Уилсона отмечены неудачами. Из-за своих земельных инвестиций он влез в большие долги, которые стали настоящим бременем с началом паники 1796—1797 годов на атлантических кредитных рынках. Уилсон был ненадолго заключён за небольшой долг в тюрьму Берлингтона, штат Нью-Джерси. Его сын выплатил долг, но Уилсон уехал в Северную Каролину, убегая от других кредиторов. Он снова был заключён на короткий срок, но, несмотря на это, он стал там окружным судьёй. В 1798 году он перенес приступ малярии и умер от удара, посещая друга в Эдентоне, Северная Каролина. Его похоронили на Джонстонском кладбище на плантации около Эдентона, но в 1906 году его прах был перенесён на Кладбище Христа в Филадельфии.

Библиография

  • Треды Джеймса Уилсона, т.3 (1804) [www.constitution.org/jwilson/jwilson.htm электронная версия] (англ.)
  • Collected Works of James Wilson, 2 vols. Edited by Kermit L. Hall and Mark David Hall. Indianapolis: Liberty Fund Press, 2007.
  • Abraham, Henry J. (1992). Justices and Presidents: A Political History of Appointments to the Supreme Court (3rd ed.). New York: Oxford University Press. ISBN 0-19-506557-3.
  • Cushman, Clare (2001). The Supreme Court Justices: Illustrated Biographies, 1789—1995 (2nd ed.). (Supreme Court Historical Society, Congressional Quarterly Books). ISBN 1-56802-126-7.
  • Frank, John P. (1995). Friedman, Leon; Israel, Fred L.. eds. The Justices of the United States Supreme Court: Their Lives and Major Opinions. Chelsea House Publishers. ISBN 0-7910-1377-4.
  • Hall, Kermit L., ed (1992). The Oxford Companion to the Supreme Court of the United States. New York: Oxford University Press. ISBN 0-19-505835-6.
  • Hall, Mark David (1997). The Political and Legal Philosophy of James Wilson, 1742—1798. Columbia: University of Missouri Press. ISBN 0-8262-1103-8.
  • Martin, Fenton S.; Goehlert, Robert U. (1990). The U.S. Supreme Court: A Bibliography. Washington, D.C.: Congressional Quarterly Books. ISBN 0-87187-554-3.
  • Read, James H. (2000). Power Versus Liberty: Madison, Hamilton, Wilson, and Jefferson. Charlottesville: University Press of Virginia. ISBN 0-8139-1911-8.
  • Urofsky, Melvin I. (1994). The Supreme Court Justices: A Biographical Dictionary. New York: Garland Publishing. pp. 590. ISBN 0-8153-1176-1.
  • Wexler, Natalie (2007). A More Obedient Wife: A Novel of the Early Supreme Court. Washington: Kalorama Press. ISBN 0-615-13516-1.

Напишите отзыв о статье "Уилсон, Джеймс (юрист)"

Ссылки

  • [bioguide.congress.gov/scripts/biodisplay.pl?index=W000591 James Wilson at the Biographical Directory of the United States Congress] (англ.)
  • [www.ushistory.org/declaration/signers/wilson.htm Declaration Signers biography of James Wilson] (англ.)
  • [www.law.upenn.edu/sesquicentennial/scrolling/part1b.html Penn Law School biography of James Wilson] (англ.)
  • [www.colonialhall.com/wilson/wilson.php Biography by Rev. Charles A. Goodrich, 1856] (англ.)
  • [www.archives.upenn.edu/histy/features/1700s/people/wilson_jas.html Biography and portrait at the University of Pennsylvania] (англ.)
  • [www.law.upenn.edu/about/history/photogallery/Insidegallery/wilson.html Portrait at the University of Pennsylvania Law School] (англ.)

Отрывок, характеризующий Уилсон, Джеймс (юрист)

– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.