Браудер, Уильям

Билл Браудер
William Browder
Имя при рождении:	англ. William Felix Browder
Род деятельности:	политик, инвестор, финансист
Дата рождения:	23 апреля 1964(1964-04-23) (59 лет)
Место рождения:	Чикаго, США
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Отец:	Феликс Браудер

Уи́льям Фе́ликс (Билл) Бра́удер (англ. William Felix «Bill» Browder; род. 23 апреля 1964, Чикаго) — международный финансист и инвестор. Сооснователь и генеральный директор инвестиционного фонда Hermitage Capital Management, который в период с 1995 по 2006 годы был одним из крупнейших (по некоторым оценкам — крупнейшим) фондов зарубежных инвестиций, действовавших на российском фондовом рынке.

В 2005 году ему был запрещён въезд в Россию. Причины этого до сих пор не обнародованы. В 2006 году Браудер прекратил деятельность фонда в России.

С 2010 года Билл возглавляет кампанию по расследованию кражи налога на прибыль, уплаченного фондом в российский бюджет по итогам 2006 года, и поиска убийц юриста фонда Сергея Магнитского, выявившего данную кражу.

В июле 2013 года приговором российского суда заочно осуждён к 9 годам колонии общего режима.

Каждый год с 2007 по, как минимум, 2015 на Давосском экономическом форуме приходит на выступление крупнейшего российского госчиновника, приехавшего на форум, и задаёт вопросы об убийстве Магнитского.

Биография

Родился в 1964 году. Внук Эрла Браудера, возглавлявшего Компартию США в 1932—45, сын математика Феликса Браудера, племянник Уильяма Браудера (1989—91 президент АМО).

Вырос в Чикаго, изучал экономику в Чикагском университете. В 1989 получил степень MBA Стэнфордской школы бизнеса.

С 1989 по 1996 жил в Лондоне. Получил британское гражданство. Женат.

Работал в отделе Восточной Европы Boston Consulting Group в Лондоне и заведовал сектором частных инвестиций в России инвестиционного банка Salomon Brothers.

Hermitage Capital Management

В 1996 году вместе с Эдмоном Сафрой основал фонд Hermitage Capital Management для портфельных инвестиций в российские ценные бумаги. Инвестировал как в компании с государственным участием, так и в полностью частные предприятия. Фонд был известен своей активностью по защите прав миноритарных акционеров Газпрома, Сургутнефтегаза, РАО ЕЭС, Сбербанка и других АО. Сотрудники фонда неоднократно выявляли и предавали гласности случаи коррупции в компаниях, в которые инвестировал фонд. В интервью Нью-Йорк Таймс Уильям Браудер как-то сказал:

Ты должен стать акционером с активной гражданской позицией, если ты не хочешь, чтобы тебя дочиста обокрали.

Оригинальный текст (англ.)  

You had to become a shareholder activist if you didn’t want everything stolen from you

Конфликт с российской властью

Аннулирование визы

По словам Уильяма Браудера:

Я летел в Мос­кву из Лондона 13 ноября 2005 года, в воскресенье вечером. Я прибыл в VIP зал прилета в аэропорту Шере­меть­ево-2... Внезапно появились люди в форме и сказали, что в страну меня не пустят, после чего отвели меня в накопитель, где я провел следующие пятнадцать часов... За десять минут до вылета рейса «Аэрофлота» в Лондон в одиннадцать утра за мной пришли, отвели и посадили в самолет. Я был уверен, что это ошибка. Я же так старался для России. Я был уверен, что моя работа против коррупции ценится властью. Мне постоянно звонили от министров и просили дать им копию моих презентаций в формате PowerPoint. Я прилетел в Лондон и позвонил всем, кого я знаю. Грефу, Кудрину, Шувалову, Вьюгину. Они все сказали, что ничего не знают. Думаю, они действительно не знали. Думаю, решение принималось кем-то очень высоко, и причем в ФСБ. Непосредственным исполнителем решения был человек по имени Виктор Воронин. Я британский гражданин. Посол Великобритании отправил письмо министру иностранных дел России с вопросом, почему меня не пускают. Пришел ответ, что мне отказано во въезде на основании статьи 27 федерального закона о въезде и выезде. Эта статья позволяет отказать во въезде из соображений национальной безопасности.

— "В России нет государства" Интервью Уильяма Браудера журналу Сноб

По мнению Юлии Латыниной, причиной этого было то, что "в 2005 году Уильям Браудер решил заняться структурой собственности «Сургутнефтегаза» (согласно заявлению Станислава Белковского, конечным бенефициаром этой компании, после разгрома «Юкоса» стал В. В. Путин).

Обвинение Артёма Кузнецова в попытке компрометации

По словам Уильяма Браудера:

В ответ на заявление [о восстановлении визы] я получил не визу, а телефонный звонок от подполковника Артема Кузнецова из московской налоговой полиции. Он позвонил моему заместителю и сказал: мол, я понимаю, господин Браудер хотел бы получить визу, мне предстоит написать докладную по этому поводу, и я предлагаю встретиться в неформальной обстановке, чтобы обсудить, что я напишу. С 1996 по 2005 год в России мы успешно избегали такого рода просьб: мы просто никогда не встречались ни в какой неформальной обстановке ни с какими полицейскими, избегали любых двусмысленных ситуаций. Я могу честно сказать, что ни разу не давал взятку... И это отличная политика: если ты не даешь взяток, их от тебя и не ждут. А в таких ситуациях надо просто отказываться от встречи. Мы ответили, что готовы отвечать на официальные запросы. В девяноста девяти случаях из ста такая реакция срабатывает, и история на этом заканчивается. Но это был тот случай, когда история не закончилась.

— "В России нет государства" Интервью Уильяма Браудера журналу Сноб

Прекращение деятельности фонда в России

По словам Уильяма Браудера:

...Я не хотел разделить судьбу Ходорковского – ни деловую, ни личную. Так что я сделал две вещи: обезопасил людей и капиталы. Во-первых, я попросил всех своих сотрудников переехать в Великобританию... Во-вторых, фонд продал акции в российских компаниях или перевел их в другие финансовые инструменты. Это было сделано тихо, без привлечения к себе внимания, летом 2006 года.

— "В России нет государства" Интервью Уильяма Браудера журналу Сноб

Обвинение ООО "Камея" в неуплате налогов

В начале июня 2007 года в офисах Hermitage Capital и у юристов Hermitage Capital (компании Firestone Duncan) сотрудниками МВД РФ были проведены обыски. При этом были изъяты уставные документы и печати ООО «Парфенион», ООО «Махаон», ООО «Рилэнд» и ряда других компаний, посредством которых Hermitage Capital действовал в России. Эти обыски были совершены в рамках уголовного дела № 151231, возбуждённого 28.05.2007 2 отделом СЧ ГСУ при ГУВД г. Москвы против руководителя ООО "Камея" (ещё одно ООО фонда) Черкасова И.С. по подозрению в уклонении от уплаты налогов на сумму 1,145 млрд рублей. Руководил обысками подполковник милиции Артём Кузнецов.

По мнению Браудера это было попыткой получить контроль над активами фонда, и лишь обнаружив, что все активы распроданы, преступники решили украсть уплаченные фондом налоги.

Дело Hermitage Capital Management и гибель Сергея Магнитского

В 2007 году из российского бюджета были похищены 5,4 млрд. рублей под видом возврата налога на прибыль ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» .

Первыми это преступление обнаружили сотрудники фирмы Firestone Duncan, обслуживавшей юридические интересы инвестиционного фонда, среди которых были Эдуард Хайретдинов, Владимир Пастухов, Джемисон Файерстоун и Сергей Магнитский. Они инициировали следствие по факту хищения бюджетных средств, в рамках которого стал очевиден перечень участников преступления, ныне известный как Список Кардина. Этот список включает 60 сотрудников различных российских органов исполнительной власти, большинство из которых до сих пор служат в различных министерствах и ведомствах Российской Федерации.

В рамках следствия, которое вели юристы фонда, выяснилось, что эта же преступная группировка регулярно организовывала подобные преступления, в результате чего из бюджета России регулярно выводились значительные суммы.

24 ноября 2008 года Сергей Магнитский был арестован по обвинению в помощи Уильяму Браудеру в уклонении от уплаты налогов. Спустя 11 месяцев предварительного заключения Сергей скончался в больнице Следственного изолятора №1 г. Москвы. Инициатором его ареста и следователем по его делу были сотрудники МВД РФ, участвовавшие в расследованном Сергеем и его коллегами хищении.

Международная реакция

23 июня 2009 года Б. Браудер изложил обстоятельства дела Hermitage Capital в Хельсинской комиссии Сената и Конгресса США.

В апреле 2010 года сенатор США Бен Кардин составил список из 60 чиновников МВД России, причастных к коррупционному скандалу и смерти С. Л. Магнитского. На основании законодательства о противодействии коррупции, сенатор обратился с заявлением к Госсекретарю США о запрете указанным лицам, а также членам их семей, въезда на территорию США.

14 декабря 2012, после того, как предложение Кардина было поддержано Сенатом и Конгрессом США, Президентом США Б. Обамой подписал закон, который вводит санкции в отношении любых российских граждан, предположительно причастных к смерти Сергея Магнитского: визовые ограничения на въезд в США и санкции в отношении их финансовых активов в банках США. Сегодня этот закон известен как «Закон Магнитского».

В феврале 2013 года во Франции началась кампания за составление чёрных списков виновных и причастных к смерти Магнитского.

12 апреля 2013 года министерство финансов США официально опубликовало персональный состав списка, в который вошли 18 человек. В дальнейшем список дважды расширялся.

Иски Карпова о клевете

В июле 2010 следователь следственного комитета при МВД РФ Павел Карпов подал заявление в Генпрокуратуру РФ, в котором обвинил Уильяма Браудера и Джемисона Файерстоуна в клевете на него и заведомо ложном доносе. Карпов заявил, что не имеет отношения к гибели Магнитского, а в краже из бюджета обвинил самого Браудера.

В январе 2013 года Павел Карпов подал иск в Высокий суд Лондона, обвинив Браудера в клевете и диффамации. Адвокаты Браудера призвали Высокий суд отказаться от рассмотрения данного дела, называя предъявленный иск явно необоснованным и говоря о том, что рассматриваться он должен не в Великобритании. Судья отказался рассматривать это дело.

Обвинения Браудера в неуплате налогов

11 июля 2013 Тверской районный суд города Москвы признал Браудера виновным в уклонении от уплаты налогов по незаконной схеме и заочно приговорил его к 9 годам колонии общего режима с лишением права заниматься предпринимательской деятельностью на территории России сроком на 3 года.

Согласно тексту обвинительного приговора, Браудер в период с 1999 по 2004 годы противозаконно приобрёл более 131 млн акций ОАО «Газпром» по внутрирыночной цене на общую сумму более 2 млрд руб. В тот период, согласно российскому законодательству, иностранные граждане (налоговые нерезиденты) были обязаны получать разрешение Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг и правительства РФ на приобретение акций российских эмитентов или покупать американские депозитарные расписки на зарубежных фондовых биржах, где их цена была значительно выше. Для проведения сделок Браудер, по данным судебного следствия, учредил ряд юридических лиц на территории Республики Калмыкия. Затем Браудер и несколько неустановленных лиц открыли счета в депозитарном центре Газпромбанка и от имени аффилированных компаний подали заявку на приобретение акций Газпрома, не раскрывая факт почти 100-процентного участия иностранного капитала в их уставном фонде.

Тем же постановлением от 11 июля 2013 суд отказал в реабилитации Сергея Магнитского. В интервью Всемирной службе Би-би-си Браудер сказал в связи с приговором:

Суд и приговор против меня и Сергея [Магнитского] доказывают, что Путин будет использовать суды, чтобы скрыть свои экономические преступления.

Попытки российских правоохранительных органов обратиться в Интерпол для задержания Браудера

• Апрель 2013. Российское бюро Интерпола передало в Генеральный секретариат документы на установление местонахождения Браудера.
• 24 мая 2013 года генеральный секретариат Интерпола сообщил, что считает запрос России в отношении Браудера политически мотивированным и удалил всю информацию о нём из своих архивов.
• 26 июля 2013 года, несмотря на майское решение комиссии Интерпола, российское бюро отправило запрос об объявлении Браудера в международный розыск. Интерпол немедленно отклонил запрос России, напомнив, что ранее уже признал это дело политическим.
• 27 июля МВД России выразило недоумение по поводу решения Интерпола. По информации неназванного источника в министерстве, в МВД России поступило письмо от руководителя центрального бюро Интерпола с предложением встречи для переговоров по делу Браудера.

Труды

• Bill Browder. [www.amazon.com/Red-Notice-Finance-Murder-Justice/dp/147675571X ] = Red Notice: A True Story of High Finance, Murder, and One Man's Fight for Justice. — Simon & Schuster, 2015. — P. 416. — ISBN 147675571X, 978-1476755717.

См. также

• Дело Hermitage Capital Management
• Магнитский, Сергей Леонидович (1972—2009)

Примечания

Примечания

Сноски

Отрывок, характеризующий Браудер, Уильям

– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.