Маккелл, Уильям

Уильям Джон Маккелл William John McKell
12-й генерал-губернатор Австралии
11 марта 1947 — 8 мая 1953
Монарх:	Георг VI Елизавета II
Предшественник:	Генри, герцог Глостерский
Преемник:	Уильям Слим
Рождение:	26 сентября 1891(1891-09-26) Памбула, Новый Южный Уэльс, Австралия
Смерть:	11 января 1985(1985-01-11) (93 года) Сидней, Новый Южный Уэльс, Австралия
Супруга:	Мария Пай
Партия:	Лейбористская
Награды:

Уильям Джон Маккелл (англ. William John McKell ; 26 сентября 1891, Памбула, Новый Южный Уэльс, Австралия — 11 января 1985, Сидней, Новый Южный Уэльс, Австралия) — британский государственный и политический деятель, двенадцатый генерал-губернатор Австралии с 11 марта 1947 по 8 мая 1953 года.

Биография

Молодость

Уильям Джон Маккелл родился в Памбуле, в штате Новый Южный Уэльс, в семье мясника, оставившего свою жену и четверых детей. В будущем Уильям Маккелл избегал обсуждения этого вопроса, говоря, что его отец умер молодым. Он получил образование в Сиднее в государственной школе «Bourke Street» и начал работать котельщиком, в 1915 году став секретарем Союза котельщиков.

Политическая карьера

В 1917 году Уильям Маккелл был избран в Законодательное собрание штата Новый Южный Уэльс в качестве члена Лейбористской партии от избирательного округа Редферн и сохранил место до ухода в отставку, чтобы стать генерал-губернатором в 1947 году, за исключением периода пропорционального представительства с 1920 по 1927 год, когда он был от избирательного округа Ботани. В 1920 году он женился на Марии Пай. В это время он изучал право, и в 1925 году стал адвокатом. В лейбористских правительствах Джека Лэнга с 1925 по 1927 и с 1931 по 1932 год он был министром юстиции, и с 1930 по 1931 год был министром по вопросам местного самоуправления.

В 1930-е годы Маккелл стал лидером оппозиции в Лейбористской партии из-за диктаторского правления Лэнга и его неудач на выборах. В 1939 году он сместил Лэнга и стал лидером Лейбористской партии и лидером оппозиции.

На посту премьера штата Новый Южный Уэльс

В 1941 году он стал премьером после убедительной победы на выборах штата, в основном концентрируясь на сельских жителях. Во время своего пребывания в качестве премьер-министра, был создан Государственный национальный парк Костюшко, состоялось повышение уровня финансирования галерей, библиотек и Сиднейского симфонического оркестра. Кроме того, были проведены различные реформы для сохранения образования, социальной защиты детей, и компенсаций работникам. В 1944 году был принят «Закон о ежегодном празднике», обеспечивающий всех работающих в Новом Южном Уэльсе двумя неделями оплачиваемого отпуска.

Во время Второй мировой войны он стал близким союзником премьер-министров от лейбористов Джона Кёртина и Бена Чифли, будучи особенно близким другом последнего. В 1944 году он ещё раз победил на выборах, таким образом, в первый раз лейбористское правительство Нового Южного Уэльса было переизбрано. 13 февраля 1946 года он объявил, что уйдёт на пенсию до следующих выборов штата.

На посту генерал-губернатора Австралии

В 1947 году Чифли получил официальное разрешение от короля Георга VI для назначения Маккелла на должность генерал-губернатора Австралии. Это произошло только после очень значительного противодействия со стороны короля, обсуждения с участием заместителя действующего генерал-губернатора Генри, герцога Глостерского и Министерства иностранных дел Великобритании. Возражение не было личным, так как Георг VI никогда не встречался с Маккеллом, но внимание было обращено на то, что он был тесно связан с конкретной политической партией. В конце концов, Георг VI принял заверения Чифли в личной верности Маккелла в том, что корона не будет подвергаться какой-либо политической обструкции.

Официальный анонс назначения был сделан 31 января 1947 года, и Маккелл ушел из парламента и из министерства 6 февраля, но не раньше участия в закрытом собрании для избрания своего преемника 5 февраля, на котором он голосовал за Боба Хеффрона, но был избран Джеймс Макгирр.

Чифли сказал, что преемник герцога Глостерского должен быть австралийцем, и кажется, намеренно выбрав лейбориста из рабочей семьи. Против этого была либеральная оппозиция и консервативная пресса: Роберт Мензис назвал встречу «шокирующей и унизительной». В ходе дебатов о вотуме недоверия 20 февраля, Мензис говорит о том, что Маккелл активно занимался политикой , когда назначение уже было объявлено, что наносит удар по самой основой должности генерал-губернатора, потому что он должен быть так же далек от партийной политики, как королева в Великобритании. Чифли, в ответ, взял на себя полную ответственность за назначение, сказав, что не жалеет об этом. Маккелл держал достойное молчание, и не вступался за себя. Тем не менее, Чифли публично утверждал, что любой подходящий австралиец может быть избран генерал-губернатором.

Маккелл вступил в должность 11 марта, однако, уважение к короне и её представителю не означало, что не было никакой дальнейшеё критики. Маккелл осуществлял формальные обязанности с достоинством, привлекая всех, кроме самых негибких англофилов. Когда Мензис победил Чифли и избрался на пост премьер-министра в декабре 1949 года, он с Маккелом стали сердечными друзьями и Мензис даже продлил свой срок с 14 месяцев до пяти лет.

Наиболее спорным моментом в карьере Маккелла считается март 1951 года, когда Мензис попросил у него роспуск обеих палат парламента и новые выборы. Лейбористы сохранили контроль над Сенатом после выборов 1949 года, и сенат послал банковский законопроект правительства в комитет. Мензис утверждал, что это является нарушением с точки зрения статьи 57 Конституции Австралии.

Многие в Лейбористской партии, но не Чифли, думали, что Маккелл должен отказаться от предложения Мензиса, но генерал-губернатор согласился. Маккелл высказал мнение, что это было плюсом для избирателей, а не генерал-губернатора, для определения, является ли правым сенат или Мензис: он видел своим долгом действовать по совету своего премьер-министра.

13 ноября 1951 года Маккелл принял рыцарство и стал Кавалером Большого креста Ордена Святого Михаила и Святого Георгия, от короля Георга VI, лично принявшего его в Букингемском дворце, когда Маккелл приехал с официальным визитом в Великобританию. Это вызвало значительный конфликт в Лейбористской партии, так как политика не имеет ничего общего с рыцарством, но они не могли ничего с этим поделать, так как Маккелл разорвал все связи с партией вместе со вступлением в должность.

Последующая жизнь и смерть

Маккелл вышел в отставку в мае 1953 года, отбыв на посту первоначальный срок продленный на 14 месяцев премьер-министром Робертом Мензисом, ранее возражавшим против его назначения.

С июня 1956 по 1957 год он членом комиссии, ответственной за разработку Конституцию Федерации Малайи (теперь Малайзия).

Маккелл жил в Сиднее в течение еще 30 лет, став одним из старейших членов Лейбористской партии в Новом Южном Уэльсе, хотя он не возобновлял свою политическую деятельность.

Уильям Джон Маккелл скончался 11 января 1985 года в Сиднее. Его вдова Мария Маккелл умерла в июле того же года.

Отрывок, характеризующий Маккелл, Уильям

– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?