Сесил, Уильям, 1-й барон Берли

Уильям Сесил William Cecil<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Лорд-казначей
июль 1572 — 4 августа 1598
Монарх:	Елизавета I
Предшественник:	Уильям Поле
Преемник:	Томас Саквилл
Лорд-хранитель Малой печати
1571 — 1572
Монарх:	Елизавета I
Предшественник:	Николас Бэкон
Преемник:	Уильям Говард
1590 — 1598
Монарх:	Елизавета I
Предшественник:	Фрэнсис Уолсингем
Преемник:	Роберт Сесил
Рождение:	13 сентября 1521(1521-09-13) Бурн</span>ruen, Линкольншир, Англия
Смерть:	4 августа 1598(1598-08-04) (76 лет) Вестминстер, Лондон

Уи́льям Се́сил, 1-й барон Берли (англ. William Cecil, 1st Baron Burghley, 13 сентября 1520 года или 1521, Бурн, Линкольншир — 4 августа 1598 года, Лондон) — глава правительства королевы Елизаветы Английской, государственный секретарь в периоды с 1550 по 1553 и с 1558 по 1572 год, лорд-казначей Англии с 1572 года.

Биография

Уильям Сесил был единственным сыном Ричарда Сесила, лорда Берли, и его супруги Джейн Хекингтон. Детство и юность его прошли в родном поместье, а также в Нортгемптоншире и в Кембриджшире. С 1535 по 1540 год Сесил изучал в Кембриджском университете право, под руководством Джона Чека, а Роджер Эшам был его постоянным оппонентом на учебных диспутах. Затем он уехал в Лондон и продолжил образование при коллегии адвокатов Грей Инн. Во время этой учёбы Сесил женился на сестре Джона Чека, Мэри, родившей ему сына Томаса. Через два года после заключения этого брака Мэри скончалась, и ещё через три года Сесил вновь вступил в брак — со старшей из пяти дочерей сэра Энтони Кука, Милдред, считавшейся одной из самых образованных женщин Англии. Сестра Милдред, Анна, вышедшая замуж за лорда-хранителя Большой печати Николаса Бэкона — мать знаменитого английского учёного Френсиса Бэкона. Чек, Эшам и Кук, бывшие воспитателями наследного принца Англии Эдуарда, помогли Сесилу начать карьеру при дворе короля Генриха VIII.

Вначале Сесил служил секретарём у Эдварда Сеймура, герцога Сомерсета, брата жены Генриха VIII, королевы Джейн Сеймур. После того, как на трон Англии взошёл племянник Сомерсета, юный Эдуард VI, ставший уже лордом-протектором Эдвард Сеймур впал в немилость (в 1549 году), и Сесил перешёл на службу к Джону Дадли, герцогу Нортумберленду, и вскоре занял пост государственного секретаря в его правительстве. Герцог сделал Сесила также управляющим земельными владениями леди Елизаветы Тюдор, благодаря чему он завоевывал доверие будущей королевы.

В 1550 году Уильям Сесил был посвящён в рыцари. С приходом к власти в Англии королевы Марии он перешёл из протестантизма в католичество и служил по дипломатическому ведомству. После воцарения в 1558 году королевы Елизаветы I Сесил стал её государственным секретарём. В 1571 году, по случаю свадьбы дочери Сесила, Анны, с Эдвардом де Вером, королева возвела его в звание барона, и в следующем, 1572 году, Сесил стал лордом-казначеем Англии. Возглавив финансы государства, барон управлял ими, как только возможно извлекая из этого для себя пользу. Так, он, знатный вельможа, не имел долгов — что в елизаветинскую эпоху в Англии было уникальным явлением. В целях страховки от возможных политических неожиданностей Сесил хранил своё немалое состояние сперва в банках Антверпена, затем — в Гамбурге. На службе королеве Елизавете барон Бёрли вновь сменил вероисповедание, перейдя в англиканство. Вернувшись в лоно государственной церкви, барон активно выступал против сохранения в ней католических тенденций, разоблачал опасности, грозившие от католического мира Англии — как религиозные, так и политические.

В проведении шотландской политики Англии Уильям Сесил играл одну из ведущих ролей. Сторонник усиления влияния в Шотландии протестантской партии, он являлся автором Эдинбургского договора (1560 года). Узнав об убийстве мужа Марии Стюарт, Генри Стюарта, лорда Дарнли, Сесил открыто обвинил Марию в соучастии в этом убийстве. Считал, что поддержка Марии Стюарт как шотландской королевы не отвечает интересам Англии. Уильям Сесил был также горячим сторонником казни Марии Стюарт, чего добивался от Елизаветы на протяжении нескольких лет.

От Уильяма Сесила по прямой линии происходят графы Эксетеры (впоследствии — маркизы) и (через его сына Роберта) графы Солсбери. Один из маркизов Солсбери в конце XIX века трижды занимал пост британского премьера.

Литература

• Conyers Read: Mr. Secretary Cecil and Queen Elisabeth, New York u. London 1955.
• Conyers Read: Lord Burghley an Queen Elizabeth, New York u. London 1960
• Stephen Alford: Burgley — William Cecil at the court of Elizabeth I., Yale University Press, 2008.
• MacCaffrey Wallace T. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/4983 Cecil, William, first Baron Burghley (1520/21–1598)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.

В кино

• Аноним / Anonymous (2011; Великобритания, Германия, США) режиссёр Роланд Эммерих, в роли Уильяма Дэвид Тьюлис.

Ссылки

• Сесиль, Вильям // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Моцохейн Б. И. [around-shake.ru/personae/4584.html Уильям Сесил, 1-й барон Бёрли]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2013). Проверено 8 ноября 2013. [www.webcitation.org/6KyYWwEZX Архивировано из первоисточника 8 ноября 2013].

Отрывок, характеризующий Сесил, Уильям, 1-й барон Берли

– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.