Уильям Тенн
Поделись знанием:
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
| Филип Класс | |
| англ. Philip Klass | |
 | |
| Псевдонимы: |
Уильям Тенн |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Дебют: |
«Александр-наживка» (Alexander the Bait) |
| Премии: | |
| [dpsinfo.com/williamtenn/ Официальный сайт] | |
Уильям Тенн (англ. William Tenn, 9 мая 1920, Лондон — 7 февраля 2010, Маунт-Лебанон, Пенсильвания) — псевдоним американского фантаста Филипа Класса (Philip Klass). Тенн — автор многочисленных фантастических юмористических повестей и рассказов.
Содержание
Биография
Родился в Лондоне в семье жестянщика — еврейского иммигранта из Российской империи, осевшего в Уайтчепеле.[1][2]
Как писатель-фантаст дебютировал рассказом «Александр-наживка» (1946). Работал в редакции «Журнала фэнтези и научной фантастики». Выступал в качестве редактора и составителя разных сборников и антологий. С 1966 года преподавал английскую литературу в университете Пенсильвании, где вёл творческие курсы по научной фантастике. В последние годы был почётным профессором английской и современной литературы университета.
За пятьдесят лет литературной деятельности Тенн опубликовал только два романа, созданных на основе рассказов: «Люди в стенах» и «Лампа для Медузы», предпочитая работать в более короткой форме рассказа.
В 1999 году ассоциацией писателей-фантастов США Тенн был награждён Почётной премией за вклад в фантастику. В 2001 году на русском языке в свет вышел двухтомник писателя, в котором собраны почти все его произведения. В 2004 году появился дополнительный, третий том, в котором собраны критические статьи, эссе и ранние работы писателя.
Писатель и его жена жили в пригороде Питтсбурга, имели большую библиотеку. Долгое время Тенн был другом известного американского фантаста-сатирика Роберта Шекли.
Последние месяцы своей жизни писатель был тяжело болен. Поклонники писателя как могли поддерживали его на официальном сайте. Писатель долго болел и ушёл из жизни на 90-м году жизни.
Произведения
Романы
- 1968 Лампа для Медузы (Голова Медузы)
- 1968 Обитатели стен/Of Men and Monsters
Повести и рассказы
- 1939 Анекдот/Anecdote [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1939 Eleven P.M. [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1939 Incident Gourmandien [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1939 The Apotheosis of John Chillicothe [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1946 Александр-наживка/Alexander the Bait
- 1947 Игра для детей/Child’s Play
- 1947 Посыльный/Errand Boy
- 1947 Я, снова я и ещё раз я/Me, Myself, and I (Трижды «Я») [под псевдонимом Kenneth Putnam]
- 1947 Хозяйка Сэри/Mistress Sary
- 1948 Бруклинский проект/Brooklyn Project
- 1948 Неприятности с грузом/Confusion Cargo
- 1948 Консульство/Consulate
- 1948 Снаряд-неудачник/Dud [под псевдонимом Kenneth Putnam]
- 1948 Gotham Joins the Gold Rush
- 1948 Дом, исполненный сознания своего долга/The House Dutiful
- 1948 Чисто человеческая точка зрения/The Human Angle (Человеческий аспект)
- 1948 Ионийский цикл/The Ionian Cycle
- 1949 Венера и семь полов/Venus and the Seven Sexes
- 1950 Флирглефлип/Flirgleflip (The Remarkable Flirgleflip)
- 1950 Последний полёт/The Last Bounce
- 1950 Загадка Приипири/The Puzzle of Priipiirii
- 1951 7 Out of 10 Astrogators Choose Venus!
- 1951 Вопрос частоты/A Matter of Frequency
- 1951 Мост Бетельгейзе/Betelgeuse Bridge
- 1951 Ирвинга Боммера любят все/Everybody Loves Irving Bommer
- 1951 Поколение Ноя/Generation of Noah (The Quick and the Bomb)
- 1951 Безумие Хэллока/Hallock’s Madness
- 1951 Medusa Was a Lady! (A Lamp for Medusa)
- 1951 Нулевой потенциал/Null-P
- 1951 Шутник/The Jester
- 1951 Венера, мужская обитель/Venus Is a Man’s World (Венера — планета мужчин)
- 1951 «Не могли бы вы чуточку поторопиться?»/Will You Walk a Little Faster? («Will You Walk a Little Faster»)
- 1952 Огненная вода/Firewater
- 1953 Вирус Рикардо/Ricardo’s Virus
- 1953 Хранитель/The Custodian
- 1953 Дезертир/The Deserter
- 1953 Освобождение Земли/The Liberation of Earth
- 1954 Вплоть до последнего мертвеца/Down Among the Dead Men (Разгневанные мертвецы)
- 1954 Две половинки одного целого/Party of the Two Parts
- 1954 Проект «Тсс»/Project Hush
- 1954 Арендаторы/The Tenants (Обитатели)
- 1955 Murdering Myra
- 1955 Открытие Морниела Метауэя/The Discovery of Morniel Mathaway
- 1955 Плоскоглазое чудовище/The Flat-Eyed Monster
- 1955 Проблема слуг/The Servant Problem (Проблема служения)
- 1955 Недуг/The Sickness (Болезнь)
- 1956 Семейный человек/A Man of Family
- 1956 Он умрёт со щелчком/It Ends with a Flicker (Of All Possible Worlds)
- 1956 Она гуляет только по ночам/She Only Goes Out at Night (Она выходит только ночью; Они выходят только ночью)
- 1956 Срок авансом/Time in Advance
- 1956 Дитя Среды/Wednesday’s Child (Дитя среды; Ребёнок Среды)
- 1957 Убежища!/Sanctuary
- 1957 Тёмная звезда/The Dark Star
- 1957 Уинтроп был упрям/Winthrop Was Stubborn (Time Waits for Winthrop)
- 1958 Вперёд, на восток/Eastward Ho! (Курс на восток!; Назад на восток!)
- 1958 Лиссабон в кубе/Lisbon Cubed
- 1959 Шоколадно-молочное чудище/The Malted Milk Monster
- 1963 Берни по кличке Фауст/Bernie the Faust (Берни по прозвищу Фауст; Фауст)
- 1963 Люди в стенах/The Men in the Walls
- 1965 Маскулинистский переворот/The Masculinist Revolt (Бунт мужчинистов)
- 1966 8 Eyes on Strange New Worlds
- 1966 А моя мама — ведьма! / My Mother Was a Witch (Моя мама — ведьма)
- 1967 Лимонно-зелёный громкий как спагетти моросящий динамитом день/The Lemon-Green Spaghetti-Loud Dynamite-Dribble Day (Лимонно-зелёный/Did Your Coffee Taste Funny This Morning?)
- 1974 Таки у нас на Венере есть рабби!/On Venus, Have We Got a Rabbi
- 1983 Жили люди на Бикини, жили люди на Атту/There Were People on Bikini There Were People on Attu (Жили-были на Бикини)
- 1985 The Enormous Toothache
- 1993 Девушка с сомнительным прошлым. И Джордж/The Girl with Some Kind of Past. And George
- 1994 Балдёжный критерий/The Ghost Standard
Стихи
- 1936 Sonnet [под настоящим именем Филипп Класс]
Статьи
- 1953 Introduction to Children of Wonder
- 1968 Author’s Note (послесловие к сборнику «Деревянная звезда»)
- 1968 Author’s Note (послесловие к сборнику The Seven Sexes)
- 1968 Author’s Note (послесловие к сборнику «Корень квадратный из человека»)
- 1978 Introduction to The Ova Hamlet Papers (под настоящим именем Филипп Класс)
- 1978 Introduction to What Mad Universe (под настоящим именем Филипп Класс)
- 2001 Afterword to the Two Volumes
- 2001 Afterword: For the Rent
- 2001 Foreword (вступительная статья к книге Bright Segment: The Complete Short Stories of Theodore Sturgeon, Volume VIII)
Эссе
- 1954 On the Fiction in Science Fiction
- 1963 The Frank Merriwell Compulsion: or Winning the Championship the Hard Way (Frank Merriwell’s Syndrome)
- 1966 The Student Rebel: Then and Now
- 1968 The Bugmaster (Mr. Eavesdropper)
- 1972 Jazz Then, Musicology Now
- 1974 An Innocent in Time: Mark Twain in King Arthur’s Court [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1980 From a Cave Deep in Stuyvesant Town — A Memoir of Galaxy’s Most Creative Years [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1982 'The Lady Automaton' by E. E. Kellett: A Pygmalion Source? [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1984 It Didn’t Come from Outer Space [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1984 John W. Campbell, Jr.: A Memoir [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1988 Welles or Wells: The First Invasion from Mars [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1992 What’s Wrong with My Daughter? [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1994 Constantinople [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1995 In the Beginning
- 1997 Judy Merril [под настоящим именем Филипп Класс]
- 1998 Curiosities: Dr. Arnoldi, by Tiffany Thayer
- 1999 Author Emeritus Speech: Given Here Without the Gestures, Intonations and Pauses Which Made It Moderately Funny in the First Plac
- 2001 Poul Anderson [под настоящим именем Филипп Класс]
- 2002 Sturgeon, the Improbable Man
- 2004 My First Deer [под настоящим именем Филипп Класс]
Сборники
- 1955 Из всех возможных миров…/Of All Possible Worlds
- 1956 Человеческий аспект/The Human Angle
- 1958 Time in Advance
- 1968 The Seven Sexes
- 1968 Корень квадратный из человека/The Square Root of Man
- 1968 Деревянная звезда/The Wooden Star
- 2000 Immodest Proposals: The Complete Science Fiction of William Tenn, Volume I
- 2001 Here Comes Civilization: The Complete Science Fiction of William Tenn, Volume II
- 2004 Dancing Naked: The Unexpurgated William Tenn
Антологии
- 1953 Children of Wonder (Outsiders: Children of Wonder)
- 1968 Once Against the Law // Соавтор: Дональд Уэстлейк
Прочее
- Уильям Тенн — о себе и других [выдержка из интервью У.Тенна с добавлениями от издательства]
Награды
- Премия Небьюла 1998 в категории «Заслуженный автор»
Напишите отзыв о статье "Уильям Тенн"
Примечания
Ссылки
- [www.lib.ru/INOFANT/TENN_W/ Уильям Тенн] в библиотеке Максима Мошкова
- [fantlab.ru/autor721 Библиография в Лаборатории Фантастики]
- [dpsinfo.com/williamtenn/ Официальный сайт] (на английском языке)
- [dpsinfo.com/williamtenn/bibliography.html Библиография]
- Произведения Тенна
- [dpsinfo.com/williamtenn/constantinople.html «Constantinople» (полный текст)]
- [dpsinfo.com/williamtenn/poulanderson.html «Poul Anderson» (полный текст)]
- [dpsinfo.com/williamtenn/welles.html «Welles or Wells: The First Invasion from Mars» (полный текст)]
- Произведения других авторов (на английском языке)
- [www.post-gazette.com/pg/04287/394674.stm Fruma Klass: «Essay winner» by Linda Wilson Fuoco (Pittsburgh Post-Gazette)]
- [www.templeton.org/powerofpurpose/winners/printer_klass.html "Streets of Mud, Streets of Gold, " сочинение Фрумы Класс, получившее приз в $25,000 (полный текст)]
Отрывок, характеризующий Уильям Тенн
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
