Уиллет, Уильям
| Уильям Уиллет | |
| William Willett | |
 | |
| Уильям Уиллет в 1909 году. Фотограф — сэр Джон Бенджамин Стоун. | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: |
Великобритания |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
деревня Овингдин (Брайтон-энд-Хов) |
Уильям Уиллет (англ. William Willett; 10 августа 1856 — 4 марта 1915) — автор и пропагандист летнего времени[1].
Биография
Уиллет родился в городе Фарнэм (графство Суррей), в Великобритании, и получил образование в школе филологии. После некоторого опыта в коммерции, он вступил в строительный бизнес отца, Willett Building Services. Вместе они создали репутацию для «построенных Уиллетами» качественных домов в избранных частях Лондона и юга, включая Челси[2] и Хов, в том числе Derwent House. Он прожил значительную часть своей жизни в Числхерсте, графство Кент, где, как говорят, после конной прогулки в пригороде Петс Вуд недалеко от своего дома ранним летним утром он заметил, как много ставень были закрыты, что впервые привело его к идее перехода на летнее время.
Однако это был не первый случай обсуждения адаптации времени к дневным часам. По мнению Бертольла Уллмана, это была общепринятая практика в древнем Риме[3]. Бенджамин Франклин возродил идею в ироничной сатире 1784 года[4]. Хотя шутливое предложение Франклина состояло только в том, что люди должны вставать раньше летом, ему часто ошибочно приписывают изобретение летнего времени, тогда как Уиллет зачастую игнорируется.
Современная система «летнего времени» была впервые предложена энтомологом из Новой Зеландии Джорджем Верноном Хадсоном (George Vernon Hudson), хотя многие публикации неправильно приписывают это Уиллету[5].
Используя собственные финансовые ресурсы, в 1907 году Уиллет публикует памфлет «О растранжиривании дневного света» (англ. «The Waste of Daylight»)[6][7]. Уиллет в этом памфлете предложил переводить часы вперёд на 80 минут летом, чтобы сделать вечера более светлыми и сэкономить 2,5 миллионов фунтов в расходах на освещение. Согласно его предложению, часы следовало переводить каждое воскресенье апреля на 20 минут в 2 часа ночи, а по воскресеньям сентября — переводить по этой же схеме в обратную сторону.
Благодаря энергичной кампании, к 1908 году Уиллету удалось заручиться поддержкой члена парламента Роберта Пирса, который сделал несколько безуспешных попыток принять это предложение в качестве закона. Молодой Уинстон Черчилль поддержал её[8],
и эта идея была вновь рассмотрена парламентским комитетом в 1909 году, но опять безрезультатно. Внезапное начало Первой мировой войны сделало вопрос более важным, прежде всего из-за необходимости экономии угля. Германия уже внедрила эту схему, когда законопроект был окончательно принят в Великобритании 17 мая 1916 года, и часы были переведены на час вперёд в следующее воскресенье, 21 мая. Перевод часов был использован с целью активизации производства в военное время в соответствии с Законом об обороне королевства. Впоследствии эта схема была принята во многих других странах.
Уильям Уиллет не дожил до принятия закона о летнем времени, поскольку он умер от гриппа в 1915 году в возрасте 58 лет. В честь него в Петс Вуде были установлены мемориальные солнечные часы, постоянно настроенные на летнее время. В его честь названо заведение Daylight Inn в Петс Вуде, а также дорога Willett Way. Его дом в пригороде Лондона Бромли помечен синей мемориальной доской. Он похоронен на церковном дворе в церкви св. Вульфрана в деревне Овингдин (Брайтон-энд-Хов)[9].
Напишите отзыв о статье "Уиллет, Уильям"
Примечания
- ↑ Prerau. Seize the Daylight. — P. 3.
- ↑ David Prout (1989). «Willett built». Victorian Society Annual: 21–46.
- ↑ B.L. Ullman (1918-03). «[links.jstor.org/sici?sici=0009-8353%28191803%2913%3A6%3C450%3ADSIAR%3E2.0.CO%3B2-Z Daylight saving in ancient Rome]». The Classical Journal 13 (6): 450–451.
- ↑ Бенджамин Франклин, писал анонимно (26 апреля 1784). «Aux auteurs du Journal» (French). Journal de Paris (117). [webexhibits.org/daylightsaving/franklin3.html пересмотренная английская версия], часто называемая «An Economical Project».
- ↑ (1948) «New Zealand time». N Z Geog 4 (1): 104. DOI:10.1111/j.1745-7939.1948.tb01515.x.
- ↑ William Willett (июль 1907). «[webexhibits.org/daylightsaving/willett.html The waste of daylight]».
- ↑ William Willett (март 1914). «[www.pettswoodvillage.co.uk/Daylight_Savings_William_Willett.pdf The waste of daylight]».
- ↑ Winston S. Churchill (1934-04-28). «A silent toast to William Willett». Pictorial Weekly.
- ↑ Dale Antony. Brighton Churches. — London EC4: Routledge, 1989. — P. 207. — ISBN 0-415-00863-8.
См. также
- Maria Box. Encyclopædia Britannica.
- Donald De Carle. British Time. — London: Crosby Lockwood & Son Ltd..
- David Prerau. [www.seizethedaylight.com/ Seize the Daylight: The Curious and Contentious Story of Daylight Saving Time]. — Thunder’s Mouth Press. — ISBN 1-56025-655-9. The British version, focusing on the UK, is David Prerau. [savingthedaylight.com/ Saving the Daylight: Why We Put the Clocks Forward]. — Granta Books, 2005. — ISBN 1-86207-796-7.
- Andrew Saint. [www.oxforddnb.com/index/101036912 Willett, William (1856–1915)] // en:Oxford Dictionary of National Biography.
Отрывок, характеризующий Уиллет, Уильям
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
