Уиндом, Уильям

Об американском актёре (правнуке этого министра финансов) см. Уильям Уиндом.

Уильям Уиндом William Windom
39-й и 33-й министр финансов США
7 марта 1889 — 29 января 1891
Президент:	Бенджамин Гаррисон
Предшественник:	Чарльз Фэйрчайлд
Преемник:	Чарльз Фостер
8 марта — 13 ноября 1881 года
Президент:	Джеймс Гарфилд Честер Артур
Предшественник:	Джон Шерман
Преемник:	Чарльз Фолджер
Сенатор от штата Миннесота
15 ноября 1881 — 4 марта 1883
Предшественник:	Алонзо Эдджертон
Преемник:	Дуайт Сэбин
4 марта 1871 — 7 марта 1881
Предшественник:	Озора Стернз
Преемник:	Алонзо Эдджертон
15 июля 1870 — 22 января 1871
Предшественник:	Дэниэл Нортон
Преемник:	Озора Стернз
Член Палаты представителей от 1-го избирательного округа Миннесоты
4 марта 1859 — 4 марта 1869
Предшественник:	Джеймс Кевеног
Преемник:	Мортон Уилкинсон
Вероисповедание:	квакер
Рождение:	10 мая 1827(1827-05-10)
Смерть:	29 января 1891(1891-01-29) (63 года) Нью-Йорк, США
Партия:	Республиканская партия
Профессия:	политик

Уильям Уиндом (англ. William Windom; 10 мая 1827 — 29 января 1891) — американский политик, член Республиканской партии, 33-й и 39-й министр финансов США.

Биография

Уильям Уиндом родился в округе Бельмонт, штат Огайо. В 1850 году получил юридическое образование, а в 1852 году Уиндом был избран прокурором округа Кнокс, Огайо. В 1855 году он переезжает в территорию Меннесота и поселяется в городе Уинона.

4 марта 1859 года Уиндом становится членом Палаты представителей от Республиканской партии. В 1870 году, в связи со смертью сенатора Дэниела Нортона, Уиндом становится сенатором. Он занимал этот пост с 15 июля 1870 по 22 января 1871 года, пока его место не занял Озор Стернс C 1881 по 1883 вновь был сенатором и председателем комитета по международным отношениям.

В марте 1881 года президент Джеймс Гарфилд назначил Уильяма Уиндома на должность министра финансов США. После смерти Гарфилда, Уиндом сохранил свой пост при новом президенте, Честере Артуре. После отставки в 1883 году вернулся к юридической практике. В 1889 году Уильям Уиндом второй раз стал министром финансов, при Бенджамине Гаррисоне.

Умер Уильям Уиндом 29 января 1891 года, был захоронен на кладбище Рок-Крик в Вашингтоне.

Отрывок, характеризующий Уиндом, Уильям

Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?