Уир, Питер

Питер Уир
Peter Weir
В апреле 2011 года
Гражданство:	Австралия Австралия США США
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, кинопродюсер
Награды:

Пи́тер Уир (англ. Peter Weir, род. 21 августа 1944) — австралийский кинорежиссёр. Сыграл ведущую роль в австралийской новой волне (1970—1990).

Биография

В начале карьеры снимал документальные фильмы для Commonwealth Film Unit. В 1971 году поставил короткометражную комедию Homesdale. Его первым полнометражным фильмом стала малобюджетная фантастическая лента «Автомобили, которые съели Париж» (1974), перемонтированная до неузнаваемости без участия автора и впоследствии отвергнутая им как «нечто ужасное».

Всемирное признание Уиру принесли мистические ленты «Пикник у висячей скалы» (1975) и «Последняя волна» (1977), после которых внимание киномира едва ли не впервые оказалось прикованным к «зелёному материку». Жанр этих двух фильмов с трудом поддаётся определению. За неимением лучшего термина их нередко записывают в фильмы ужасов, хотя суть вовсе не в кошмарах, а в «незнакомых ландшафтах, необъяснимых событиях, грёзах, сновидениях и мифах, из которых рождается чувство беспокойного ожидания». Про молодого режиссёра говорили, что, подобно фильмам Вернера Херцога, его работы «тяготеют к чему-то мистическому, запредельному, непознаваемому», либо «обращаются к тем героям, которые находятся на грани реального и возможного».

Иносказательная телепритча «Водопроводчик» (1976) обозначила перелом в творчестве Уира. В своих интервью тех лет он говорит о том, что довольно исследовал сновидения и грёзы; отныне кино станет для него ремеслом, а не искусством. Уир называет своей целью пробуждение у зрителя чувства изумления, ощущения, что на его глазах творится чудо. Вместо упоения стилем и формой режиссёр ставит во главу угла идею, которой должно быть подчинено исполнение. В этом отношении его кумирами становятся мастера сороковых годов с их «невидимой» режиссёрской манерой. На смену смелым экспериментам со звуковым сопровождением приходит использование достаточно традиционной музыки ветерана Мориса Жарра.

Австралийский период в творчестве Уира завершают исторические ленты с участием Мела Гибсона — «Галлиполи» (1981) и «Год опасной жизни» (1982). Каждая из них становилась самым масштабным проектом в истории австралийской киноиндустрии. Ощущая ограниченность возможностей для продолжения карьеры в Австралии, с начала 1980-х режиссёр всё чаще работает в США. Многие фильмы Уира, снятые в Голливуде, — и в особенности «Свидетель» (1985) и «Шоу Трумана» (1998) — получили высокую оценку критиков и удостоились престижных кинонаград, однако общепризнанным шедевром его остаётся «Пикник у висячей скалы».

В 1990 году удостоен Премии им. Реймонда Лонгфорда.

Основные темы

Уировское мировоззрение сформировалось в шестидесятые и носит отпечаток того времени, со свойственным ему упором на личностном противодействии властям и истеблишменту. Основной темой фильмов Питера Уира часто называют «конфликт между отдельным индивидом и обществом». Сам режиссёр менее категоричен:

Я знаю только про одну неотвязную тему. Меня завораживают люди в изолированных условиях. Само собой разумеющееся… долгие путешествия на кораблях, и комнаты ожидания, и лифты… безотказно захватывают меня, потому что тут люди открывают… всё то о чём не говорят вслух. Даже не столько во взаимоотношениях, сколько в подсознании. Мне по душе ситуации, в которых я могу быстро выявить всё это.

— Питер Уир [www.peterweircave.com/articles/articleg.html]

Майкл Блисс отмечает, что в основе многих фильмов Уира лежат ситуации, в которых личность главного героя испытывает острый кризис самосознания. Новое знание о себе и о мире приходит к его героям не рациональным путём, а экстрасенсорно, посредством интуиции. Любимый фильм Уира — «Волшебник страны Оз», и, подобно его персонажам, герои Уира неожиданно обнаруживают себя в совершенно неведомом им мире, уходящем далеко за их прежний мыслительный горизонт.

Эти новые миры могут поначалу представать в заманчивом свете, но за блестящей оболочкой нередко таится тлен. Таковы скала в «Пикнике» и сиднейская канализация в «Последней волне». «Душевные сдвиги» главных героев уировских фильмов помогают и зрителям на какое-то время оторваться от инерции традиционного мышления, испытав ощущение «чуда», гносеологической дезориентации, вызвать которое и стремится режиссёр своими фильмами.

Фильмам Уира чужды однозначные определения реальности. Один из исследователей творчества Уира приводит в связи с этим понимание драматического искусства (комедии), сформулированное Нортропом Фраем:

Движение от пистиса [веры] к гнозису [знанию], от общества под властью старожилов, привычки, обряда, взаимных обязательств и условного права к обществу юности и прагматической свободы — это, в сущности, движение от иллюзии к реальности.

— Нортроп Фрай [www.bookmice.net/darkchilde/rock/aweir.html]

Полнометражные кинофильмы

• 1974 — «Автомобили, которые съели Париж» / The Cars That Ate Paris
• 1975 — «Пикник у висячей скалы» / Picnic at Hanging Rock
• 1977 — «Последняя волна» / The Last Wave
• 1979 — «Водопроводчик» / The Plumber
• 1981 — «Галлиполи» / Gallipoli
• 1982 — «Год опасной жизни» / The Year of Living Dangerously
• 1985 — «Свидетель» / Witness
• 1986 — «Берег москитов» / The Mosquito Coast
• 1989 — «Общество мёртвых поэтов» / Dead Poets Society
• 1990 — «Вид на жительство» / Green Card
• 1993 — «Бесстрашный» / Fearless
• 1998 — «Шоу Трумана» / The Truman Show
• 2003 — «Хозяин морей: на краю земли» / Master and Commander: The Far Side of the World
• 2010 — «Путь домой» / The Way Back

Ссылки

• Питер Уир (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Уир, Питер

Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.