Шаторальяуйхей
Город
Показать/скрыть карты
|
Ша́торальяуйхей (венг. Sátoraljaújhely [ˈʃaːtorɒjːɒ.uːjhɛj], словацк. Nové Mesto pod Šiatrom, ист. нем. Neustadt am Zeltberg, идиш איהעל Ihel) — город на северо-востоке Венгрии, четвёртый по величине город медье Боршод-Абауй-Земплен после Мишкольца, Озда и Казинцбарцики. Население — 17 992 человек (2007).
Содержание
География и транспорт
Город стоит на границе со Словакией, которая проходит прямо в черте города по реке Ронява. Со словацкой стороны расположен небольшой посёлок Словенске Нове Место. Шаторальяуйхей находится в 80 километрах к северо-востоку от столицы медье Мишкольца и связан автомобильными и железными дорогами с Мишкольцем и Словакией (в том числе с Кошице).
Этимология
Сложное название города переводится как «Новый город под шатром» и связано с историей. Историческое поселение именовалось Sátoralja (Шаторалья), что означает «под шатром». Возможно название связано с тем, что город расположен под сенью холма. После монгольского нашествия XII века город был разрушен. В XIII веке город был отстроен заново и стал называться «новым» (венг. új hely — новый город). Словацкое название города — словацк. Nové Mesto pod Šiatrom является буквальным переводом венгерского названия.
История
Шаторальяуйхей получил права города в 1261 году, в этот же период в городе построен укреплённый замок. Город был известен как один их главных центров венгерского виноделия, на гербе городе изображена виноградная гроздь.
Город играл важную роль в истории региона. В XVII и XVIII веках здесь вспыхивали восстания против владычества Габсбургов. Во второй половине XIX века город быстро рос, благодаря выгодному положению на стыке торговых путей в Польшу, Россию и Трансильванию. Шаторальяуйхей стал столицей комитата Земплен.
После окончания первой мировой войны Венгрия потеряла большие территории. Граница со вновь образованным чехословацким государством прошла по реке Ронява, разделяющей Шаторальяуйхей. Город оказался разделённым на две части, бо́льшая (4/5 населения и 3/4 территории) часть отошла Венгрии, а на меньшей части был образован словацкий город Словенске Нове Место (Slovenské Nové Mesto).
Во время второй мировой войны город пострадал от бомбёжек. После административной реформы 1950 года Шаторальяуйхей был присоединён ко вновь организованному медье Боршод-Абауй-Земплен. В последнее время город приобрёл известность как один из крупнейших горнолыжных центров Венгрии.
Достопримечательности
- Исторический центр города
- Кафедральный собор
- Винная церковь
- Барочная городская ратуша
Города-побратимы
Персоналии
- Лайош Кошут (1802—1894), государственный деятель — провёл юношеские годы в Шаторальяуйхее
- Геза Надь (1892—1953), шахматист — родился в Шаторальяуйхее
- Геза Ревес (1902—1977), министр обороны ВНР — родился в Шаторальяуйхее
Напишите отзыв о статье "Шаторальяуйхей"
Ссылки
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Шаторальяуйхей
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
