Уйгурский язык

Уйгурский язык
Самоназвание:	ئۇيغۇرچە, Уйғурчә
Страны:	Китай, Казахстан и др.
Официальный статус:	СУАР (региональный язык)
Общее число говорящих:	~10 млн
Рейтинг:	98
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Алтайские языки (спорно) Тюркская ветвь Карлукская группа Карлукско-хорезмийская подгруппа
Письменность:	Уйгурская письменность — арабское письмо в КНР, кириллица в СНГ
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	уйг 715
ISO 639-1:	ug
ISO 639-2:	uig
ISO 639-3:	uig
См. также: Проект:Лингвистика

Уйгу́рский язы́к (уйг. ئۇيغۇر تىلى ,ئۇيغۇرچە, Уйғурчә, Уйғур тили [ʔʊjˈʁʊrtʃɛ], кит. трад. 維吾爾語, упр. 维吾尔语, пиньинь: Wéiwú'ěryǔ) — один из тюркских языков.

Вместе с узбекским и или-тюркским образует карлукско-хорезмийскую подгруппу. Современный уйгурский язык или новоуйгурский является историческим и генетическим продолжением уйгурско-караханидского языка, однако он не родствен древнеуйгурскому — языку орхонских уйгуров.

Распространён в Китае, Казахстане, Узбекистане, Киргизии и Туркмении; небольшие группы уйгуров имеются также в Афганистане, Саудовской Аравии и Турции, в некоторых странах Европейского союза, США и Канаде.

Уйгуро-орхонский язык

В VIII веке уйгуры, объединив ряд племен, основали государство, занимавшее значительные территории в Центральной Азии. Уйгуро-орхонский язык первоначально был близкородственным орхоно-енисейскому, являясь, как и древнекыргызский, его диалектом, получившим самостоятельное развитие.

Древнеуйгурский язык

Продолжением языка орхонских уйгуров он не является, хотя и близок к нему. Вероятно, орхонские уйгуры при переселении в Восточный Туркестан встретили уже живущее там и говорящее на отличающемся языке тюркское население, на который они со временем перешли. Именно этот язык сейчас называют древнеуйгурским. Примерное время формирования языка V—VIII вв. К этому периоду относится и создание староуйгурского письма, заимствованного у согдийцев, к которым в свою очередь проник (очевидно после III в.) переднеазиатский арамейский алфавит. Известные литературные памятники на этом языке:

«Алтун ярук» (буквально — блеск; полное название — «Сияющая блеском, над всеми превознесённая царь-книга»), памятник древнеуйгурской письменности. Рукопись выполнена уйгурским шрифтом. «Алтун ярук» — уйгурский перевод буддийского вероучительного сочинения с китайского языка, сделанный в 10 в. Сынгку Сели Тудунгом из г. Бишбалыка. В обширном предисловии к «Алтун ярук» содержатся 2 легенды (о правителе Кю-Тау, о принце и тигрице), обладающие несомненными литературными достоинствами.

Сведения о древнем уйгурском языке приводятся в известном труде XI в. «Дивану лугат ат-тюрк» Махмуда Кашгарского. Интересные данные приводит Фахр-Ед-Дин Мубарек-шах Мерверруди (начало XIII в.), указывающий на заимствование у согдийцев алфавита, лёгшего в основу уйгурской (а через него и монгольской, и маньчжурской) письменности.

Уйгурско-караханидский язык

Язык близкий к древнеуйгурскому-идыкутскому, но не являющийся его родственником. Эти два языка продолжительное время сосуществовали, как и два государства — Караханидов в Кашгарии и Идыкутов в Турфане. М.Кашгари, для которого уйгурско-караханидский был родным языком, называл его «хакани». До наших дней сохранилось большое количество памятников на уйгурско-караханидском языке, главным образом религиозного содержания. Наиболее интересным памятником является трактат Юсуфа Хас-Хаджиба — «Кутадгу билиг» («Кудатку билик») — «Приносящее счастье знание», датируемый 1070 годом. С политическим ослаблением Идыкутства, и последующием вхождением его в чагатайское государство, к 14-15 вв. уйгурско-караханидский язык практически вытеснил идыкутский, который остался языком религии уйгуров буддистов и несториан, а затем с обращением все большего количества турфанских и кумульских уйгуров в Ислам и вовсе исчез. В Мавераннахре с завоеванием его караханидами в 10 в., где доминирующими были иранские языки, уйгурско-караханидский язык постепенно вытеснял иранские языки, что заметил ещё Кашгари, отметив, что «в городах жители всё больше разговаривают на тюркском, есть жители говорящие только по-тюркски, есть жители говорящие и по-тюркски и по-ирански, но нет жителей говорящих только по-ирански». Продолжением уйгурско-караханидского является средневековый чагатайский язык, и современные новоуйгурский и узбекский языки.

Современный уйгурский язык

Уйгурский, наряду с узбекским, является продолжением чагатайского языка — среднеазиатского литературного лингва-франка. Типологически новоуйгурский далёк от древнеуйгурского и не является прямым его продолжением.

Чагатайский язык продолжал использоваться уйгурскими авторами как письменный язык даже в начале XX века (например, историком Мусой Сайрами в его работе «Та’рих-и амнийа»), хотя, как отмечают исследователи, язык поздних чагатайских рукописей испытывал значительное влияние современного уйгурского языка.

Становление современного языка происходило в сложных географических условиях таримского бассейна. Отдалённость друг от друга, плохая связь, а иногда и политическая разобщённость оазисов Туркестана не способствовали формированию единого стандарта языка. Начало активного развития уйгурского языка исследователи относят к XVII веку. До второй половины XVIII века домининирующее положение занимал кашгарский диалект, а позднее на первый план вышел илийский таранчинский диалект. Эти два диалекта (сейчас говоры) и стали прообразами литературного новоуйгурского языка. Современный литературный уйгурский язык (һазирқи заман әдәбий уйғур тили) начал формироваться с середины 30-х годов XX века на основе общенародного живого языка (центрального диалекта).

Сам термин «уйгурский» в применении к языку населения Восточного Туркестана появился лишь после 1921 года, когда в Ташкенте прошёл съезд (курултай) представителей уйгурской интеллигенции, на котором, по предложению профессора Малова, наименование «уйғур» было восстановлено в качестве этнонима оседлого тюркоязычного населения Восточного Туркестана. До этого жители оазисов именовали себя и свою речь по месту проживания, то есть қәшқәрлик и қәшқәр тили — «кашгарцы» и «кашгарский язык», турпанлиқ — «турфанцы», таранчи и таранчи тили (дословно «земледельцы») — «жители илийского края» и «таранчинский язык» и т. д. Общим же самоназванием долгое время являлось разговорное йәрлик «земляки» или «местные» — это слово, иногда встречающееся и в наши дни, использовалось в уйгурской среде для описания жителей-уйгуров любого из оазисов.

Нет точных данных о количестве говорящих на уйгурском в мире, по разным оценкам от 7,595 млн., 8,788 млн., но не более 10 миллионов.

Распространён в основном в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) КНР, где пользуется статусом государственного языка (языка администрации, делопроизводства и т. п.). По данным переписи 2010 года в Китае проживало 10 млн. 69 тыс. уйгуров. В СУАР уйгурский, наряду с китайским, является языком межнационального общения, особенно среди населения, исповедующего ислам (то есть казахов, киргизов, таджиков, татар, хуэйцзу и др.).

Диалекты

Различают три основных диалекта: северо-западный (центральный), южный (хотанский) и восточный (лобнорский). Диалекты преимущественно различаются произношением, что, однако, не является серьёзным препятствием в общении.

В основу современного литературного уйгурского языка был положен северо-западный (центральный) диалект, состоящий из трёх доминирующих говоров: турфанского, илийского и кашгарского, а также нескольких говоров местного значения: комульского, урумчинского, карашарского, кучарского, корлинского, аксуйского и яркендского.

Произносительная норма закреплена за говором илийских (кульджинских) уйгуров, а литературный стандарт базируется на очень близком говоре Урумчи.

Для уйгуров в странах СНГ в качестве нормообразующих можно выделить очень близкий кульджинскому семиреченский говор и более близкий кашгарскому ферганский говор. Однако, различия между синьцзянскими говорами и языком уйгуров в СНГ незначительны и в основном заключены в лексике (в языке уйгуров СУАР больше китайских заимствований, а в речи уйгуров в СНГ чаще встречаются русские слова).

Письменность

В настоящее время литературный уйгурский язык официально записывается с помощью двух графических систем: синьцзянской или восточно-туркестанской в Китае (письменность на арабской графической основе, т. н. әрәб йезиқи — «арабская письмо» или кона йезиқ — «старое письмо») и центральноазиатской (в бывшем СССР, т. н. славиә йезиқи — «славянское письмо» или славиәнчә — «по-славянски»). В СССР письменность на арабской основе до 1930 года, на латинской в 1930—1946 годы, с 1947 года — на основе кириллической графики. В период с 1965 по 1982 годы в КНР использовалась также латиница, т. н. йеңи йезиқ — «новое письмо», на основе китайской транскрипционной системы пиньинь.

Орфография современного уйгурского, основанная на кириллице, требует реформы и сближения с правилами, действующими в орфографии на основе арабицы, используемой в Синьцзяне. Нормы кириллической орфографии языка не менялись с начала 1960-х годов. Данная проблема не раз поднималась во многих научных статьях и на конференциях уйгуроведов, однако единого решения всё ещё не принято.

В наши дни для записи уйгурского используются ещё как минимум две разновидности латинского алфавита: уйғур латин йезиқи — «уйгурское латинское письмо» (ULY), вспомогательный алфавит, разработанный в дидактических целях в Синьцзянском университете (окончательно принят в ноябре 2000 года). Этот алфавит приобретает всё большую популярность в интернете и западных изданиях и, вторая — различные модификации йеңи йезиқ, в том числе на основе турецкого латинского алфавита.

Характерной чертой современного уйгурского алфавита на арабской основе является регулярная передача гласных (в отличие от старого уйгурского арабского алфавита и многих других современных разновидностей арабского письма, где гласные на письме либо опускаются, либо факультативно передаются методом матрес лекционис).

Особенностью современной уйгурской арабской орфографии также является последовательное отображение перед гласными в начале слова и между двумя гласными двух разных слогов в середине слова так называемой хамзы ء, буквы передающей фонемическую гортанную смычку [ʔ]. В разговорном языке такая смычка встречается только перед начальным гласным слова для образования стандартной тюркской минимальной слоговой пары (Согласный-Гласный), в середине же слова твёрдый приступ часто заменяется на неслоговое полуогубленное у. Например, арабское заимствование муәллим «учитель» произносится как /муʷәллим/. В латинице и кириллице гортанная смычка в начале слова никак не отображается, в середине слова в латинице вместо хамзы используется знак апострофа ': mu’ellim «учитель». Хамза или апостроф также могут выполнять смыслоразличительную функцию, например: сүр'әт «темп, скорость» и сүрәт «рисунок, картина» (оба слова — арабизмы).

Уйгурский арабский алфавит 1925—1930 (СССР)

ﯪ ﯭ ب پ ت ج چ خ د ر ز ژ س ش غ ق ك گ ڭ ل م ن ۋ ه ئە ﯮ ﯰ ﰃ

Уйгурский латинизированный алфавит 1930—1946 (СССР)

Латинизированный алфавит уйгуров СССР:

A a

B в

C c

Ç ç

D d

E e

Ə ə

G g

Ƣ ƣ

H h

I i

J j

K k

L l

M m

N n

Ꞑ ꞑ

O o

Ө ө

P p

Q q

R r

S s

Ş ş

T t

U u

V v

X x

Y y

Z z

Ƶ ƶ

F f

Уйгурский кириллический алфавит с 1947 (СССР)

А а	Б б	В в	Г г	Ғ ғ	Д д	Е е	Һ һ	Ә ә	Ж ж
Җ җ	З з	И и	Й й	К к	Қ қ	Л л	М м	Н н	Ң ң
О о	Ө ө	П п	Р р	С с	Т т	У у	Ү ү	Ф ф	Х х
Ц ц	Ч ч	Ш ш	Щ щ	Ъ ъ	Ы ы	Ь ь	Э э	Ю ю	Я я

Лингвистическая характеристика

Фонетика

По причине большого диалектного разнообразия, наличия нескольких нормообразующих центров (Кульджа, Турфан, Кашгар и др.) и стандартов языка на настоящий момент фонетика уйгурского недостаточно чётко кодифицирована, что отражается в некоторой подвижности орфоэпической нормы.

Для уйгурского языка характерны многочисленные отклонения от сингармонизма. При общей несомненной агглютинативности широко представлены элементы фузии — фонетические чередования на стыке морфем, а также несвойственные тюркским языкам регрессивная ассимиляция гласных и согласных.

В уйгурском 8 основных гласных фонем: а, ә, о, ө, у, ү, е, и и 23 согласных: б, в, г, ғ, д, ж, җ, з, и, й, к, қ, л, м, н, ң, п, р, с, т, х, һ, ч, ш.

В зависимости от положения в слове каждая из гласных и согласных фонем может иметь несколько вариантов реализации. Напр., фонема и может выступать в трёх основных комбинаторных разновидностях: ы, i, и, которые, однако, не несут фонематического значения.

Гласные фонемы уйгурского языка

	Переднего ряда		Заднего ряда
	Неогубленный	Огубленный	Неогубленный	Огубленный
Верхнего подъёма	и /i/	ү /y/		у /u/
Среднего подъёма	е /e/	ө /ø/		о /o/
Нижнего подъёма	ә /ɛ/		а /a/

Присущим исключительно уйгурской фонетике (из всех тюркских языков) явлением можно назвать умлаут: гласные а и ә, находящиеся в односложных основах, под влиянием последующего слога аффикса с узкими и, у, ү теряют ударение и переходят в полуширокие е (< а, ә), о (< а) и ө (< ә). Напр.: сат- «продавать» — сетиқ «продажа». Во всех остальных тюркских языках корень слова всегда остаётся неизменным.

Также характерной особенностью вокализма в уйгурском является закон редукции широких гласных: широкие гласные а и ә конечного слога многосложной основы, в безударном положении (то есть после наращивания аффикса), редуцируются в и, у и ү. Напр. жүрәк «сердце» — жүрүгүм «моё сердце» (в другой орфографии — жүригим).

В гармонии гласных (то есть в образовании словоизменительных аффиксов) могут участвовать только гласные верхнего или нижнего подъёма, таким образом гласные среднего подъёма о, ө, е обнаруживаются только в первом слоге собственно уйгурских слов, встречаясь лишь единожды в отдельном слове. Общая частотность их использования в языке низка.

Согласно закону сингармонизма последний гласный верхнего или нижнего подъёма в основе (корне) слова изменяет все последующие гласные в наращиваемых аффиксах на соответствующие гласные верхнего или нижнего подъёма, однако существует немало отклонений от этого правила. В составе одного слова могут быть гласные как заднего, так и переднего ряда. Напр.: адәм «человек», кәлдуқ «мы пришли». Увулярные согласные (қ, ғ, х) могут сочетаться с мягкими гласными, а мягкие к и г с твёрдыми гласными: хәвәр «известие», қәғәз «бумага».

Наряду с такой не до конца последовательной гармонией гласных, в уйгурском также существует и гармоническая ассимиляция согласных. Так в некоторых аффиксах с гласными переднего ряда выступают согласные г и к, а в аффиксах с гласными заднего ряда — уже ғ и қ.

В многосложных словах краткие гласные верхнего подъёма в позиции между двумя глухими согласными оглушаются, например, в следующих словах: тик «отвесный», исим «имя», күт «подожди!», қушлар «птицы». В позиции между твёрдым приступом (гортанной смычкой) и глухим взрывным или аффрикатой происходит полное оглушение гласной. /и/ переходит в /ш/ с лёгким глухим призвуком /ы/:

ит /ˀы˳шт/ «собака»;

икки /ˀы˳шккʰә/ «два»;

иттик /ˀы˳штʰикʰ/ «быстрый» (в другой орфографии также иштик);

пит /пʰы˳штʰ/ «вошь, блоха» (в другой орфографии также пишт) и др.

Подобным образом происходит оглушение /ү/ с переходом в глухой губно-губной щелевой [ɸ]:

үчүн /ˀɸчүн/ «для, ради»;

ука /ˀɸка/ «младший брат» и др.

Согласные фонемы уйгурского языка

	Губный		Зубной		Постальвеолярный		Заднеязычный		Увулярный		Глоттальный
Носовой		m		n				ŋ
Взрывной	p	b	t	d	t͡ʃ	d͡ʒ	k	ɡ	q		ʔ
Фрикативный	f		s	z	ʃ	ʒ	x			ʁ	h
Дрожащий				r
Аппроксимант				l		j		w

В основном на стыке морфем происходит последовательная ассимиляция следующих согласных:

• к > г (чечәк «цветок» — чегәлә «цвести»)
• қ > ғ (атақ «слава» — атағлиқ «известный»)
• қ > х (қақ «забить» — қахти «он забил»)
• г > к (бәг «бек» — бәккә «беку»)
• ғ > қ (бағ «сад» — баққа «в сад»)
• ч > ш (яғач «дерево» — яғашчи «плотник»)
• ч > с (ач- «открывать» — асса «если откроет»)
• ш > с (гөш + сиз > гөссиз «без мяса»)
• п > в (мәктәп «школа» — мәктивим «моя школа»)
• б > в (бәл + бағ > бәлвағ «пояс», қурбан > қурван «жертва»)
• н > ң (түн + лүк > түңлүк «окно на потолке»)
• н > л (орун + луқ > оруллуқ «уместный»)
• н > м (ян + бағри > ямбағри «склон горы») и некоторых других.

Характерной чертой литературного уйгурского произношения является неустойчивость согласного вибранта /р/. Этот звук последовательно выпадает в абсолютном конце слова и перед большинством согласных в середине слова (исключения составляют лишь позиции перед /h/ и /ң/), влеча за собой небольшое количественное удлинение предыдущего гласного. На письме это явление почти не отображается. Напр. төрт («четыре») звучит как /тө(:)т/ и уже имеет другой также стандартный вариант написания төт. Большинство носителей уйгурского в своей речи также распространяет это правило на /л/ и на /й/ в середине слова в конце слога, то есть напр. кәлдим «я пришёл» утрачивает /л/ и произносится как /кә:дым/, а һойла «двор» даже на письме нередко реализуется как һола. На конце слогов в уйгурском не должно быть двух согласных подряд, поэтому один из согласных в подобных следующим сцеплениях либо выпадает, либо ассимилируется: дост /дос/ «друг», кәнт /кән/ «город», қорқ /қо:қ/ «страх», Йәркәнт /йә:кән/ «Яркенд». Необходимо отметить, что при выразительном чтении (например, художественной декламации) текста вслух вибрант /р/ может читаться во всех позициях, а иногда даже там, где исторически его быть не должно. Также в таких случаях может появляться дополнительный слог для разбивания двух согласных, например: қорқ «страх» может реализовываться как /қоруқ/. Однако, для нормальной речи выпадение согласных остаётся правилом.

Ударение динамическое, с двумя основными полюсами: слабым и сильным. Слабое (второстепенное) ударение закреплено за первым слогом слова и является постоянным. Основное ударение, как правило, является подвижным и фиксируется на последнем слоге. С прибавлением аффиксов сильное ударение смещается на конец слова.

Морфология

Уйгурский — агглютинативный язык.

Отсутствует различие по родам, нет именных классов.

Падеж

В уйгурском различают 6 падежей:

• Именительный или Основной падеж
• Родительный падеж
• Винительный падеж
• Дательно-направительный падеж
• Местный падеж
• Исходный падеж

Глагол

В уйгурском различают 5 залогов: действительный, возвратный, страдательный, взаимно-совместный и понудительный.

И 4 наклонения: изъявительное, повелительное, условное и желательное.

В изъявительном наклонении выделяют 5 прошедших времён:

• Прошедшее определённое (категорическое) время
• Прошедшее причастное время
• Прошедшее предположительное время или Давно прошедшее время
• Прошедшее повествовательное время
• Многократно-длительное прошедшее время

2 настоящих:

• Настоящее время данного момента (момента речи)
• Настоящее-будущее время

2 будущих:

• Будущее неопределённо-предположительное время
• Будущее определённое время

Морфология

Уйгурское слово обычно строится в следующей последовательности: корень, аффикс словообразования, аффикс формообразования, аффиксы словоизменения.

Синтаксис

Обычный порядок слов в предложении: подлежащее — прямое дополнение — сказуемое (S-O-V). Например: Мән уйғурчә оқуймән. «Я изучаю уйгурский», дословно «Я» + «уйгурский» + «обучаться; читать — Я». Определение предшествует определяемому, прямое дополнение и обстоятельства предшествуют глаголу. Сказуемое завершает предложение, являясь основным управляющим словом. При эмфатической речи порядок может нарушаться.

Отрицание в именах выражается в основном частицей әмәс, а в глаголах с помощью аффикса -ма/-мә (соғ әмәс «не холодно», издимә «не ищи»).

Лексика

На протяжении нескольких веков жители Туркестана находились в теснейшем контакте с представителями различных языковых групп, что нашло отражение в лексике современного уйгурского.

Основной пласт словарного фонда языка составляют слова тюркского происхождения и более поздние заимствования из других тюркских языков, в особенности из узбекского и казахского.

Значительный объём словарной базы уйгурского занимают иранизмы, пришедшие в язык из средневекового литературного чагатайского, а также из разговорной городской лексики таджикского и узбекского языков. Иранизмы — одни из самых древних заимствований. Среди них преобладают слова, обозначающие конкретные понятия, связанные с сельским хозяйством, технической культурой, строительством и бытом.

Большинство арабизмов вошло в язык через мусульманскую религиозную и персидскую литературу, в особенности после возникновения городских культурных центров в XIV—XVI веках. Арабизмы в основном охватывают абстрактные понятия, связанные с исламом, наукой, культурой, духовным миром человека.

На позднейшее развитие уйгурского лексикона ощутимое влияние оказали русский и китайский языки.

Русские заимствования представлены в основном интернационализмами из области науки и техники, а также бытовой лексикой для обозначения относительно новых понятий, в основном предметов быта, одежды и пищи, понятий культуры: айропилан «самолёт» (любого типа), лйотчик «пилот», аптомобил «автомобиль», кастум «костюм», истанса «станция, вокзал», пәмидур «помидор», велисипит «велосипед», дохтур «доктор», пойиз «поезд», кәмпүт «конфета», чашка «чашка», марожни «мороженое», парашок «порошок», кинишка «книжка» (как документ или удостоверение), кәпкә «кепка», куружок «кружок» (как группа людей), пакит «факт», обзор «обзор» (как текст), очерик «очерк», карол «король», коропка «картонная коробка», курушка «кружка», козир «козырь», мат «мат» (в шахматах) и другие.

Большинство китайских заимствований пришло в уйгурский за последние полвека, то есть после образования КНР в 1949 году. Они охватывают техническую, общественно-политическую, военную и бытовую лексику последних десятилетий, а также названия продуктов питания и топонимы: Шинҗаң от китайского 新疆 (Синьцзян), хасиң «арахис» от 花生 (хуашэн), газир «семечки (подсолнуха или дынные)» от 瓜子 (гуацзы), суляв «пластик», «синтетика» от 塑料 (суляо), җоза «круглый стол» от 桌子 (чжоцзы), кой «один юань» 塊 (куай) и другие.

По ряду причин новые китайские заимствования редко приживаются в языке уйгуров СНГ, где чаще встречается русская терминология, которая, в свою очередь, не всегда знакома синьцзянским уйгурам. Это приводит к появлению синонимов и лексических дублетов. Так, название самой КНР на языке уйгуров Синьцзяна звучит как Җуңго от китайского 中国 (Чжунго), в то время как уйгуры СНГ используют в своей речи и на письме старый этноним Китай (чаще произносится, а иногда и записывается как Хитай), который, однако, в самой КНР иногда может иметь несколько негативные коннотации в глазах ханьского населения, поэтому его использование в официальных текстах в Китае запрещено.

Схожим образом дело обстоит, например, с обозначением понятия «телевизор». Уйгуры СНГ почти исключительно говорят и пишут телевизор, тогда как синьцзянские уйгуры в последнее время нередко пользуются китаизмом дйәнши от 电視 (дяньши).

Другой иллюстрацией подобной синонимичности могут служить два альтернативных способа наименования дней недели. Первый, исторический вариант — персидские названия, где неделя начинается с субботы («шәнбә», в другой орфографии также «шәмбә»), а остальные дни в дословном переводе значат «первый день», «второй день» и так далее. Другой, новый способ обозначения дней недели, встречающийся чаще среди уйгуров Синьцзяна — смысловая калька с китайского аналитического порядка, то есть «понедельник» дословно — «первый день недели» (кит. 星期一), «вторник» — «второй день недели» (星期二) и так далее:

• дүшәнбә и һәптиниң биринчи күни «понедельник»
• сәйшәнбә и һәптиниң иккинчи күни «вторник»
• чаршәнбә и һәптиниң үчинчи күни «среда»
• пәйшәнбә и һәптиниң төртинчи күни «четверг»
• җүмә и һәптиниң бәшинчи күни «пятница»
• шәнбә и һәптиниң алтинчи күни «суббота»
• йәкшәнбә и һәптиниң йәттинчи күни «воскресенье»

Некоторые немногочисленные заимствования пришли в уйгурский из монгольского, санскрита и английского языков.

Функциональный статус

Средства массовой информации

В СССР на уйгурском языке издавался ряд газет:

• «Кәмбәғәлләр авази» («Голос бедноты»). Издавалась с 1921 года в Ташкенте, с 1923 по 1959 в Алма-Ате. Была органом Джетысуйского обкома, затем Алма-Атинского окружкома, Казакского крайкома ВКП(б). В 1930 переименована в «Колхозчилар авази» («Голос колхозника»). В 1937 стала районной газета Джаркентского района.
• «Қизил туғ» («Красное знамя»). Газета Алма-Атинского обкова ВКП(б) в 1935—1938 годах.
• «Колхозчилар әмгиги» («Труд колхозника»). Выходила в 1934—1959 годах. Была районной газетой Чиликского района Алма-Атинской области.
• «Садайи таранчи» — первая советская уйгурская газета. Издавалась в Верном в 1918 году. Всего вышло 6 номеров.
• «Течлиқ әмгәк» («Мирный труд»). Выходила с 1934 года. В 1937—1956 годах называлась «Сталинчи» («Сталинец»), в 1957—1959 «Коммунизм йоли» («Путь коммунизма»). Являлалсь районной газетой Уйгурского района Алма-Атинской области.
• «Уйғур авази» («Голос уйгура»). Выходит с 1957 года в Алма-Ате. В советский период называлась «Коммунизм туғи» («Знамя коммунизма») и была межреспубликанской. Сейчас стала главной газетой уйгур Казахстана.
• «Шәриқ һәқиқити» («Правда востока»). Газета ЦК КП(б) Узбекистана. Выходила в Ташкенте в 1927—1938 годах (в 1929—1930 издавалась в Самарканде). В 1927—1932 называлась «Қутулуш» («Освобождение»), в 1932—1936 — «Күнчиқиш һәқиқити» («Правда востока»).

См. также

• Грамматика уйгурского языка
• Карлукско-хорезмийские языки
• Тюркские языки

Напишите отзыв о статье "Уйгурский язык"

Примечания

Литература

• Наджип Э. Н. Современный уйгурский язык. — М.: Издательство восточной литературы, 1960. — 133 с. — (Языки зарубежного Востока и Африки).
• Исследования по уйгурскому языку. — Алма-Ата: Наука Казахской ССР, 1988. — 160 с.

Ссылки

В Викисловаре список слов уйгурского языка содержится в категории «Уйгурский язык»

• [www.in-yaz-book.ru/uygur.html Учебник, разговорник и словарь уйгурского языка]
• [kuscholarworks.ku.edu/dspace/bitstream/1808/5624/3/EngYakDwy2009_Uyg1full_10.pdf Бесплатный учебник уйгурского языка на английском (2009, Канзасский университет) (в формате PDF)]
• [www.iu.edu/~celtie/uygur_spoken.html Аудио-файлы к двум англоязычным учебникам уйгурского языка на сайте университета Индианы (в формате mp3)]

Отрывок, характеризующий Уйгурский язык

«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.