Уйгурская теория происхождения хазар

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Уйгуры и хазары (версия)»)
Перейти к: навигация, поиск

Уйгурская теория происхождения хазар — версия этногенеза хазар, предполагающая, что хазары и родственные им барсилы являются уйгурскими племенами, входившими в огуро-огузскую ветвь тюркских народов. [1]

В тюркских рунических памятниках VIII века уйгурские племеные объединения называются токуз-огуз («девять племён»), хутур-огуз («тридцать племён») или хутур-огур. Огур есть фонетически более архаичная форма названия огуз.





Известные факты о хазарах

Собственно хазарская традиция, представленная в виде генеалогической легенды в письме царя Иосифа (X век), называет Хазара седьмым из десяти сыновей Тогармы — потомка библейского Ноя, наряду со старшими братьями Аваром, Огузом, Барсилом и младшими — Булгаром и Савиром. Сообщается, что предки хазар были малочисленны и «они вели войны за войной с многочисленными народами, которые были могущественее и сильнее их»[2]

Если не принимать во внимание анахроническое упоминание хазар у Мовсеса Каланкатваци, первая достоверная фиксация этого этнонима относится к середине VI в. и содержится у Псевдо-Захария Ритора в списке тринадцати народов, «живущих в шатрах»[3][4]. Список охватывает перечень народов, обитавших в степях, на Северном Кавказе и в Средней Азии, что не позволяет определить места обитания хазар, упомянутых там на седьмом месте. А.П. Новосельцев относит первые проявления военной активности хазар к 90-м гг. VI в., но по мнению М.И. Артамонова, самостоятельно хазары проявили себя лишь в середине VII в.[5]

В двух взаимосвязанных сообщениях в «Хронографии» Феофана и «Бревиарии» Никифора, представляющих византийскую историографию, описывается начало самостоятельной хазарской государственности. Она связывается с разгромом объединения булгар в 60-е гг. VII века.

Еще более скудные сведения о хазарах содержит иная группа источников — китайская историография, а также один из текстов серендийского круга. В перечнях уйгурских племен VIIVIII вв. сочинения, относящийся к танскому своду источников, упоминают племенное название коса, надежно реконструируемое синологами как касар/казар [6]. В среднеперсидском тексте из Турфана[7] упомянут один из вождей племени — Хазар-тегин[8].

Версия

Уйгуры были одним из древнейших племенных союзов Центральной Азии, генетически связаны с позднегуннскими государствами. В III-V вв. Уйгуры входили в еще более крупное племенное объединение, которое в китайских хрониках носило название гаочэ, или гаоцзюй («высокие телеги»). Они успешно противостояли попыткам императоров Северного Китая из династии Тоба Вэй и каганов жуань-жуаней (авар) подчинить их племена. В конце V в., воспользовавшись ослаблением жуань-жуаней, их вожди присвоили себе каганскую титулатуру. В начале VI в. потомкам основателей уйгурской династии вели войны с эфталитами и жуань-жуанями в Восточном Туркестане. С VI в. их племенной союз стал именоваться в китайской хронике теле (тюрк.-монг. тегрег «телега, повозка»). Скорее всего, название «тележники», очевидно очень древнее, не было их самоназванием и пришло в китайский литературный обиход из языка соседних с теле племен. [9] В ходе непрерывных войн значительная группа племен теле мигрировала на запад, в степи Юго-Восточной Европы, но большая часть осталась в Центральной Азии. Еще до возникновения Тюркского каганата, в 546 г., центральноазиатские теле были подчинены великом ябгу Бумыном, ставшим в 551 г. первым тюркским каганом. Эта часть теле, еще в IV в. возглавленная племенем сеньто (сиры тюркских надписей) и их династийным родом Ильтер, образовала тогда союз «десяти племен». Однако в 600 г., в результате междоусобных войн с племенем сикер, сиры вышли из союза «десяти племен» где первенство перешло к уйгурам с их династийным родом Яглакар.[10] Новое объединение получило в китайских источниках устойчивое наименование «десять племен». Обратившись к тюркским руническим памятникам VIII в., мы выясняем самоназвание теле и их центральноазиатских племенной группировки: в текстах они названы тогуз огузами – «девятью огузами». Теперь возвращаясь к западным источникам, повествующим о событиях V в., мы обнаруживаем там фонетически более архаичную форму того же имени – огур. Те племена теле, которые согласно смутной китайской информации, ушли в V в., к Западному морю, появились в Прикаспии и Причерноморье под своим собственным общим названием огур, но разделенные на многие племенные союзы – оногуров (он огур – «десять огуров»), кутригуров (хутур огур – «тридцать (племен) огуров»), сары гуров (сары огур – «желтые огуры») и т.д. Произошел, казалось бы окончательный раскол «тележников» на западную группу огурских племен и восточную группу, среди которых память об огурах сохранилась в этнониме уйгур.[11] Естественно, и на западе, в Припонтийских степях, и на востоке, в Монголии и Джунгарии, среди огуров и огузов сохранились одни и те же племенные группы с одними и теме же самоназваниями. Одной из таких групп и были хазары.

Терхинская и Тэсинская стелы

В 1969 и в 1976 гг. были обнаружены в Северной Монголии и в Хангайской горной стране две стелы с древнеруническими надписями. Обе эти стелы сильно пострадали от времени, тем не менее часть текстов хорошо сохранилась. По названию рек, в долинах которых были обнаружены стелы, памятники были названы Терхинским и Тэсинским. Эти стелы были воздвигнуты по приказу первых уйгурских каганов — Элетмишь Бильге-кагана и его сына Бегю-кагана — в 744 г. Исторические разделы обеих надписей, по сохранившимся фрагментам, близки по содержанию. В этих переведенных исторических текстах были найдены парадоксальные факты. Уйгурские каганы VIII в., владения которых простирались в Монголии и Туве, называют себя наследниками и преемниками древних вождей, которые за сотни лет до них возглавляли огуро-огузские племена евразийских степей. В надписях на этих стелах, также упоминаются такие вожди-огузы как Беди Берсил и Кадыр Касар и говорится об их гибели. Эти надписи затрагивают время и пространство Первого Тюркского каганата после смерти Бумына, времён второй половины VI в.; время междоусобных войн, в которых погибли прославленные огузы Беди Берсил и Кадыр Касар; время двадцатилетней войны в Эле, и приведшей к распаду Тюрко-огузского дуумвирата в Центральной Азии.

Ключевое слово в цитирование отрывка Тесинской надписи — термин бузук. Сохранённое позднейшей огузской традицией, легендами об Огуз-хане, предке-эпониме огурских племен, и зафиксированное мусульманской историографией[12] устойчивое деление огузов на два крыла, два объединения племен — бузуков и учуков, как теперь ясно, восходит к глубокой древности. Бузуки, правое крыло, соотносимое с восточной ориентацией, в квазиимперских и имперских структурах огузов имели преимущества старшинства. Только из их среды выдвигался каган,[13] номинальный глава всех огузов, а иерархическое положение аристократии бузуков, их племенных вождей, было более высоким, чем статус учуков. Ко времени, о котором говорится в надписях времён Бумын-кагана и его первых наследников, в двусоставной тюрко-огузской структуре Тюркского эля место бузуков занимали десять тюркских племен, одно из которых, Ашина, было каганским племенем.

Напишите отзыв о статье "Уйгурская теория происхождения хазар"

Примечания

  1. С. Г. Кляшторный — «Азиатский аспект ранней истории хазар» C. 259 (Гешарим/Мосты культуры, 2005)
  2. Коковцев, 1932. С.92
  3. Пигулевская, 1941. С.163
  4. Czegledy, 1961. С. 239-246
  5. Новосельцев, 1990. С 86; Артомонов, 1962. С. 171
  6. Hamilton? 1955. С.3
  7. Махнамаг, 825 год
  8. Golden, 2000. C. 292
  9. Hamilyon, 1962 с. 25-26
  10. Кляшторный, 1986. с. 153-164
  11. Кляшторный, Султанов, 2000. с. 134-139
  12. Захир ад-дин Нишапури, Ибн ал-Асир, Рашид ад-дин
  13. Golden, 1-200: Golden. P. «Nomads of the Western Eurasian Steppes: Ogurs, Onogurs and Khazar»

Ссылки

С. Г. Кляшторный — «Азиатский аспект ранней истории хазар» (Гешарим/Мосты культуры, 2005)

Отрывок, характеризующий Уйгурская теория происхождения хазар

– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.