Усуни

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Уйсуни»)
Перейти к: навигация, поиск
=Асиане (асии, усуни)
племенной союз
[[саки (племя) или тохары|]]


[[Хань (народ)|]]
 
[[Юэбань|]]



Асиане, обозначено "Wu Sun"
Язык(и) усуньский (асианский) язык - предположительно индоевропейский, кентумный [1][2][3][4]
Площадь ок. 400 000 км²
Население неизвестно
Форма правления монархия
кит. искаженное «гуньмо»

Усуни (кит. 烏孫 Wu-sun, пиньинь: Wūsūn, транскрип. Wū-sūn, букв.: 'потомки ворона') или асиане, асии[5] — кочевое племя индоевропейского [5][6][2][3][7][8][9][10][11] (или, что менее вероятно, тюркского[12][13][14]) происхождения. Предположительно, потомки ираноязычных[15][16][17][18][19][20] саков-тиграхауда обитавших в древности на территории современных Синьцзяна, Киргизии и Семиречья. Говорили на восточноиранских или тохарских диалектах. Об усунях писал китайский историк Сыма Цянь и (предположительно) Геродот («скифское племя» исседонов[21]).

Этноним асиане (собственно, это и было самоназванием этого народа, искажённое китайцами как Wu-sun, т.е. 'потомки ворона') можно сближать с другими этнонимами кочевых и оседлых индоевропейских племён (ясы, осы (овсы), языги, аспургиане).

Американский синолог Виктор Мейр выводит название народа усуней (асиан) от др.-инд. áśva - 'лошадь', либо aśvin - 'море' (ср. также лит. ašvà - 'море').[1] Другой специалист по азиатским языкам - Кристофер Беквит из США выводит древнекитайское Wu-sun из *âswin, что, в свою очередь, является заимствованием из др.-инд. aśvin - 'всадник, наездник'.[22]

По мнению доктора исторических наук, археолога, антрополога с мировым именем - Льва Самуиловича Клейна, усуни (асиане) имели индоевропейские корни и были родственным тохарским племенам арси и кучан.[23] Последние в I веке до нашей эры основали на территории современных Средней Азии, Афганистана, Пакистана, Северной Индии могущественное Кушанское царство. Историк, доктор наук А.Н. Бернштам полагал, что «кушан является тохарской формой усунь — племен Тяньшаня».[24]

А вот казахстанский китаист и тюрколог Ю. А. Зуев, наоборот, полагает, что говорили усуни, как гунны, на древнетюркском языке[3].

Столица асиан находилась на берегу Иссык-Куля (современное село Кызыл-Суу). Государство усуней делилось на три части: восточную, западную, центральную[25]. Усуни иногда вели борьбу с кангюями (племенем неясного происхождения - индоевропейским или тюркским) за пастбища[26], имели широкие дипломатические и родственные связи с Китаем[27][28][25]. Общество усуней достигло уровня государственности. Источники упоминают город Усунь. Оседлые усуни жили в постоянных жилищах, построенных из сырцового кирпича и камня.[25]

Позднее были завоёваны и ассимилированы пришлыми тюрками.





Антропологический облик

По описаниям китайцев усуни-асиане имели вненшость, характерную для европеоидов, были среднего роста, имели светлые (серые, зелёные, голубые) глаза и рыжие волосы. Асиане обликом весьма отличны от тюркских племён Западного края. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Усуни нам известны как народ, вышедший из индоевропейцев - саков и ятиев (юэчжи). Это подтверждается антропологическими данными. Некоторые из добытых черепов относятся к средиземноморской, другие к памиро-ферганской расе. Однако находок так мало, что невозможно решить, принадлежат ли они собственно усуням или слившимся с ними сакам и юэчжам, вследствие чего, невозможно окончательно установить изначальный расовый тип усуней.[29].

Развернувшаяся с конца прошлого столетия на страницах русских (затем советских) и иностранных изданий дискуссия о древнетюркском, восточноиранском и финно-угорском этногенезе дала значительные результаты в изучении кардинальных проблем ранней истории народов Советского Востока, но вместе с тем выдвинула ряд сложных вопросов, оставшихся нерешенными. К одному из них относится полемика об этническом облике и происхождении древних усуней, населявших со II в. до н. э. огромную территорию от бассейна Таласа в Киргизии до Алтая на востоке. Не менее спорен вопрос о том, под каким именем были известны усуни античным авторам этого периода. Теория о принадлежности усуней к индо-готам была предложена еще Абель-Ремюза[30] и Клапротом[31]; её активным последователем явился Г.Е.Грумм-Гржимайло[32], считавший усуней смешанного тюрко-индо-готского происхождения. Единственным аргументом этих исследователей послужило высказывание китайского комментатора VII в. Янь Шигу о физическом типе усуней, характерном для европеоидов. На том же основании Ф. Гренар выдвинул теорию о финно-угорском происхождении усуней Семиречья. Однако, как первая, так и вторая точка зрения не встретила поддержки ученых и отпала.[33]

Этническая принадлежность

Относительно этнической принадлежности древних усуней продолжаются споры. Современные казахстанские историки и представители фолк-хистори тюркоязычных стран (пантюркисты) считают их тюркским народом[26][27][28], отмечая, что среди казахского народа присутствуют К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2750 дней] крупные тюркские рода «усуни» и «канглы» (что, впрочем, не записывает автоматически древних усуней и кангюев в тюрки, т.к. они вполне реально могли быть ассимилированы пришлыми племенами, которые переняли их этническое самоназвание, что было в истории не раз). Считали усуней тюрками и некоторые синологи начала прошлого века - Ф. Хирт[34], О. Франке[35], И. Маркварт[13].

В СССР официальная историческая наука записывала усуней в индоевропейцы. «Здесь следует отметить, что античная традиция не знает ни этнонима усунь, ни этнонима юэчжи, которые, как хорошо показал в своей работе А. Н. Бернштам, являются своего рода китайской транскрипцией античного этнонима асии (усунь — кит. ист.) и древнеиранского тохар (юэчжи — кит. ист.) [Бернштам, 1947]»[36]. Так же А. Н. Бернштам писал, что «Асии — это древние исседоны, восточная ветвь массагетов»[37]. «Почти к такому же выводу [сделанному А. Н. Бернштамом о тождественности этнонимов асии и усунь] впоследствии пришёл М. В. Крюков, считающий, что древняя форма этнонима усунь — „должна быть близка к asuen“ [Крюков, 1988. с.233]»[36].

Сегодня подавляющее большинство научных авторитетов России и Европы и практически все археологи и лингвисты считают усуней индоевропейским (или даже индоиранским) народом, родственным тохарам.[7][8][9][10][38][2][3][24]

История

Расселение

Первоначально асии-усуни жили в районе провинции Ганьсу по соседству с индоевропейскими племенами[39][40][41][42] ятиев-юэчжи, говоривших на восточноиранских диалектах[43][44]. Затем из-за раздора с ними во II веке до н. э. (ок. 160 г. до н. э) распространились на земли ираноязычных саков-тиграхауда в Семиречье. В начале н. э. обозначились противоречия асиан-усуней с хунну[45].

В I в. до н. э. их численность достигала 630 тыс. человек[46] или 120 000 юрт. Основная территория усуней располагалась в Илийской долине, а западная граница проходила по рекам, Чу и Талас, где усуни граничили с Кангюй. На востоке они имели общую границу с хунну, а на юге их владения граничили с Ферганой. Ставка верховного правителя находилась на берегу озера Иссык-Куль, в городке Чигу в 8 900 ли от столицы Хань Чанани.

В 170-х годах до н. э. вождь хунну Модэ разбил асиан и присоединил Восточный Туркестан к своему государству. Усуни был вынуждены признать власть Модэ кагана. По легенде, хунну убили правителя усуней, но Модэ вырастил и вернул править асианами его малолетнего сына Елсау. В письме 176 г. до н. э. Модэ извещал ханьского императора:

«Благодаря милостям Неба и тому, что командиры и солдаты были на высоте, а лошади в силе, [мы] смогли уничтожить юэчжи, которые были перебиты или сдались. Были усмирены также племена лоуфань, усунь, хуцзе и двадцать шесть соседних с ними владений, и все они подчинились сюнну. Так все народы, натягивающие луки со стрелами, оказались объединенными в одну семью».

— Сыма Цянь

Вмешательство Хань (64 год — 51 год до н. э.)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 64 году до н. э. начались переговоры о свадьбе Юаньгуйми и китайской принцессы. При императорском дворе были разные мнения: одни (Сяо Ванчжи) считали союз с усунями ненадёжным по причине значительности расстояния. Но Император решил поддержать связь. 300 усуней приехали в Китай для организации свадьбы. Император выбрал младшую сестру Лю Цзею и поселил её во дворце повелев учить усуньский язык. Император лично присутствовал на пиру, где продемонстрировал хуннской знати серьёзность намерений Хань в отношении укрепления связей с усунями. До отправки невесты пришло извести о смерти правителя асиан (усуней) Вэнгуйми и избрании Ними (сын хуннки) под именем Куанван (狂王). Сяо Ванчжи предложил императору отменить свадьбу и прекратить отношения с усунями, как бесперспективные. При таких условиях император согласился.

Несмотря на это Куанван взял в жёны Лю Цзею (он стал её третьим мужем) и она родила ему сына — Чими. Супруги не знали любви, да и усуньский народ не слишком любил его. Цзею уговорила китайских послов убить Куанвана на устроенном ей пире. Китайский воин ударил Куанвана мечом, но лезвие соскользнуло и тот смог сбежать. Сишэньшоу (первый сын Куанвана) окружил китайцев в Чигу. Осада продлилась несколько месяцев, пока не подошли войска наместника Западного Края Чжэн Цзи. Император послал Куанвану лекарства, 20 цзиней золота и немного шёлка. Послов виновных в нападении казнили. Чжан Вэну было поручено провеси следствие с Цзею, при этом он бил её по голове и ругал. По возвращению в Китай он также был казнён уже по жалобе от Цзею. Цзи Ду, сопровождавший врачей, был сослан на производство шёлка за то, что не смог воспользоваться случаем убить Куанвана, когда тот был с небольшим эскортом.

Межу тем сын Вэнгуйми от хуннской жены — Уцзюту, пока Куанван был ранен, собирал свою партию на севере. Он объявил, что хунну готовы помочь ему. В быстром нападении он убил Куанвана и стал правителем сам. Китайцы быстро собрали 15 000 войск в Дуньхуане и стали разведывать обстановку. К счастью жена одного из князей, китаянка Пин Ляо, пользовавшаяся доверием как в Чанани так и среди усуньской знати, организовала переговоры, по результатам которых Уцзюту уступил половину владений Юаньгуйми и признал того верховным правителем с 60 000 юрт, а себя младшим с 40 000. Юаньгуйми не был любим усунями. Вскоре они оба умерли.

После смерти обоих правителей, Цзею, в 51 году до н. э. попросила разрешить ей вернуться в Хань. Император разрешил и она вернулась с тремя выжившими своими детьми и внуками, ей было 70 лет. Ий дали дворец и содержание, через два года она умерла.

Междоусобная война и покорение Китаем (51 год до н. э. — 3 год н. э.)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Китайцы поставили малолетнего правителя Синми, сына Юаньгуйми. Усуньским князьям дали китайские золотые печати. Синми был слабым владетелем асиан, но царствовал спокойно. Ему наследовал сын Цылими. Другим князьями асиан (усуней) был Фули, сын Уцзюту, он был убит своим братом Жиэром. Младшим правителем был назначен китайский ставленник Аньжи, сын Фули. Жиэр бежал в Кангюй, но был убит там подосланными старейшинами. Вскоре Аньжи также был убит. Китайцы возвели на престол его брата Мочжэньцзяня. На какое-то время в стране усуней воцарился мир. Мочжэньцзянь боялся Цылими и послал старейшину Ужилина заколоть его кинжалом. Старшим князем китайцы поставили внука Цылими — Ичжими. Мочжэньцзянь также вскоре был убит и его сменил племянник Аньжицзы. Фаньцю — старший сын Мочжэньцзяня был обезглавлен китайцами за преступление отца в 11 году до н. э.

Бэйюаньчжи, младший брат Мочжэньцзяня, бежал в Кангюй и собрал там 80 000 сторонников для покорения обоих князей. В 1 году до н. э. старший князь Ичжими приехал в Китай, где встретился с шаньюем Учжулю и императором Хань Ай-ди. В 3 году н. э. Бэйюаньчжи убил Ужилина и был награждён китайцами. Вскоре неожиданным ударом наместник Сунь Цзянь убил Бэйюаньчжи. Разведённые и ослабленные, усуни перестали играть роль во внешней политике, хотя и покоя в их землях не было.

К этому времени китайцы установили свою администрацию в стране усуней из примерно 15 чиновников во главе с сянь-далу.

Общественное устройство

  • Титул главы государства — «кунби» или «солнцеподобный правитель»;
  • Племенная и родовая знать-беки, бии
  • Общество состояло из богатых людей, дружинников, жрецов и рядовых скотоводов и земледельцев;
  • Существовала частная собственность на скот и на землю[26][27][28][46].

Хозяйство

Скотоводство играло в жизни усуней определяющую роль. Усуни разводили преимущественно лошадей и овец. Самыми богатыми считались усуни, имевшие 4—5 тысяч лошадей. Своих лошадей усуни метили племенной тамгой[47] (тавро). Тамга усуней изображала ворона[48]. Размеры погребального кургана зависели от положения в обществе и степени богатства. Ювелирные изделия, оружие отражали их религиозные представления и взгляды на мир.

Хозяйство усуней было комплексное — скотоводческо-земледельческим[46]. Китайские источники отмечают, что земли усуней были ровными и травянитыми, но холодными и дождливыми с хвойными лесами в горах и характеризуют усуней как кочевников. Усуни разводили лошадей, овец, коз, двугорбых верблюдов, ослов. В стаде преобладали лошади и овцы. Расстояние между зимовками и летовками было небольшим и составляло от 30 до 100 км[46]. Поэтому усуни могли долгое время оставаться на местах зимовок и летовок, где строили постоянные жилища, возделывали поля и огороды, строили каналы и арыки. Доказательством оседлости и занятия земледелием служат поселения с постоянным жилищами двух типов: кирпичные, построенные из сырцового кирпича, и каменные[46]. Каждый такой дом состоял из большой комнаты, нескольких подсобных построек и загонов скота. 5—6 домов составляли поселение. И всё же главным жилищем усуней была юрта. Усуни разрабатывали месторождения свинца, меди, олова, золота. Из железа изготовляли — серпы, ножи, мечи, кинжалы, наконечники стрел[46]. Из цветного камня и благородных металлов делали бусы, серьги, украшения для одежды. Керамическую посуду изготовляли в большем количестве. Основными видами керамики были: чаши, миски, грушевидные кувшины, котлы с каменными ручками. Усуни умели ткать, прясть и обрабатывать шкуры, занимались резьбой по кости и камню. Для измельчения зерна из двух плоских камней изготавливали ручную мельницу[46].

Культура

Яркий памятник ювелирного искусства усуней — Каргалинская диадема, найденная в Каргалинском ущелье, недалеко от Алма-Аты, на высоте 2300 м[26][46]. Диадема состоит из золотой пластинки длиной 35 см и шириной 4,7 см, которая украшена изображениями зверей, птиц и людей в окружении сложного растительного орнамента. Диадема украшена вставками из бирюзы, сердолика и альмандина. Датировка — I в. до н. э. — II в. н. э. Главная тема диадемы — изображение модели Вселенной: животные символизируют жизнь на земле, птицы — небо, крылатые кони — солнце[26][27][28][46]. Идеи диадемы схожи с идеями индо-иранских народов в древности. В погребении найдено 400 разных украшений.

Список правителей

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Между 64 и 51 годом до н. э. по требованию китайцев усуни разделились в пропорции 60 к 40 между старшим и младшим «кунби». Номинальным правителем был старший «кунби» (князь).

Имя (искажены, т.к. из китайских источников) Годы Примечание
Лецзяоми до 108 года до н. э. В 108 году до н. э. был стар, имел 10 сыновей
Цэньцзоу Миньцзюсюйми умер до 75 года до н. э. Сын старшего сына Лецзяоми
Вэнгуйми Фэйван не позднее 75 года до н. э. Сын среднего сына Лецзяоми — Далу
Ними Куанван вступил после 64 года до н. э. Сын Вэнгуйми от хуннской жены
Уцзюту умер до 51 года до н. э. Сын Ними Куанвана от хуннской жены.
Юаньгуйми между 64 и 51 годом до н. э. Сын Вэнгуйми Фэйвана от китайской жены.
Синми После 51 года до н. э. Сын Юаньгуйми. Цылими Сын Синми.
Фули Младший правитель, сын Уцзюту
Аньжи Младший правитель, сын Фули
Мочжэньцзянь Сын Фули. Убил Цылими
Ичжими Умер после 1 года н. э. Внук Цылими
Аньжицзы Племянник Мочжэньцзяня
Бэйюаньчжи Убит китайцами в 3 году н. э. Сын Фули, претендовал на объединение усуней. Убит китайцами

Археологические памятники усуней

Основные периоды Памятники
1 Каратальский период (III—I вв. до н. э.) Каратал, Каргалы, Капчагай, Унгиркора, Кызыл-еспе, Бесшатыр, Утеген, Калкан, Акшокы, Бетагаш, Сарытогай, Кенесай, Бурака, Шелпек
2 Семиречинский период (I—III вв. н. э.) Талгар, Бастау, Актас, Сарытау, Узынбулак, Кызылкайнар, Курты, Караша, Шошкалы
3 Илийский период (IV—V вв. н. э.) Актас, Унгир-кора, Шолак-жиде


Казахи

Современные казахи в основном состоят из племен уйсунскогоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3839 дней] происхождения ( родословная казахов): В Старшем жузе Уйсун-Тарак: 12 племен Жалайыр, Мангыт, Шанышкылы, Катаган, Барлас, Кият; Уйсун-Абак: Сары-Уйсун (Тюргеш), Шапырашты, Ошакты, Ысты, Албан, Суан, Дулат, Сиргели; Канлы (ранее выделились из Уйсун). В Среднем жузе Кыпчаки (выделившиеся из Канлы); Аргыны (Таракты, Тобыкты); Абак-Кереи (от Абак батыра- младшего сына Шапырашты батыра) ; В Младшем жузе Жетиру - был организован Тауекел-ханом на базе рода Кият (Тама, Табын, Жагалбайлы,Байжигит, Рамадан, Телеу, Кердери, Кереит); Байулы (Ысык, Шеркеш, Адай, Жаппас, Алаша, Байбакты, Маскар, Бериш, Таз, Есентемир, Тана, Кызыл)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3839 дней].

Башкиры

Башкиры в основном состоят из уйсунскихК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3839 дней] племен( родословная башкир); в составе Татар есть потомки Уйсун ; в составе Узбек - Канлы, Кыпчак, Жалайыр, Барлас, Мангыт, Катаган, Шанышкылы и др; в составе Кыргыз - Уйсун-Саяк(от Саяка- младшего сына Шапырашты батыра), Уйсун-Кыпчак; в составе Турок - Уйсуны, Канлы; в Ногайцы- Уйсун,Мангыт, Канлы, Дулат и др.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3839 дней]

Узбеки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

в составе Узбеков - Уйшун (ойшон, ошун), Канлы, Кыпчак, Жалайыр, Барлас, Мангыт, Катаган, Шанышкылы и др.;К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3839 дней]

См. также


Напишите отзыв о статье "Усуни"

Литература

  • Бичурин Н.Я. (о. Иакинф) "Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена" Том. II. Часть 3, Отделение III, часть II, Усунь.
В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.
  1. 1 2 Edwin G. Pulleyblank, “Why Tocharians?”, Central Asia and non-Chinese peoples of ancient China, vol. 1. Aldershot, Hampshire; Burlington, VT: Ashgate Publishing, 2002.
  2. 1 2 3 [books.google.ru/books?id=ST6TRNuWmHsC&redir_esc=y Sinor, Denis (1 March 1990). The Cambridge History of Early Inner Asia, Volume 1. Cambridge University Press. ISBN 0521243041. Retrieved 1 January 2015.]
  3. 1 2 3 4 [books.google.ru/books?id=yglkwD7pKV8C&redir_esc=y Baumer, Christoph (11 December 2012). The History of Central Asia: The Age of the Steppe Warriors. I.B.Tauris. ISBN 1780760604. Retrieved 7 June 2015.]
  4. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племён андроновской общности и происхождения индоиранцев. М., 1994, с. 126.
  5. 1 2 Клейн Л.С. Древние миграции и происхождение индоевропейских народов. СПб., 2007, сс. 160-161.
  6. Mair, Victor H. (20 August 2013). The Shorter Columbia Anthology of Traditional Chinese Literature. Columbia University Press. ISBN 0231505620. Retrieved 1 January 2015.
  7. 1 2 [global.britannica.com/biography/Zhang-Qian Zhang Qian. Encyclopædia Britannica].
  8. 1 2 Edwin G. Pulleyblank, “Why Tocharians?”, Central Asia and non-Chinese peoples of ancient China, vol. 1. Aldershot, Hampshire; Burlington, VT: Ashgate Publishing, 2002, ISBN 0-86078-859-8, pp. 426–427.
  9. 1 2 Benjamin, Craig (October 2003). "The Yuezhi Migration and Sogdia". Transoxiana Webfestschrift. Transoxiana. 1 (Ēran ud Anērān). Retrieved 29 May 2015.
  10. 1 2 So, Francis K. H. (2009). "In Search of the Lost Indo-Europeans in Chinese Dynastic History". In Findeisen, Raoul David; Isay, Gad C.; Katz-Goehr, Amira. At Home in Many Worlds: Reading, Writing and Translating from Chinese and Jewish Cultures : Essays in Honour of Irene Eber. Otto Harrassowitz Verlag. pp. 131–138. ISBN 3447061359. Retrieved 7 June 2015.
  11. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племён андроновской общности и происхождения индоиранцев. М., 1994, сc. 126, 136.
  12. Зуев Ю. А. К Этнической Истории Усуней
  13. 1 2 24 J. Marquart. Ueber das Volkstum der Komanen. Berlin, 1914, p.69.
  14. 25 P. Pelliot. A propos des Comans. Journal Asiatique, апрель — июнь, 1920, стр. 138.
  15. Andrew Dalby, Dictionary of Languages: the definitive reference to more than 400 languages, Columbia University Press, 2004, pg 278
  16. Sarah Iles Johnston, Religions of the Ancient World: A Guide, Harvard University Press, 2004. pg 197
  17. Edward A Allworth,Central Asia: A Historical Overview,Duke University Press, 1994. pp 86.
  18. Сахаров А.Н. История России с древнейших времён до конца XVII века. М.: Просвещение, 2003, с. 19.
  19. [www.iranicaonline.org/articles/yarkand P. Lurje, “Yārkand”, Encyclopædia Iranica, online edition]
  20. В пользу восточноиранского происхождения сакских диалектов свидетельствует и тот факт, что сохранившиеся слова индийских завоевателей шакьев-саков и саков Хотанского оазиса - восточноиранские.
  21. [ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1287899831 Геродот. История (IV, 13-32)].
  22. [books.google.ru/books?id=-Ue8BxLEMt4C&redir_esc=y&hl=ru Beckwith, Christopher I. (16 March 2009). Empires of the Silk Road: A History of Central Eurasia from the Bronze Age to the Present. Princeton University Press. ISBN 1400829941. Retrieved 30 December 2014.]
  23. Клейн Л.С. Древние миграции и происхождение индоевропейских народов. СПб., 2007, с. 161.
  24. 1 2 Е.И. Кычанов. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М. 1997, Изд. фирма «Восточная литература» РАН, с. 46-47.
  25. 1 2 3 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок ReferenceB не указан текст
  26. 1 2 3 4 5 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок ReferenceD не указан текст
  27. 1 2 3 4 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок ReferenceA не указан текст
  28. 1 2 3 4 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок ReferenceC не указан текст
  29. Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.-Л., 1948.
  30. 1 См. "Азиатский вестник". Кн.IV, СПб, 1825, стр. 287.
  31. 2 Klaproth. Tableaux historiques de'Asie. Paris, 1825.
  32. 3 Г. Е. Грумм — Гржимайло. Белокурая раса в Средней Азии. — Зап. ИРГО по отд. этнографии. СПб, 1909, стр. 186: его же. Западная Монголия и Урянхайский край, т. II. Л., 1926, стр. 5 — 7.
  33. * Новые материалы по древней и средневековой истории Т.8. Алма-Ата, Труды ИИАЭ АН КазССР, 1960.
  34. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок F._Hirth_1898 не указан текст
  35. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок Skythen_Zentralasiens_1904.2C_p._21 не указан текст
  36. 1 2 Н. Н. Лысенко. Этногенез и военная история иранских кочевников Евразии в период II в. до н. э. — II в. н. э., с. 11. [www.protobulgarians.com/Russian%20translations/Liysenko%20N%20N.pdf]
  37. А. Н. Бернштам. К вопросу об усунь кушан и тохарах, 1947.
  38. Клейн Л.С. Древние миграции и происхождение индоевропейских народов. СПб., 2007.
  39. [ethnobs.ru/library/publications/_aview_b18954 Головнёв А.Б. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург: УрО РАН; «Волот», 2009, с. 181.]
  40. Pulleyblank E. G. 1966. Chinese and Proto-Europeans // Journal of the Royal Asiatic Society. Pt. 1–2. London, pp. 9-39
  41. Иванов В. В. Языковые данные о происхождении кушанской династии и тохарская проблема // Народы Азии и Африки. 1967. № 3, сс. 106-118.
  42. Грантовский Э. А. Иран и иранцы до Ахеменидов. М.: Восточная литература, 1998, с. 80
  43. Симоненко А.В., Лобай Б.И. Сарматы Северо-Западного Причерноморья в I в. н.э. Киев: Наукова Думка, 1991, с. 4.
  44. Клейн Л.С. Древние миграции и происхождение индоевропейских народов. СПб., 2007, с. 160.
  45. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st062.shtml Племена и народы Центральной Азии]
  46. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок ReferenceE не указан текст
  47. Зуев Ю. А. Тамги Лошадей Из Вассальных Княжеств (Перевод из Китайского сочинения 8-10 вв. Танхуйао, том 3, глава (цзюань) 72, стр. 1305—1308), AN Каз ССР, Труды Института Истории, Археологии и Этнографии, Том 8, Алма-Ата, 1960
  48. Зуев Ю. А. Тамги Лошадей Из Вассальных Княжеств


Отрывок, характеризующий Усуни

После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!