Одним пальцем

Одним пальцем
The Moving Finger
Жанр:	Роман
Автор:	Агата Кристи
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1942 г.
Дата первой публикации:	1942 г.
Издательство:	АСТ

«Одни́м па́льцем» (англ. The Moving Finger) — детективный роман Агаты Кристи, первоначально опубликованный издательством Dodd, Mead and Company в 1942 году в США, а в 1943 году в Великобритании издательством Collins Crime Club. В России роман также выходил под названиями «Перст судьбы», «Движущийся палец» и «Каникулы в Лимстоке».

Название

В названии романа использована строка из Рубаи Омара Хайяма в переводе английского поэта Эдварда Фицджеральда (Edward FitzGerald), наиболее известного переводчика Хайяма на английский язык:

The Moving Finger writes; and, having writ,
Moves on: nor all thy Piety nor Wit
Shall lure it back to cancel half a Line,
Nor all thy Tears wash out a Word of it.

(буквально: «Движущийся палец пишет и, написав, двигается дальше. Все твои ум и набожность не заставят его отменить пол-строки, все твои слёзы не смоют ни слова»). В русском варианте буквальный перевод названия получается не очень понятным, так как русские переводы соответствующего четверостишия Хайяма звучат совершенно иначе, да и не так известны. Возможно, поэтому некоторые русские переводчики, стремясь сохранить видимую связь с сюжетом, позволили себе достаточно вольно перевести название романа.

Персонажи

• Мисс Марпл
• Джеральд (Джерри) Бёртон — лётчик-испытатель, восстанавливающийся после травмы, майор авиации
• Джоанна Бёртон — его сестра, красивая женщина, внешне типичная горожанка
• Эмили Бартон — хозяйка загородного дома, который арендуют Бёртоны
• Мисс Партридж — их экономка
• Оуэн Гриффит — доктор в Лимстоке, родом из Уэльса
• Эме Гриффит — его сестра, крайне энергичная и деятельная дама
• Ричард Симмингтон — юрист в Лимстоке, деревенской юридической конторой владел ещё его ныне покойный отец
• Мона Симмингтон — жена юриста, мать троих детей, производит впечатление нервной женщины
• Меган Хантер — её дочь от первого брака, 20 лет от роду, но выглядит подростком, девушка с неопредёленным будущим, основной источник волнений своей матери
• Элси Холланд — няня сыновей Симмингтонов, яркая блондинка, выглядит как настоящая богиня, пока не заговорит
• Беатрис — горничная Симмингтонов, из страха потерять молодого человека старающаяся держаться подальше от историй с анонимками, но честная и если что видела — не промолчит
• Калеб Дэйн Кэлтроп — викарий в Лимстоке, человек высоких нравственных устоев, очень уважаем жителями
• Мод Дэйн Кэлтроп — жена викария, старая приятельница мисс Марпл
• Мистер Пай — житель Лимстока, пенсионер, в прошлом антиквар
• Инспектор Нэш из Скотланд-Ярда

Цитата

Знаете, все эти гнусные анонимки возникают по двум причинам. Это может быть злоба, направленная против одного человека или группы людей, злоба, так сказать, мотивированная: автор кого-то ненавидит и выбирает крайне подлый и коварный способ проявить свою ненависть. Это отвратительно, но вовсе не обязательно связано с расстройством психики. Обычно авторов таких писем разыскать нетрудно — уволенная служанка, ревнивая жена и тому подобное. Гораздо серьёзнее дело, когда речь идет о злобе всеобщей немотивированной. В таких случаях письма как правило посылаются без раздумья и без выбора, просто чтобы снять тяжесть, давящую на мозг автора. Как я уже сказал, это чисто патологическое явление. Безумие нарастает. Когда, наконец, автора писем находят, это часто оказывается человек, о котором вы и во сне бы этого не подумали. Агата Кристи, «Одним пальцем»

Сюжет

Повествование идёт от лица Джеральда Бёртона, военного лётчика, которому для восстановления после аварии врачом предписано несколько месяцев пожить в деревне. Джеральд и его сестра Джоанна снимают дом в деревушке Лимсток у местной жительницы мисс Бартон (разница в написании фамилии составляет одну букву и они не родственники). Брат с сестрой только начинают знакомиться с местными жителями, когда неожиданно получают анонимное письмо, в грубой форме обвиняющее их в том, что они не кровные родственники, а любовники. Поначалу они решают, что письмо — следствие раздражения кого-то из местных жителей появлением в деревне чужаков, но вскоре от местного доктора Гриффита узнают, что в последнее время однотипные анонимки с грязными намёками на различные интимные тайны регулярно получают местные жители, в том числе и весьма уважаемые. Пасторальная деревенская жизнь поворачивается к приезжим своей изнанкой: оказывается, каждая анонимка, о которой становится известно, бурно обсуждается и становится поводом для глубокомысленных рассуждений на тему «нет дыма без огня», скандалов, размолвок и подозрений. Доктор и жена викария Мод опасаются последствий: у каждого человека есть тайны, и если анонимщик своими обвинениями случайно «попадёт в цель» (а это при массовой рассылке — лишь вопрос времени), реакцию получателя невозможно предугадать. Вскоре опасения сбываются: умирает от отравления цианидом жена юриста миссис Симмингтон. Рядом с телом находят предсмертную записку: «Я не смогу…», и анонимное письмо, где утверждается, что её младший ребёнок — незаконнорожденный. Присяжные на дознании выносят вердикт: «Самоубийство, спровоцированное анонимным письмом».

Полиция начинает разыскивать автора. Скотланд-Ярд направляет специалиста по анонимкам, инспектора Нэша, который делает вывод, что автор — женщина средних лет, проживающая в Лимстоке. Устанавливается пишущая машинка, на которой печатались адреса на конвертах, выделяется круг подозреваемых, полиция методично сужает его. Жителей всячески убеждают приносить любую полученную анонимку в полицию. Но расследование продвигается медленно, и жена викария приглашает собственного эксперта — свою старую приятельницу Мисс Марпл. Джеральд Бёртон рассказывает мисс Марпл о своих наблюдениях и мыслях по поводу происходящего.

Письма продолжают приходить. Тем временем происходит следующая трагедия. Горничная Симмингтонов, чем-то крайне взволнованная, просится на разговор к кухарке Бёртонов, мисс Партридж, но так и не появляется. Вскоре её тело находит в чулане Меган, дочь миссис Симмингтон от первого брака. Выясняется, что у горничной в день смерти хозяйки был выходной, она пошла было гулять со своим поклонником, но поссорилась и вернулась домой как раз в то время, когда, по всем подсчётам, хозяйке должны были доставить роковое письмо. Очевидно, девушка что-то заметила, но не поняла сразу значения своих наблюдений. Когда она позже решила поделиться сомнениями с мисс Партридж, о её намерении как-то узнал преступник и, опасаясь разоблачения, убил девушку.

Спустя ещё некоторое время полиция арестовывает предполагаемого автора писем. Это Эме Гриффит, сестра доктора, активная, целеустремлённая женщина, ведущая общественную работу. Её уличают в написании анонимного письма Элси Холланд, гувернантке детей Симмингтонов; в письме девушку, после смерти мисс Симмингтон продолжившую заботиться о детях, обвиняют в намерении женить на себе мистера Симмингтона.

Казалось бы, всё ясно, но мисс Марпл не удовлетворяется очевидным объяснением. Она не может понять, почему в ранее отправленных письмах никогда не затрагивались реальные тайны, сплетни и скандалы, которых всегда было достаточно в деревне, а вместо этого выдавались стандартные обвинения сексуального характера, зачастую совершенно нелепые, а также почему Элси Холланд ранее не получила ни одной анонимки. Кроме того, её заставляют задуматься высказанные Джеральдом туманные соображения о том, что анонимные письма в сочетании с фразой «нет дыма без огня» вызывают ассоциацию «дымовая завеса». Всесторонне изучив ситуацию, мисс Марпл делает совершенно неожиданный вывод: никакого анонимщика-психопата в Лимстоке не было, а все письма — лишь та самая «дымовая завеса», прикрытие для готовящегося хладнокровного убийства.

Мистер Симмингтон, влюбившись в Элси Холланд, решил избавиться от надоевшей, к тому же болезненно-нервной жены. Ранее он был свидетелем того, как в тихой сельской местности вдруг начинают массово появляться анонимки «грязного» содержания, имел возможность изучить и подделать манеру таких посланий, характерную как раз для автора — женщины средних лет. Как юрист, он хорошо знал методы полиции по поиску анонимщиков и принял все меры, чтобы найти его этими методами было нельзя. Сначала он некоторое время рассылал анонимки жителям деревни, чтобы создать необходимую атмосферу, в которой появление очередного письма уже никого не удивит. Среди записок, написанных женой по различным надобностям, он нашёл и сохранил клочок бумаги со словами «Я не смогу». В выбранный заранее день, когда слуги ушли на выходной, он подменил лекарство жены цианидом, а после её смерти подбросил мнимую «предсмертную записку» и собственноручно написанную анонимку, создав таким образом картину самоубийства. Он не знал, что горничная вернётся с прогулки в неурочный час, сядет у окна, ожидая, что поклонник придёт извиняться, и в результате сможет заметить, что в тот час, когда хозяйке должны были принести анонимку, к дому никто не подходил! Догадка девушки стоила ей жизни. А мисс Гриффит просто была влюблена в Симмингтона. К ранним анонимкам она не имела отношения, но после смерти его жены вообразила, что у неё появился шанс, и решила таким способом отвадить от дома Элси Холланд, полагая, что ещё одна анонимка в ряду других никем выделена не будет.

Экранизации

Первая экранизация романа стала второй серией успешного британского телесериала Мисс Марпл с Джоан Хиксон в главной роли. Премьера состоялась 21 февраля 1985 года на телеканале BBC.

Роман также лёг в основу серии другого телесериала о Мисс Марпл, созданного телекомпанией ITV — Марпл Агаты Кристи. Роль Мисс Марпл исполнила Джеральдин Макьюэн.

Литературная критика

Газета Toronto Daily Star опубликовала 7 ноября 1942 года рецензию на роман: На обложке романа «Одним пальцем» в твердом переплете изображена рука, указывающая по очереди на подозреваемых, также и в романе читатель разгадывает загадку из главы в главу. Это не один из тех рассказов Кристи о знаменитом французском (sic) детективе Эркюле Пуаро, а вместо него есть Мисс Марпл, маленькая старушка-сыщица, которой практически не заметно, но которая кладет начало последующему выявлению убийцы.

Отрывок, характеризующий Одним пальцем

«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.