Указ о воинской повинности (Япония)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Указ о воинской повинности
яп. 徴兵令
Номер:

Постановление Большого государственного совета от 1872. Поправка № 1 от 1889

Вступление в силу:

1873

Утрата силы:

1927

[ja.wikisource.org/wiki/%E5%BE%B5%E5%85%B5%E4%BB%A4%E8%A9%94%E6%9B%B8%E5%8F%8A%E3%83%92%E5%BE%B5%E5%85%B5%E5%90%BF%E8%AB%AD Электронная версия]

Указ о воинской повинности (яп. 徴兵令 тё:хэйрэй) — закон Японии о введении в стране всеобщей воинской повинности. Разработан Ямагатой Аритомо по образцу аналогичных законодательных актов европейских государств. Объявлен 28 декабря 1872 года. Вступил в силу 10 января 1873 года. Состоял из императорского рескрипта (яп. 徴兵の詔 тё:хэй но микото но ри) и правительственного постановления (яп. 徴兵告諭 тё:хэй кокую). Заложил основы новых общенациональных вооружённых сил Японии. Предусматривал 3-летнюю военную службу для всего мужского населения страны старше 20 лет. Утратил силу в связи с принятием Закона о воинской повинности[ja] 1927 года.





Общая информация

В начале реставрации Мэйдзи императорское правительство почти не имело собственных вооружённых сил. Оно полностью полагалось на самурайские ополчения союзных княжеств. Несмотря на это, правительство должно было противостоять крестьянским повстанцам и сторонникам восстановления сёгуната. Поэтому одной из первоочередных задач новой власти на пути централизации страны стало создание новейших общегосударственных вооруженных сил. С этой целью в марте 1871 года правительство сформировало императорскую гвардию, которая подчинялась непосредственно императору, а в сентябре того же года создало на основе самурайских ополчений автономных княжеств 4 центральных гарнизона[1].

Гарнизоны формировались исключительно из самураев и не были надсословными общенациональными армиями наподобие армий Европы и США, поэтому власть решила реформировать их, превратив в общеяпонские национальные вооруженные силы. Для этого 28 декабря 1872 года от имени Императора Мэйдзи был издан указ о внедрении системы всеобщей воинской повинности. Согласно указу, сословные ограничения по приёму в армию и флот отменялись, а все мужчины старше 20 лет набирались в японские армию и флот. 20-летние проходили правительственную проверку на местах и причислялись к «регулярному войску» (яп. 常備軍 дзё:бэгун), в котором служили 3 года. По окончанию службы их записывали в «войско запаса» (яп. 後備軍 гобигун), в котором оставались 4 года на случай войны. В целом все мужчины Японии в возрасте от 17 до 40 лет считались «национальным войском» и вносились в военные реестры как потенциально военнообязанные. Исключение из них составляли чиновники, учащиеся государственных учебных заведений, студенты, главы семей и их старшие сыновья. Указ также позволял избегать службы в «регулярном войске» за уплату 270 иен[1].

После вступления в силу указа начался процесс формирования японских общенациональных вооружённых сил. Основное бремя военной службы легло на японских крестьян, которые должны были отдавать государству своих младших сыновей. Правительство неоднократно прибегало к насильственному привлечению простолюдинов к службе, что вызвало ряд восстаний в 1870—1880-х годах. Крестьяне, которые веками были освобождены от военной службы в обмен на уплату налогов, протестовали против указа дезертирством[1].

Указ о воинской повинности был отменён в 1927 году в связи с вступлением в силу Закона о воинской повинности[1].

Напишите отзыв о статье "Указ о воинской повинности (Япония)"

Примечания

Источники

Указ о воинской повинности (Япония) // 日本大百科全書 : 全26冊. — 2版. — 東京 : 小学館, 1994—1997.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Указ о воинской повинности (Япония)

– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».