Указ о причёсках и мечах

Указ о причёсках и мечах (яп. 散髪脱刀令, さんぱつだっとうれい сампацу датто:-рэй) — закон Японии, отменивший сословные отличия, разрешив жителям страны свободно выбирать причёски и не носить мечи. Одна из мер правительства времён реставрации Мэйдзи на пути модернизации Японии и создания национального гражданского общества. Провозглашён 23 сентября 1871 года.

В традиционном японском обществе периода Эдо причёска была удостоверением японца, по которому определяли его социальное положение. Самураи, аристократы, купцы, крестьяне, синтоистские священники, ремесленники, актёры и буракумины высоко сбривали лоб и завязывали длинные волосы на макушке в хвост, который загибали соответственно правилам своей социальной группы. Самураи имели также особую привилегию носить мечи — символ власти над другими сословиями.

Новое правительство времён реставрации Мэйдзи стремилось ликвидировать старые сословные границы для превращения населения Японии в единую политическую нацию. С этой целью 23 сентября 1871 года оно издало указ о причёсках и мечах, который провозглашал свободу выбора причёски и упразднил обязанность самураев носить оружие. В 1873 году император Мэйдзи лично срезал свой хвост, подав пример своим подданным. Большинство поступили так же и стали стричь волосы на западный манер.

Простое население восприняло закон с одобрением и даже слагало популярные песни, в которых восхваляло новую власть. С другой стороны, представители нетитулованного привилегированного сословия, бывшие самураи, к нововведению отнеслись враждебно. Некоторые из них демонстративно продолжали носить мечи и старомодные причёски для подчёркивания своей независимости. Иногда их выступления имели драматический характер. Например, в 1876 году в префектуре Кумамото директор начальной школы, происходивший из самурайской семьи, уволился с должности и закрыл учебное заведение, протестуя против кассации древних привилегий. Из-за нежелания большинства самураев расставаться с прошлым, правительство окончательно запретило ношение мечей указом от 28 марта 1876 года.

Мода на мужские европейские причёски повлияла и на японских женщин. Кокетки и замужние дамы стали стричься как мужчины, что вызвало появление правительственного постановления 1872 года, запрещавшего женщинам стричь волосы.

Ссылки

• [www.archives.go.jp/ayumi/kobetsu/m09_1876_02.html Указ о запрете мечей // Национальный архив Японии]  (яп.)

Отрывок, характеризующий Указ о причёсках и мечах

Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!