Укеке
| Укеке | |
| Классификация | |
|---|---|
Укеке (гав. 'ūkēkē) — единственный гавайский струнный музыкальный инструмент. Делался из твёрдой древесины акации вида Acacia koa. У инструмента имелись две-три струны, крепившиеся к деревянному остову, длина которого составляла 40-60 см, а ширина — около 4 см. Сверху остов был плоским, снизу — слегка изогнутым[1]. Иногда между струнами помешались небольшие кусочки тыквы, которые не позволяли им касаться друг друга[2].
Во время исполнения инструмент держался поперёк, так что один конец находился между губами исполнителя. Затем музыкант быстро щипал струны либо с помощью пальцев рук, либо с помощью средней части листа кокосовой пальмы или свёрнутого кусочка капы. Так как один конец укеке находится во рту, то время игры использовался и рот (например, с помощью движения языка и губ издавались различные звуки)[2].
Как правило, гавайцы использовали укеке во время исполнения мелодий на любовную тематику. Именно поэтому инструмент пользовался особой популярностью среди молодёжи[1].
Напишите отзыв о статье "Укеке"
Примечания
- ↑ 1 2 Mervyn McLean. Weavers of song: Polynesian music and dance. — Auckland University Press, 1999. — P. 304-305. — 543 p. — ISBN 9781869402129.
- ↑ 1 2 Betty Dunford, Lilinoe Andrews, Mikiala Ayau, Liana I. Honda, Julie Stewart Williams. The Hawaiians of Old. — Bess Press, 2002. — P. 195. — 240 p. — ISBN 9781573061377.
Отрывок, характеризующий Укеке
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
