Укита Хидэиэ
| Укита Хидэиэ | |
| 宇喜多 秀家 | |
|
| |
| Годы жизни | |
| Дата рождения | 1573 |
| Дата смерти | 17 декабря 1655 |
| Место смерти | остров Хатидзёдзима |
| Должности | |
| Сёгунат | Токугава |
| Годы правления | 1582—1600 |
| Сюзерен | Тоётоми Хидэёси |
| Род и родственники | |
| Род | Укита |
| Отец | Укита Наонэ |
| Жёны | |
| Законная жена | Маэда Го |
Укита Хидэиэ (宇喜多 秀家?, 1573 — 17 декабря 1655) — японский даймё периодов Адзути-Момяма и Эдо, правитель провинций Бидзэн и Мимасака (современная префектура Окаяма).
Биография
Сын даймё Укиты Наонэ (1529—1582), правителя провинции Биттю. Его отец перешел на сторону Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси. В 1582 году после смерти своего отца Укита Хидэиэ стал главой рода Укита. Хидэиэ был воспитан Тоётоми Хидэёси, которому он затем верно служил. Когда Хидэиэ был ещё молод, его дядя Укита Тадэиэ выступал в качестве лидера дружины клана Укита в составе армии Тоётоми Хидэёси во время осады замка Такамацу в 1582 году. В июне 1582 года Ода Нобунага был убит, но осада замка продолжалась до тех пор, пока он не капитулировал через два дня. После сдачи замка Тоётоми Хидэёси поспешил в Киото, оставив Хидэиэ правителем провинций Бидзэн, Мимасака и Биттю. Укита Хидэиэ было поручено наблюдать на западе за действиями даймё Мори Тэрумото.
В 1586 году Укита Хидэиэ женился на Го, дочери Маэды Тосииэ, которую удочерил Тоётоми Хидэёси.
Укита Хидэиэ участвовал в военных кампаниях Тоётоми Хидэёси против Сикоку (1585), Кюсю (1586) и осаде Одавара (1590). Во время первого вторжения в Корею Укита Хидэиэ был назначен Тоётоми Хидэёси главнокомандующим экспедиционного корпуса. В 1598 году после смерти Тоётоми Хидэёси он вошел в опекунский совет («готайро»), созданный для управления государством до совершеннолетия Тоётоми Хидэёри, малолетнего сына и наследника Хидэёси.
В 1600 году Укита Хидэиэ перешел на сторону Исиды Мицунари в его противостоянии с Токугавой Иэясу. Он принимал участие в нападении на замок Фусими и был среди тех, кто потерпел поражение в битве при Сэкигахара. Во время битвы командовал большим отрядом из 17 тыс. воинов. После поражения Укита Хидэиэ бежал в княжество Сацуму. Он был схвачен и вместе с двумя сыновьями сослан на отдаленный остров Хатидзёдзима. Его замок Окаяма и владения рода Укита получил перебежчик Кобаякава Хидэаки, сыгравший решающую роль в победе при Сэкигахара.
Жена Укиты Хидэиэ добилась разрешения на передачу подарков ссыльным мужу и сыновьям (рис, саке и одежда). После смерти Токугава Иэясу новый сёгун предложил Хидэиэ помилование, но он не принял его и остался на острове. Скончался в ссылке в преклонном возрасте.
Потомки сыновей Укиты Хидэиэ вернулись в Японию и получили полное прощение в конце сёгуната Токугава.
Источники
- Kodansha. Ukita Hideie. // Kodansha Encyclopedia of Japan. — Tokyo: Kodansha, 1983. — OCLC 233144013
Напишите отзыв о статье "Укита Хидэиэ"
Отрывок, характеризующий Укита Хидэиэ
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
