Украинская автокефальная православная церковь каноническая

Не следует путать с Украинская автокефальная православная церковь.

Украинская автокефальная православная церковь каноническая
Основная информация
Признание автокефалии	не признана
Юрисдикция (территория)	Украина Украина и украинская диаспора
Богослужебный язык	украинский, в зарубежных приходах также на местных языках
Календарь	юлианский
Численность
Сайт	[www.soborna.org/ Официальный сайт Украинской Автокефальной Православной Церкви Канонической]

Украинская Автокефальная Православная Церковь Каноническая (укр. Українська автокефальна православна церква канонічна; сокращённо УАПЦ-К) — одна из организаций неканонического православия, которая декларирует своё происхождение от Польской Православной Церкви. Не состоит в евхаристическом общении с поместными Православными церквами и не признаётся ими.

С 18 июня 2005 года предстоятель — Моисей, с титулом «Патриарх Киевский и всей Руси-Украины».

История

Во время Второй мировой войны на территории Рейхскомиссариата Украина была осуществлена реставрация Украинской автокефальной православной церкви, которая получила автономию от Дионисия Валединского, предстоятеля Польской Православной Церкви, которая в свою очередь в 1924 году получила автокефальный статус от Вселенского Патриарха Григория VII.

В апреле 1932 года митрополит Дионисий хиротонисал Поликарпа Сикорского во епископа Луцкого, викария Волынско-Ровенской епархии, и в 1942 назначил его на контролируемую германской администрацией территорию Украины для возобновления УАПЦ и рукоположения новых епископов. Таким образом, вся иерархия УАПЦ в 1942 году получила канонические епископские хиротонии по линии Апостола Петра. Среди рукоположённых епископов были ныне покойные Патриарх Мстислав (Скрипник) и Митрополит Григорий (Огийчук), от которого, по версии УАПЦК, идет каноническое рукоположение Патриарха Моисея.

УАПЦ на независимой Украине

В 1990 году, после празднования 1000-летия Крещения Киевской Руси, на Украине возобновилось движение по возрождению автокефалии Украинской Православной Церкви. Движению этому дал Иоанн (Боднарчук), а в центральной Украине в апреле 1990 года — протоиерей Олег Кулик. Последний организовал около 200 общин УАПЦ, будучи митрополичьим администратором Хмельницкой, Винницкой и Житомирской областей.

5-6 июня 1990 года в Киеве состоялся т. н. «Всеукраинский Православный Собор» при участии более чем 700 делегатов со всей Украины — среди них 7 епископов и свыше 200 священников. Собор утвердил факт образования УАПЦ и избрал патриархом Киевским и всей Украины митрополита Мстислав (Скрипник), который был последним главой ветви Украинской автокефальной православной церкви, образованной по указу митрополита Варшавского ППЦ Дионисия (Валединского) в 1942 году на территории Рейхскомиссариата Украина..

2 октября 1990 года органы власти Украинской ССР официально зарегистрировали УАПЦ. А уже 18 ноября 1990 года в соборе Святой Софии в Киеве состоялась интронизация Патриарха Киевского и всей Украины Мстислава.

С этого времени патриарх УАПЦ Мстислав (Скрипник) не только стал первым патриархом, но и временно объединил УАПЦ на Украине с УАПЦ в США и диаспоре, у которых была епископская линия от епископов, поставленных архиепископом Поликарпом Сикорским.. С того времени иерархи и духовенство УАПЦ в США стали приезжать на Украину, служить в украинских храмах, принимать участие в рукоположениях священников. Так, патриарх УАПЦ Мстислав вместе с епископом Вашингтонским Антонием (Щербой) хиротонисали во епископа Хмельницкого Антония (Фиалку) и во епископа Днепропетровского — Пантелеимона (Романовского). Последние два канонически рукоположённые епископы перешли в РПЦ — и с этого времени каноническая линия рукоположений в Украинской Автокефальной Православной Церкви исчезла.

11 июня 1993 года умер Патриарх Киевский и всей Украины Мстислав. Перед смертью Мстислав объявил своё завещание, в котором призывал УАПЦ не иметь никакого отношения к бывшему митрополиту РПЦ Филарету Денисенко, лишенному сана его родной Церковью — РПЦ.

В 1995 году, через два года после смерти патриарха Мстислава, иерархи УАПЦ в США перешли под омофор Константинопольского Патриархата Варфоломея, тем самым обрывая преемственность от Поликарпа Сикорского, которая давала надежду на возрождение УАПЦ на Украине.

УАПЦ-Соборноправная

В октябре 2002 года в США состоялся Собор архиереев УАПЦ-Соборноправной Северной и Южной Америки считающий себя ветвью от Польской Православной Церкви, которую возглавлял митрополит Григорий (Огийчук), а после его смерти в 1985 году — митрополит Андрей (Пражский) (1985—1990), затем митрополит Алексий (Низза) (1990—1999), затем митрополит Стефан (Бабий-Петрович) (1999—2004).

Собор архиереев УАПЦ-Соборноправной, рассмотрев сложившуюся ситуацию с УАПЦ на Украине, постановил: -вернуть церковной структуре УАПЦ-Соборноправной древнюю патриархальную модель; -восстановить своё присутствие на украинской земле установлением Архиепархии Киева и всей Руси-Украины; -рукоположить архимандрита Моисея (Кулика) в сан епископа и направить в чине Митрополита Киева и всей Руси-Украины на Украину для установления Архиепархии Киева и всей Руси-Украины.

10 октября 2002 года в Кафедральном Соборе Святых мучеников Бориса и Глеба в г. Кливленде, США состоялось рукоположение епископа Моисея (Кулика) и возведение его в чин Митрополита Киевского и всей Руси-Украины. Митрополит Моисей направлен на Украину «для возобнавления Киевской Митрополии и возрождения УАПЦ-Соборноправной на Украине с правом полного административного управления и духовной опеки».

1 ноября 2002 года состоялась пресс-конференция митрополита Стефана (Бабий-Петровича), первоиерарха УАПЦ-Соборноправной Северной и Южной Америки, посвященная историческому Собору архиереев УАПЦ-Соборноправной и его решению о возвращении на территорию Украины Церкви из Диаспоры.

В 2004—2005 годах в УАПЦ-Соборноправной в США происходят события, которые коренным образом меняют статус УАПЦ-Соборноправной на Украине. УАПЦ-Соборноправная Северной и Южной Америки становится УАПЦ Северной и Южной Америки и Диаспоры и, возглавляемая митрополитом Михаилом (Явчак-Чампионом) объединяется с УАПЦ на Украине, признавая своим первоиерархом митрополита Мефодия (Кудрякова).

В результате такого объединения вместо возвращения УАПЦ из Диаспоры на Украину произошло расширение УАПЦ с Украины в Диаспору, тем самым была уничтожена ещё одна каноническая ветвь УАПЦ.

УАПЦ-Соборноправная на Украине, возглавляемая митрополитом Моисеем, осталась в стороне от этого объединения и приобрела статус самостоятельной юрисдикции. Митрополит Моисей вел активную просветительскую работу на постсовесткой Украине, обращая атеистов в членов УАПЦС. и призывая к объединению разбросанные в силу исторических причин осколки УПЦ по всему миру.

УАПЦ-Каноническая

17-18 июня 2005 года в день Святой Троицы в Киеве состоялся Архиерейский собор УАПЦ-Соборноправной под омофором Митрополита Киевского и всей Руси-Украины Моисея, на котором решением Святого Синода и решением Всемирного Архиерейского Собора было утверждено название УАПЦС как УАПЦ-Каноническая.

УАПЦ-Каноническая декларирует своё каноническое происхождение от Польской Православной Церкви и свою причастность к Томосу автокефалии 1924 года, предоставленному Григорием VII на канонической основе исторической принадлежности территорий к Киево-Руской Митрополии. Миссия по возобновлению действия Томоса 1924 года для УАПЦ на Украине решением Святого Синода УАПЦ в диаспоре поручена Моисею (Кулику), митрополиту Киевскому и всей Руси-Украины.

7 ноября 2009 года по данным пресс-релиза УАПЦ-К и выступления руководства УАПЦ-К в пресс-центре «Новое Закарпатье» г. Ужгорода, а также по свидетельству членов УАПЦ-К, произошёл силовой захват храма Святой Троицы УАПЦ-К в г. Ужгороде и избиение епископа УАПЦ-К Василия (Томинец).

С 27 декабря 2009 года в перешедшем к УПЦ КП храме стал проводить службы епископ УПЦ КП Кирилл (Михайлюк).

13 июля 2010 года патриарх УПЦ КП Филарет (Денисенко) посетил занятую церковь и освятил фундамент нового храма. Во время его визита возник конфликт между представителями УАПЦ-К и духовенством УПЦ КП.

18 июля 2010 года между епископом Василием и членами УАПЦ-К с одной стороны и епископом УПЦ КП Кириллом и группой неизвестных с другой стороны, возник новый конфликт В результате конфликта епископ УАПЦ-К Василий получил телесные повреждения средней тяжести, а против епископа УПЦ КП Кирилла было возбуждено уголовное дело.

30 октября 2010 года при участии епископа УПЦ КП Кирилла был разбит фундамент нового храма Святой Троицы, который был заложен членами УАПЦ-К

В г. Киеве храм УАПЦ-К может быть снесен по инициативе районной администрации.

Современное состояние

Епархии

• Киевская епархия
• Ужгородская епархия
• Фастовская епархия
• Житомирская епархия
• Епархия в Мексике
• Епархия в США
• Епархия в Греции
• Епархия в Италии
• Епархия в Колумбии
• Епархия в Бразилии

Богословские и календарно-богослужебные особенности

Использует византийский обряд и придерживается юлианского календаря.

Язык богослужения — современный украинский на Украине, испанский — в Мексике, английский — в США, итальянский — в Италии.

В то же время отсутствует почитание иконостасов и мощей, в антиминсы вкладываются частицы причастия. Практикуется рукоположение архиереев в чрезвычайно молодом возрасте. Патриарх Моисей признаёт переселение душ, практикует визионерство

Патриарх Моисей

Моисей в миру: Олег Иванович Кулик, укр. Олег Іванович Кулик; 3 мая 1962, Меджибож, Хмельницкая область) — глава неканонической религиозной организации «Украинская Автокефальная Православная Церковь Каноническая» с титулом «Патриарх Киевский и всей Руси-Украины».

Биография

Родился на Украине, в селе Меджибож Летичевского района Хмельницкой области. По окончании школы в 1978—1982 годах учился в Хмельницком музыкальном училище и получил диплом преподавателя музыки по классу флейты, артиста и руководителя духового и симфонического оркестров. Четыре года исполнял партию флейты в симфоническом и духовом оркестрах.

В 1982—1984 годах проходил военную службу в военном оркестре Хмельницкого Высшего Командного Артиллерийского училища.

В 1984—1988 годах учился в Хмельницком технологическом институте бытового обслуживания на инженерно-экономическом факультете, который закончил по специальности «бухгалтерский учёт и анализ хозяйственной деятельности». Одновременно с учёбой работал в этом же институте на должности художественного руководителя и режиссёра 12-ти творческих коллективов, которые стали победителями и дипломантами областных, республиканских и всесоюзных конкурсов. Как лучшие коллективы Украины, они были приглашены на гастроли в Болгарию, Мальту Италию Грецию Турцию и Россию.

Деятельность в РПЦ

В 1989 году начинает работал регентом Архиерейского профессионального хора собора Рождества Пресвятой Богородицы в Хмельницком, а также проводил успешную миссионерскую работу с концертной программой православного пения в Хмельницкой и Винницкой областях. В 1989 году был рукоположён в сан диакона при кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы в Хмельницком.

В 1990 году получил отпускные документы и перешёл в канонически непризнанную Украинскую Автокефальную Православную Церковь.

Деятельность в УАПЦ

В мае 1990 года Первоиерархом УАПЦ Митрополитом Иоанном Бондарчуком назначается митрополичьим администратором для Хмельницкой, Винницкой и Житомирской областей.

В апреле 1990 года в Хмельницком, осуществляя в течение семи месяцев богослужение под открытым небом, добился от советских гражданских и военных властей передачи для УАПЦ храма Апостола Андрея Первозванного, который был отдан Советской властью в использование лётной военной части. С благословения Патриарха Мстислава 25 ноября 1990 года в Храме святого архистратига Михаила был рукоположён в сан священника.

С мая 1990 года по октябрь 1992 году с миссией возрождения Украинской Православной Церкви посетил около 200 сёл и городов Хмельницкой, Винницкой и Житомирской областей, где организовал и добился регистрации около 195 общин УАПЦ. В 1990 году открыл школу священников, в которой подготовил к рукоположению 19 священников. В течение 1990—1992 годы открывал и отстраивал старые церкви, создавал новые общины УАПЦ.

Такая деятельность обусловила сопротивление противников возрождения УАПЦ — двенадцать задокументированных в милиции нападений на Олега Кулика и его семью, среди которых попытки убийства с тяжелыми последствиями и поджог квартиры.

В августе 1992 года митрополит Иоанн Бондарчук направляет протоиерея Олега Кулика на миссионерское служение в США в украинских парафиях УАПЦ под омофором патриарха Мстислава.

В США открывал классы религии для детей и взрослых, активно участвовал в жизни украинской диаспоры, пел и играл на флейте в церковных концертах, посвященных дням творчества Тараса Шевченко и Леси Украинки, дню матери и отца.

В 1997 году получил отпускную грамоту и учредил в Детройте новую православную общину для вновь прибывших эмигрантов из стран бывшего СССР. Одновременно учился как госпитальный капеллан-священник и работал с тяжелобольными в госпитале, ухаживал за парализованными людьми, перестраивал молитвенный дом под православную церковь, выполняя собственноручно почти все строительные работы.

В 1999—2002 годах учился на заочном отделении Киевской Духовной Академии УПЦ КП.

В 2000 году вернулся на Украину и создал в Ужгороде православную общину, а также зарегистрировал ещё 12 в Закарпатской области. Проповедовал в школах, детсадах, разных организациях, уча людей пониманию Божьей науки в простых формах и с практическим применением в жизни.

В 2002 году посетил США, где получил предложение от Святого Синода УАПЦ Соборноправной Северной и Южной Америки быть рукоположённым в сан епископа и направленным на Украину от УАПЦ-Соборноправной. Это предложение было основано на том, что о. Олег в 1990 году способствовал возрождению УАПЦ на Украине и работал в тесном сотрудничестве с покойными Патриархом Мстиславом Скрыпником и Митрополитом Иоаном Бондарчуком, а также имеет опыт создания и развития церковной структуры.

В октябре 2002 года в США состоялся Собор архиереев УАПЦ Соборноправной Северной и Южной Америки, на котором было принято решение рукоположить священнослужителя Кулика О. И. в сан епископа и направить в чине Митрополита Киева и всей Руси-Украины на Украину для установления Архиепархии Киева и всей Руси-Украины.

10 октября 2002 года в Кафедральном Соборе Святых мучеников Бориса и Глеба в Кливленде, США состоялось рукоположение епископа Моисея (Кулика) и возведение его в чин Митрополита Киевского и всей Руси-Украины. Митрополит Моисей направлен на Украину «для возобновления Киевской Митрополии и возрождения УАПЦ-Соборноправной на Украине с правом полного административного управления и духовной опеки».

1 ноября 2002 года состоялась пресс-конференция Митрополита Стефана (Бабий-Петровича), первоиерарха УАПЦ Соборноправной Северной и Южной Америки, посвящённая историческому Собору архиереев УАПЦ-Соборноправной и его решению о возвращении на территорию Украины Церкви из Диаспоры.

В октябре 2002 года вернулся на Украину для архипастырского служения, чтобы возродить чистую каноническую ветвь епископского рукоположения от Св. Апостола Петра и возродить каноническую ветвь Украинской Автокефальной Православной Церкви от Польской Православной Церкви, которая ещё в 1924 году получила томас об автокефалии, предоставленный Вселенским Патриархом Григорием VII, на основе исторической принадлежности к Киевской Митрополии.

УАПЦ-К

В 2004 году Митрополит УАПЦ-Соборноправной Стефан в связи с болезнью отходит от управления Церковью. Главой Церкви становится Митрополит Михаил. В 2004 он получает предложение об объединении от Митрополита Мефодия (Кудрякова), главы УАПЦ в Киеве. Митрополит Михаил отвечает согласием, спешно исключив Митрополита Моисея из состава архиереев УАПЦ-Соборноправной.

7 октября 2009 года на сайте УАПЦ-К было опубликовано сообщение о том, что 5 октября вооруженная группа лиц пыталась проникнуть в помещение, где находился глава УАПЦ-К Моисей. По данным протоиерея УАПЦ-К Леонида Стефанишена и протодьякона УАПЦ-К Олега Сукачова, несмотря на то, что нападавшие направляли пистолеты на иерархов УАПЦ-К и стреляли в воздух, милиция не приняла никаких мер. По словам того же Леонида Стефанишена и некой Валентины Здуровой на протяжении нескольких дней продолжались попытки проникновение в квартиру Моисея Кулика На сайте близком к УАПЦ-К имеется запись телефонного разговора, якобы с полковником МВД, директором ГП «ТХОРІВСЬКИЙ СПИРТОВИЙ ЗАВОД», бывшем члене УАПЦ-К и сегодняшнем помощнике Филарета Денисенко Анатолием Гулеватым, в котором имеют место угрозы По данным сайта УАПЦ-К 11 октября 2009 года Моисей Кулик по телефону обратился к членам своей организации с прощальной проповедью и затем выехал за пределы Украины.

В октябре 2009 года по данным ряда СМИ был объявлен в розыск по обвинению в изнасилованиях, после чего скрылся и был объявлен в межгосударственный розыск. При этом, со слов представителей УПЦ КП, стали известны новые факты его биографии. В 1990-х годах О.Кулик был монахом Михайловского монастыря УПЦ КП в Киеве, где сначала назвал себя Христом (при этом отрастил длинные волосы и бороду), потом объявил, что возглавит «Киевский патриархат» и Русскую православную церковь, а впоследствии станет Папой Римским. Из обители его выгнали и отлучили от церкви, после чего он уехал в США.

2 ноября в УНИАН и 10 ноября 2009 года в в агентстве «Интерфакс-Украина» в Киеве, в ответ на публикации в СМИ о УАПЦ-К и Моисее Кулике, состоялись пресс-конференции иерархов и членов УАПЦ-К, на которых было заявлено о «проводящейся широмасштабной кампании по уничтожению Моисея Кулика и возглавляемой им УАПЦ-К»

Ссылки

• [www.soborna.org/ Официальный сайт Украинской Автокефальной Православной Церкви Канонической]
  • [www.soborna.org/kel/ru/ Каноническая епископальная линия Патриарха Моисея]
  • [www.soborna.org/vm/ru/a-001.html Патриарх Моисей: биография, документы, фотоальбом]
  • [www.soborna.org/syn/ru/ Иерархия УАПЦ Канонической]

Отрывок, характеризующий Украинская автокефальная православная церковь каноническая

– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.