Украинский коллаборационизм во Второй мировой войне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Украинский коллаборационизм — сотрудничество украинских националистических организаций и отдельных этнических украинцев (граждан СССР, Польши, Венгрии, Чехословакии, Румынии, а также эмигрантов) с нацистской Германией во время Второй мировой войны.

Украинский коллаборационизм проявлялся в различных формах содействия и сотрудничества этнических украинцев с нацистами, от участия в диверсионно-разведывательных формированиях, структурах администрации и полиции на оккупированной Третьим рейхом территории, службе в рядах вермахта и СС, в добровольном пособничестве в уничтожении коммунистов, русских, евреев, солдат РККА, попавших в окружение, и прочих лиц, а также, в иных формах.





Причины украинского коллаборационизма

Причины украинского коллаборационизма были различными и неоднозначными и имели различные бытовые, психологические и мировоззренческие корни. Среди украинцев, сотрудничавших с нацистами, было значительное число антисоветски настроенных лиц, которые добросовестно и преданно служили нацистской Германии.

Во многом подобное отношение было вызвано наследием Австро-Венгерской империи — тем, что часть территории, на которой проживали этнические украинцы, входила ранее в состав Австро-Венгерской империи, многие учились на немецком языке в школах, служили в австро-венгерской армии[1], а после распада империи немало украинцев, оставаясь проживать на одной и той же территории, «успело» побывать гражданами таких государств, как Чехословакия, Словакия, Польша, Венгрия, Румыния, СССР, в которых они в различной степени подвергались разнообразным видам дискриминации, и приход немцев был воспринят ими, как восстановление прежних «старых добрых порядков». В работе Института Истории АН Украины в качестве основных причин коллаборационизма указывается желание галичан получить в свои руки хоть какую-либо власть и отомстить за долгие годы унижения и обид[1].

В материалах дела канадской комиссии по военным преступникам в качестве аргументации причин вступления значительного количества добровольцев Галиции в ряды СС указывалось:

Они добровольно записывались в дивизию не потому, что они любили немцев — но потому, что они ненавидели русских и коммунистическую тиранию.

— Заявление судьи Жюля Дешене 30 декабря 1986 г.[2]

(имеется в виду добровольческая дивизия СС «Галиция», в которую за полтора месяца 1943 года записалось более 80 тысяч добровольцев из Галичины (округ г. Лемберг — около 63 тысяч, и около 19 тысяч из округа г. Краков).

Масштабы украинского коллаборационизма (как и коллаборационизма других народов СССР) долгое время были одной из тайн советской послевоенной идеологии. При этом, согласно данным немецкого командования и оценкам российских историков, только количество украинских легионеров, которые входили в вооруженные формирования на стороне Германии (вермахт, войска СС, полиция), составляло 250 тыс. (и было вторым по численности после русских − более 300 тыс.).[3][4]

После начала Великой Отечественной войны

Личный состав полка «Бранденбург 800», батальонов «Роланд» и «Нахтигаль» принял участие в боевых действиях на оккупированных территориях СССР.

Львовские события в июне-июле 1941 года

Причастность батальона «Нахтигаль» к репрессиям и убийствам мирного населения во Львове (в том числе, к уничтожению 1 по 6 июля 1941 года около трёх тысяч советских активистов[5], еврейскому погрому и к Резне львовских профессоров, в частности) остаётся дискуссионным вопросом.

Действия ОУН(б) на оккупированной территории

С началом войны боевикам ОУН(б) на территории УССР руководством ОУН(б) ставилась задача: «убивать командиров и политруков», «саботировать действия администрации, распространять дезинформацию и сеять панику, срывать мобилизацию, нападать на воинские казармы и гарнизоны, склады и узлы связи, обеспечить нарушение телефонной и телеграфной связи, уничтожение мостов и создание завалов на дорогах, уничтожение транспорта.» Пленные русские должны передаваться немецкой администрации или ликвидироваться, а «политруков, коммунистов и энкаведистов» предписывалось ликвидировать на месте. Сохранившиеся отчеты ОУН(б) показывают, что данные указания выполнялись с большой инициативой[6][7].

После расширения Генерал-Губернаторства, 7 августа 1941 Краевой Центр (укр. Провод) ОУН(р) на западноукраинских землях издаёт Декларацию, в которой, в частности, указывалось: «украинские националисты примут активное участие в общественной работе на всех участках национальной жизни. ОУН не идёт — вопреки провокационным сведениям вредителей украинскому делу — на подпольную борьбу против Германии»[8].

Отчет СД конца октября 1941 отмечает, что активисты ОУН(б), прибывшие на территорию УССР (в границах до 1939 года), наряду с формированием администрации, полиции, уничтожением коммунистов и евреев, и прочих, занимаются активной пропагандой своих идей. Отчет начала ноября говорит о негативном отношении населения к подобным группам, а их действия вызывают «ненужную напряженность» и «негативно отражаются на авторитете единственно возможной немецкой власти». Наиболее активных членов таких групп арестовывали и отправляли обратно в Генерал Губернаторство[9][10][7].

«Украинская Держава», провозглашенная 30 июня 1941 года

В тылах передовых частей немецких войск, с группой сторонников во Львов прибыл первый заместитель руководителя ОУН(б) С. Бандеры Ярослав Стецько, где последний созвал «Украинские национальные сборы», провозгласившие 30 июня 1941 «Украинскую Державу», которая, вместе с Великой Германией, планировала устанавливать новый порядок по всему миру. Я.Стецько стал председателем правительства новопровозглашенного государства (Украинского государственного правления). В июле 1941 года «Правительство» «союзного государства» издало декларацию, в которой указывалось:

Новая Украинская Держава, базируясь на полной суверенности своей власти, становится добровольно в рамки нового порядка Европы, который создает вождь Немецкой Армии и немецкого народа — Адольф Гитлер.

Мы получили возможность провозгласить Акт создания нашей государственности именно благодаря победам Славной Немецкой Армии, которая под руководством своего вождя вышла на борьбу за этот новый порядок

Украинская национальная революционная армия

В тексте Акта провозглашения украинской государственности от 30 июня 1941 года: «Украинская национальная революционная армия создаётся на украинской земле, будет бороться дальше совместно с союзной немецкой армией против московской оккупации за Суверенную Соборную Украинскую Державу и новый порядок во всём мире»[11]
предложение о создании «Украинской армии, которая войдёт в войну на стороне Германии и будет вести её совместно с немецкой армией так долго, пока на всех фронтах современной войны она не победит», встречается и в меморандуме от 14 августа 1941 года, направленном ОУН(б) немецкой стороне[12]
1 июля 1941 во Львове и его окрестностях было распространено обращение Краевого Руководителя ОУН(б) на «Материнских Украинских Землях» И. Климова, подписанное псевдонимом «лейтенант Евген Легенда», в котором оглашалось о создании Украинской Национальной Революционной Армии. В дальнейшем было выдано ещё несколько обращений. Так в третьем таком обращении указывалось: главная роль на первом этапе войны на Востоке принадлежит Немецкой Армии. Пока немцы будут биться с москалями, мы должны будем создавать свою сильную армию, чтобы потом приступить к разделу мира и его упорядочиванию[13]. 27 июля 1941 в г. Ровно, в центре города, принял присягу «Первый курень (батальон) Украинского Войска имени Холодного Яра» под командованием С. Качинского (ставшего впоследствии одним из командиров УПА), также известно о формировании куреня УНРА в Луцке и ряде более мелких формирований в различных районах Галиции и Волыни. Осенью 1941 они были переформированы в отряды вспомогательной полиции.

«Приказы» о формировании «армии» выходили вплоть до конца 1941 года.

«Украинская народная милиция»

С началом операции «Барбаросса» ОУН(б) на захваченных вермахтом территориях начинает формирование отрядов украинской милиции. 25 июня 1941 г. Я.Стецько в своем письме-отчете С.Бандере писал: «создаем милицию, которая поможет убирать евреев»[14].

28 июля 1941 года
№ 82/п
г. Львов 28 июля 1941

Службе безопасности ОУН во Львове

Нас уведомляет протоирей отец Табинский: наша милиция проводит теперь с немецкими органами многочисленные аресты жидов. Перед ликвидацией жиды защищаются всеми способами, в первую очередь деньгами. В соответствии с информацией отца Табинского, среди наших милиционеров есть те, которые за золото или деньги освобождают жидов, они должны быть арестованы. У нас нет никаких конкретных данных, но мы передаем вам для информации и дальнейшего использования.

Слава Украине.

Организация украинских националистов.
Главный отдел пропаганды.

[15]

С осени 1941 ОУН(б) уделяет внимание наполнению украинской вспомогательной полиции своими сторонниками не только на западе, но и на востоке Украины — «украинская национально-сознательная молодёжь должна массово добровольно записываться в кадры украинской полиции» на восточноукраинских землях. Именно подразделения украинской полиции (4 — 6 тыс.) стали важной составляющей частью формирования УПА весной 1943 г.[16]
Украинская милиция была широко задействована в уничтожении советских граждан, и прежде всего евреев, цыган и коммунистов. Так, к концу осени 1941 эти формирования приняли активное участие в уничтожении от 150 до 200 тысяч евреев только на территории Рейсхскомиссариата Украина[17]. В 1942 они продолжили участие в уничтожении еврейского населения в западных и восточных областях Украины — [18]. Они также входили в состав охраны концентрационных лагерей для военнопленных и еврейских гетто.

Украинские формирования охранной полиции (шуцманшафта)

Из числа военнопленных красноармейцев, представлявших разные народы СССР, и украинских коллаборационистов, не в последнюю очередь, из личного состава Киевского и Буковинского куреней были сформированы батальоны украинской охранной полиции (шуцманшафт-батальоны или «шума») под номерами 109, 114, 115, 116, 117 и 118. Главным их назначением была борьба с советскими партизанами.

Распоряжением рейхсфюрера Гиммлера от 6 ноября 1941 для всех восточных полицейских формирований была введена сплошная нумерация. В частности, подчиненным начальнику СС и полиции "Россия-Юг" и рехскомиссариата "Украина" были присвоены номера с 101 до 200. [19]

Специально для вооружённой борьбы с белорусскими партизанами из числа легионеров «Нахтигаля» и «Роланда» в конце октябре 1941 года был сформирован 201-й шуцманшафт батальон, которым командовал майор Побегущий (укр.), его заместителем был Роман Шухевич. В середине марта 1942 года батальон был переброшен в Белоруссию. Здесь он стал именоваться подразделением 201-й полицейской дивизии, которая вместе с другими бригадами и батальонами действовала под верховенством обергруппенфюрера СС Э. фон дем Бах-Целевски. На счету 201-го батальона — десятки сожженных белорусских хуторов и деревень.

Другие охранные батальоны (202—208), сформированные в Галиции из галичан-украинцев, участвовали в казнях советских граждан в Золочёве, Тернополе, Сатанове, Виннице и в других городах и селах Украины и Белоруссии[20][21][22].

Украинская полиция Ратновского района во главе с Логвинским и М. Зенюком, совместно с 3-м шуцбатальоном 15-го полицейского полка (рота «Нюрнберг»), 23 сентября 1942 полностью уничтожила волынское село Кортелисы. 2892 мирных жителя были расстреляны (в том числе 1620 детей), село полностью сожжено. Одновременно были уничтожены соседние села Бирки, Заболотье, Борисовка[23].

50-й украинский охранный батальон участвовал в антипартизанской операции на территории Белоруссии «Зимнее волшебство» (нем. Winterzauber) в треугольнике СебежОсвеяПолоцк, проведенной в феврале — марте 1943. Во время этой операции было разграблено и сожжено 158 населенных пунктов, в том числе вместе с людьми сожжены деревни: Амбразеево, Аниськово, Булы, Жерносеки, Калюты, Константиново, Папоротное, Соколово[24].

54 украинский полицейский батальон под командованием майора Хэннифельда в октябре 1942 года совместно с зондеркомандой Дирлевангера участвовал в "усмирении района" вдоль дороги Белыничи-Березино, а затем - вокруг Червеня. В 1943 году участвовал в операции "Коттбус", по окончании которой был включен в состав 31 полицейского полка [25]

57 украинский полицейский батальон в мае 1943 года принимал участие в карательной операции "Молния", в частности, в уничтожении деревни Застаринье Новогрудковского района. Всех жителей деревни загнали в дома и сожгли. Было уничтожено 287 человек и 108 домов. Та же участь постигла деревни Заполье и Ятра. Приказом Готтберга от 24 июня 1943 батальон направлен в Барановичи "для уничтожения появившихся там банд". [26]

Украинская полиция Рейхскомиссариата «Украина» неоднократно участвовала в массовых карательных акциях — таких, как ликвидации Ровенского еврейского гетто[27], расстрелах в Бабьем Яру[28] и др.

Украинские батальоны участвовали в охране 50 еврейских гетто и 150 крупных лагерей, созданных оккупантами на Украине, также в депортации евреев из варшавского гетто в июле 1942 г.[29]. Украинская полиция участвовала в ликвидации еврейского населения в Чуднове (500 человек, 16 октября 1941 года), в Радомышле и Белой Церкви украинские полицейские уничтожили еврейских детей. В Дубно 5 октября 1942 года украинские полицейские расстреляли 5 тысяч евреев[30].

Только в дистрикте «Галиция» в украинской полиции служило около 20 тысяч добровольцев[30]. Во Львове, в котором украинцы составляли перед войной только около 15 % населения, штат местных полицейских формировался исключительно из украинцев[31]

Общая численность украинских охранных батальонов оценивается в 35 тыс. человек. К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5428 дней]

Отношение украинского населения к сотрудничеству с нацистами

С вторжением немецких войск и их союзников на территорию УССР (в границах до сентября 1939 года) отчеты СД и «походных групп ОУН» отмечают резкий контраст — если на бывших польских территориях для немецких войск строились торжественные арки, большинство украинского населения приветствовало их как освободителей, а в множестве населенных пунктов Галиции советская власть ликвидировалась ещё до вступления в них немцев, то в населённых пунктах Советской Украины подобного практически не происходило. Настроения украинского населения к пришельцам колебались от апатии до скрытой ненависти. Лишь немногие оставшиеся на советской территории сторонники и участники различных антибольшевистских формирований и партий 1917—1921 годов вяло поддерживали происходящее. В то время как в ряде районов Западной Украины местное население продолжало отлавливать по лесам «окруженцев, коммунистов и жидов», на Советской Украине проходили расстрелы местных жителей, укрывавших и оказывавших помощь партизанам и окруженцам. Осенью 1941 в сообщениях СД из рейхскомиссариата «Украина» регулярно указывается о ликвидации отрядов и групп «большевистских партизан» и «большевистских агентов, проникших в администрации с целью саботажа». Сообщения из генерал-губернаторства, кроме прочего, сообщали о достижении спокойствия после прекращения активной борьбы за власть между ОУН(б) и ОУН(м)[15][9][10][32][33]. С появлением немецких войск на территории Украины, после начала войны Германии с СССР, украинские освободительные организации, которые лелеяли надежду на получение государственной независимости Украины, тем или иным способом сотрудничали в определённое время с немецкими общественными или военными органами. Но скоро (по крайней мере, уже в 1942-43 годах) выяснилось, что немецкая власть оказалась даже хуже власти времен СССР. Большие надежды возлагались на самовольное провозглашение 30 июня 1941 во Львове силами ОУН (б) «Акта возобновления Украинского Государства», которым было обновлено Украинское Государство (в союзных отношениях с Германией) и создано украинское национальное правительство (Украинское государственное правление) во главе с Ярославом Стецко. Но эта попытка, невзирая на её достаточно лояльное отношение к Германии, была воспринята более чем враждебно: уже 04.07.1941 настоящий Акт был отменён немцами, а Степана Бандеру и Ярослава Стецко, после их отказа отзывать Акт, арестовали и депортировали в Германию, где их держали до 1944 г. в концентрационном лагере Заксенгаузен. В то же время, в 1941—1943 гг. в Бабьем Яру был расстрелян 621 член ОУН и среди них — известная украинская поэтесса Елена Телига вместе с мужем. У Степана Бандеры в концентрационном лагере Освенцим погибли два родных брата — Александр и Василий. Немцами было расстреляно много местных и сельских председателей, которые сначала были готовы сотрудничать с ними. Также, первый бургомистр Киева Александр Оглоблин был снят уже через месяц после назначения на эту должность — за «избыточную» пропаганду украинской национальной культуры, а второго — Владимира Багазия — через четыре месяца немцы расстреляли в Бабьем Яру. Нацистская политика немецкого оккупационного режима была направлена на ослабление всех потенциальных факторов национальной независимости, которые могли стать составляющими освободительного движения. Это проявлялось, например, в ограничении общего образования четырьмя классами школы, низведении высших ступеней образования к узко специализированным практическим профессиям, подавлении самодеятельных проявлений культурной инициативы украинского населения (например, «Просветительства», издательского движения), закрытии научных учреждений, библиотек и музеев, и их ограблении, примитивизации культурного уровня прессы, театров, и тому подобное. Ослабление дееспособности населения достигалось вымариванием голодом, ограничением санитарно-медицинского обслуживания, нечеловеческим отношением к вывезенным в Германию украинским рабочим (приблизительно 1,5 млн.) и советским военнопленным, а также массовыми казнями разных групп населения за фактическую или мнимую поддержку движения сопротивления. Появившись в начале 1942 года, УПА избирает путь сопротивления тоталитарному государству. УПА привлекает в свои ряды кадры ОУН(б), Полесской Сечи, прежних коллаборационистов, и, со временем, превращается в мощную силу сопротивления на Украине.

УПА-ОУН(б)

Начало переговоров и установление связей между немецкой стороной и ОУН-УПА приходится на конец 1943 г.[34] 29 января 1944 г. командир 13-го армейского корпуса вермахта отметил, что «в последние дни националистические банды искали контакт с немецкими войсками» и в случае «достижения в переговорах согласия последних по ведению ими боев исключительно против Красной армии и советских и польских партизан» им позволялось передавать небольшое количество оружия и боеприпасов. Этот подход был одобрен и командованием 4-й танковой армии, в состав которой входил корпус. Сотрудничество немцев и УПА подтверждают и донесения советских партизан[35]. С февраля 1944 г. отряды УПА совместно с частями дивизии СС Галиция ведут борьбу с советскими и польскими партизанами на территориях дистрикта Галиция[36].

В марте-мае 1944 во Львове проходят переговоры представителя ОУН с представителями полиции и СД Генерал-губернаторства о согласовании деталей сотрудничества. 9 марта 1944 г. в приказе группы УПА-Север отмечается: «Сегодня стало на одного врага меньше. Боремся против московского империализма, против партии, НКВД и их прислужников, которые готовы помогать каждому врагу украинского народа — ляхам».

19 апреля 1944 во Львове проходит совещание абверкоманд 101, 102 и 305 группы армии «Юг», на котором позитивно оценивается факт получения от УПА и ОУН ценной разведывательной информации.

В начале 1944 в сообщении, направленном главе сети «Вервольф» обергруппенфюреру СС Гансу Прютцману, отмечалось: «…УПА систематически направляет агентов на оккупированную вражескую территорию, результаты разведки передаются в Департамент 1с Армейской группы на Южном фронте»[37].

К осени 1944 немцы освобождают С. Бандеру и Я. Стецько с группой ранее задержанных деятелей ОУН(б) и ОУН(м). Немецкая пресса публикует многочисленные статьи об успехах УПА в борьбе с большевиками, называя членов УПА «украинскими борцами за свободу»[38].

Для поставок вооружений и снаряжения организуется воздушный мост, по которому в районы действий ОУН-УПА перебрасываются деятели ОУН(б) и немецкие диверсанты[39].

Украинцы в военизированных формированиях Третьего рейха

Многие украинские коллаборационисты находились в подразделениях вермахта. Более 700 коллаборационистов служили солдатами в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», 1000 чел. — в танковой дивизии СС «Фрундберг», многие являлись военнослужащими 22-й дивизии Кейтеля, бригады «Нора» и др.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4092 дня]

Дивизия СС «Галичина»

14-я гренадёрская дивизия СС «Галичина» (1-я украинская), получившая это название 12 ноября 1944 после ликвидации Словацкого восстания, известна в литературе и современных СМИ под сокращённым названием «дивизия СС „Галичина“». Наряду с 13-й дивизией СС, она — первая дивизия СС, набираемая из «не-нордических» добровольцев дистрикта Галиция генерал-губернаторства — галицийских украинцев. Формирование дивизии проходило при активной поддержке Украинской грекокатолической церкви, направившей в её ряды капелланов. Избыток добровольцев (от 80 до 91 тысячи) позволил сформировать ещё и 5,6,7 и 8-й добровольческие полки СС и 204 батальон СС, часть из которых была позже использована для воссоздания дивизии после её уничтожения под Бродами в июле 1944. Подразделения дивизии с осени 1943 участвовали в антипартизанской войне по всей территории Европы. В феврале 1944 из состава дивизии были сформированы две боевые группы, направленные для антипартизанских действий в дистрикте Галиция совместно с 4 и 5 полками СС «Галиция», уже действовавшими в регионе.

В середине июля 1944 дивизия первого набора была уничтожена в «бродовском котле». В конце сентября 1944 боеготовая часть вновь сформированной дивизии была переброшена на подавление Словацкого восстания, к середине октября 1944 она была задействована в Словакии в полном составе. В начале 1945 дивизия была переброшена на австро-словенскую границу, где вела борьбу с югославскими партизанами. В середине марта дивизию должны были разоружить, передав её вооружение формируемой немецкой части, но быстрое продвижение Красной Армии вынудило перебросить её на фронт, где она действовала с 1 немецким кавалерийским корпусом и перед капитуляцией входила в подчинение 4-го танкового корпуса СС. В последних числах апреля 1945 дивизия формально стала 1-й украинской дивизией Украинской Национальной Армии, хотя на немецких картах она всё ещё имела прежнее название. В период с 8 по 11 мая 1945 части дивизии сдались американским и британским войскам.

Послевоенные события

Украинские военнослужащие дивизии, попавшие в плен к англичанам, были отделены от немецких и помещены в лагерь в окрестностях Римини (Италия). Из-за вмешательства Ватикана, который рассматривал солдат дивизии как «хороших католиков и преданных антикоммунистов», их статус был изменён англичанами с «военнопленных» на «сдавшийся вражеский персонал». При сдаче члены дивизии утверждали, что они не украинцы, а галичане, и этот факт послужил формальным поводом для отказа выдачи их, несмотря на неоднократные просьбы и требования советской стороны[40]. В 1948 в английской зоне оккупации процесс по поиску нацистских преступников был прекращен, а все силы были брошены на поиск «красных шпионов и агентов».

В судебном вердикте Нюрнбергского процесса значится, что физически невозможно выделить хоть какую-нибудь отдельную часть СС, которая бы не участвовала в преступных акциях, и объявляют любого и каждого члена СС военным преступником, а СС — преступной организацией, исключая, однако, тех лиц, которые были призваны в данную организацию государственными органами, причем таким способом, что они не имели права выбора, а также тех лиц, которые не совершали подобных преступлений. Приговор Международного военного трибунала по делу о преступлениях против мира, о военных преступлениях и преступлениях против человечности, совершенных СС, гестапо и СД. [41]

Также на Нюрнбергском процессе были признаны преступниками члены и агенты СД, виновные в военных преступлениях, независимо от того, были ли они технически членами СС, или нет. 4-8 полки дивизии, ставшие основой её нового формирования осенью 1944, а также 204 охранный батальон и 31 батальон СД, вошедшие в её состав в 1944—1945, находились в подчинении СС и СД, поэтому их члены формально подходят под это определение.

Канадская комиссия по военным преступникам, действовавшая чуть менее 2-х лет, формально признала отсутствие коллективной ответственности за военные преступления дивизии «Галиция» (не рассматривая, впрочем, материалов с мест совершения таковых). В официальном отчете Комиссии члены СС-Галиции были упомянуты как «беженцы, пострадавшие от коммунистической пропаганды», а причиной их добровольного вступления в ряды СС была указана «ненависть к коммунистической тирании». Впрочем, в работах многих историков и сохранившихся архивных документах (включая кинохронику обращения Гиммлера к персоналу дивизии) указывается, что дивизия «шла сражаться с большевизмом».

Всё время работы комиссии проходила активная кампания балтийской и украинской диаспоры, представители которой призывали не рассматривать доказательства, предоставленные странами Восточной Европы и СССР, что в итоге и было достигнуто формальным способом. 14 ноября 1985 Комиссия установила жесткие требования к свидетельским материалам: 1) защита репутации посредством конфиденциальности, 2) независимость переводчиков, 3) доступ к оригинальным документам, 4) доступ к данным ранее свидетельским показаниям, 5) свобода допроса свидетелей в соответствии с канадской юридической практикой, 6) видеозапись допросов свидетелей. Удовлетворительного ответа до июня 1986 от советской стороны получено не было. В связи с этим комиссия решила, что времени на поездки Комиссии до завершения её работы недостаточно, отказавшись, таким способом, от рассмотрения доказательств с места рассматриваемых событий. Это, а также более поздние задержки с рассмотрением дел отдельных лиц, доказательная база по которым была принята к рассмотрению как достоверная, а также ряд других фактов, привело к тому, что канадское правительство неоднократно подвергалось критике за отсутствие ответственного подхода к делам нацистских военных преступников[42][43][44][45][2].

Персоналии

Западная Украина (дистрикт Галиция)

«Мельниковцы»:

«Бандеровцы»:

Другие:

Надднепрянская Украина (Рейхскомиссариат Украина)

См. также

Напишите отзыв о статье "Украинский коллаборационизм во Второй мировой войне"

Ссылки

  • Дюков А. Р. [common.regnum.ru/documents/evrei.pdf Второстепенный враг: ОУН, УПА и решение «еврейского вопроса»]
  • [www.abcnet.com.pl/ua/artykul.php?art_id=75&token= Киричук Ю. Проблемы украинской коллаборации  (укр.)]
  • [ukr-ww2.onestop.net/ Украинцы в военных подразделениях стран оси]  (англ.) (недоступная ссылка)
  • Агентство Стратегічних Досліджень [sd.net.ua/2007/08/16/ss_galichina_grazhdanskaja_vojjna_19411945.html СС «Галичина»: Гражданская война 1941—1945]
  • [www.bbc.co.uk/russian/entertainment/2009/09/090902_ukraine_legion_war.shtml Украинский легион: друзья нацистов, враги Бандеры]
  • [www.hro.org/node/6729 Эвакуация тюрем. 1941]
  • [cbandera.blogspot.com/2010/10/blog-post_28.html Крёстный отец Степана Бендеры].

Источники

  • Дзьобак В. В. та iн. [web.archive.org/web/20130729053958/history.org.ua/?litera&kat=5&id=2032 Організація українських націоналістів і Українська повстанська армія: Історичні нариси] / Національна академія наук України; Інститут історії України / Відп. ред. Кульчицький С. В. — К.: Наукова думка, 2005. — 496 с. — ISBN 966-00-0440-0. (укр.) — Итоговая публикация наработок рабочей группы историков, созданной при правительственной комиссии по изучению деятельности ОУН и УПА.
  • ОУН в 1941 році: Документи. - в 2-х ч. / Упоряд.: О. Веселова, О. Лисенко, І. Патриляк, В. Сергійчук. — К.: Ін-т історії України НАН України, 2006. — 281 с. — ISBN 966-02-2535-0. (укр.)
  • Патриляк І. К. Військова діяльність ОУН(Б) у 1940—1942 роках. — К., 2004. — 598 с. (укр.)
  • Уильямсон Г. СС-инструмент террора — Смоленск, 1999.
  • Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники Германии. — М.: АСТ, 2004. — Т. 2. — 492 с. — ISBN 5-271-07619-9.
  • Margolian, Howard. Unauthorized Entry: The Truth about Nazi War Criminals in Canada, 1946−1956.. — Toronto: University of Toronto Press, 2000. — ISBN 0-8020-4277-5..

Примечания

  1. 1 2 ОУН i УПА, 2005, [history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/16.pdf Раздел 5, С. 228.].
  2. 1 2 Commission of Inquiry on War Crimes" by Honourable Justice Jules Deschenes, Commissioner — Ottawa, Dec. 30, 1986 — p. 252.
  3. Гареев М. А. О цифрах старых и новых // Военно-историчесикй журнал 1991. № 4. С. 49.
  4. Кирсанов Н. А., Дробязко С. И. Великая Отечественная война 1941—1945 гг.: национальные и добровольческие формирования по разные стороны фронта // Отечественная история. — 2001., — № 6. С. 68.
  5. Дії «Нахтігалю» і «Роланду»// Масловський В. И. З ким і проти кого воювали українські націоналісти в роки Другої світової війни? — М., 1999. — С.24.  (укр.)
  6. Патриляк І. К., 2004, С. 115—117, 468 — московську мужву по розброєнні віддати в полон німцям, згл[ядно] ліквідувати. Політруків та знаних комуністів та москалів ліквідувати. То саме (дещо гостріше) з частинами НКВД..
  7. 1 2 ОУН в 1941 році, 2006.
  8. Організація має «пристосуватися до витворених умов та мусить відповідати майбутнім потребам України. Українські націоналісти приймуть активну участь у суспільній праці на всіх ділянках національного життя. ОУН не йде — всупереч провокативним вісткам шкідників української справи — на підпільну боротьбу проти Німеччини. ОУН буде всіма способами протиставлятися вияву неорганізованої, чуттєвої реакції, що позбавлена всякого політичного реалізму та зрозуміння хвилевости теперішньої ситуації, навіть при найкращих намірах, може нести українській справі великої шкоди» — Укр. історичний. журнал, 2004. — № 5. — С. 84−85. — ISSN 0130-5247.
  9. 1 2 'Ukraine under Nazi Rule (1941—1944): Sources and Finding Aids [part 1 & part 2]' // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 1997. — vol. 45, nr. 1 & nr. 2, pp. 85-103, 273—309.
  10. 1 2 [www.einsatzgruppenarchives.com/ The Einsatzgruppen]
  11. текст акта, опубликованный в газете «Самостійна Україна» (Станиславов) 10 июля 1941
  12. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/4.pdf Раздел 2].
  13. Патриляк І. К., 2004, С. 215.
  14. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/2.pdf Раздел 2, С. 63.].
  15. 1 2 ОУН в 1941 році, 2006, С. 389..
  16. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/4.pdf Раздел 2, С. 93.].
  17. Международный военный трибунал том III стр.564 свидетельство обвинения США-290 (Документ 3257-PS)
  18. Международный военный трибунал свидетельство обвинения США-494 (Документ 2992-PS)
  19. А.Литвин. Украинские полицейские батальоны на территории Беларуси // Материалы конференции "Великая Отечественная война. История и современность". - Луганск, 2008.- С.60.
  20. Martin C. Dean. The German Gendarmerie, the Ukrainian Schutzmannschaft and the ‘Second Wave’ of Jewish Killings in Occupied Ukraine: German Policing at the Local Level in the Zhitomir Region, 1941−1944
  21. Prusin, Alexander Victor. A Community of Violence: The SiPo/SD and Its Role in the Nazi Terror System in Generalbezirk Kiew
  22. Dieter Pohl, Nationalsozialistische Judenverfolgung in Ostgalizien 1941—1944, Munchen 1996
  23. Яворивский В. Вечные Кортелисы — К., 1988.
  24. Die faschistiche Okkupationspolitik in den zeituweilig besetzen Gebeiten der Sowijetunon (1941—1944) (Berlin: Deutscher Verlag der Wissrnschafen, 1991
  25. А.Литвин. Украинские полицейские батальоны на территории Беларуси // Материалы конференции "Великая Отечественная война. История и современность". - Луганск, 2008.- С.69.
  26. А.Литвин. Украинские полицейские батальоны на территории Беларуси // Материалы конференции "Великая Отечественная война. История и современность". - Луганск, 2008.- С.70.
  27. Martin Dean. Collaboration in the Holocaust: Crimes of the Local Police in Belorussia and Ukraine, 1941−1944 — London: Macmillan, 1999.
  28. Бабий Яр: человек, власть, история. − Док. и мат. в 5-и томах. — К., 2004. — Т. 1. — С. 91, 138, 140, 260, 261 и др.
  29. [www.belousenko.com/books/memoirs/szpilman_pianist.htm Шпильман Владислав. Пианист. Варшавские дневники 1939—1945 / Перевод с польского М. Курганской — М.: Мосты культуры, 2003.]
  30. 1 2 Евреи на Украине. Учебно-методические материалы. − Составитель И. Б. Кабанчик. — Львов, 2004. — С. 189.
  31. [www.lwow.com.pl/bulzacki/zawsze.html Bulzacki, Krzysztof. Zawsze mój Lwów // Mój Lwów (www.lwow.com.pl)  (Проверено 9 августа 2012) (польск.)]
  32. Berkhoff K. C. and M. Carynnyk The Organization of Ukrainian Nationalists and Its Attitude toward Germans and Jews: Iaroslav Stets’ko’s 1941 Zhyttiepys // Harvard Ukrainian Studies, vol. 23 (1999), nr. 3/4, pp. 149—184 .  (англ.)
  33. Патриляк І. К., 2004.
  34. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/14.pdf Раздел 4, С. 190—197.].
  35. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/15.pdf Раздел 4.].
  36. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/16.pdf Раздел 5, С. 283.].
  37. Burds, Jeffrey. [www.history.neu.edu/fac/burds/Gender.pdf Gender and Policing in Soviet West Ukraine, 1944−1948] (англ.). // Cahiers du Monde russe, 42/2-3-4, Avril-décembre 2001, pp. 279−320(недоступная ссылка — история). — p. 291. Проверено 15 декабря 2012. [web.archive.org/web/20080411143938/www.history.neu.edu/fac/burds/Gender.pdf Архивировано из первоисточника 11 апреля 2008].
  38. Martovych O. The Ukrainian Insurgent Army (UPA). — Munchen, 1950 p.20
  39. ОУН i УПА, 2005, [www.history.org.ua/LiberUA/Book/Upa/18.pdf Раздел 5, С. 386.].
  40. Margolian, Howard, 2000, p. 135..
  41. [www.nizkor.org/ftp.cgi?imt/tgmwc/judgment/j-accused-organisations.04 «Judgment of the International Military Tribunal For The Trial of German Major War Criminals»] (англ.). — His Majesty's Stationery Office (1951). — («Обвинительное Заключение Международного Военного Трибунала по Главным Немецким Военным Преступникам» — Лондон, 1951) — pp. 78−79. Проверено 8 октября 2007. [www.webcitation.org/685xXdxOr Архивировано из первоисточника 1 июня 2012].
  42. The failure to convict those charged and the very slow progress being made in investigating and laying charges in other cases led to renewed accusations that the government lacked commitment in its pursuit of Nazi war criminals. This impression was strengthened when the Minister of Justice said that the department wanted to conclude these investigations by March 1994. — [www.parl.gc.ca/Content/LOP/researchpublications/873-e.htm#*txt Parliament of Canada #87-3E War Criminals:The Deschênes Commission / Prepared by: Grant Purves Political and Social Affairs Division // Library of Parliament. Parliamenttary Information and Research Service — Revised 16 October 1998.]
  43. Margolian, Howard, 2000.
  44. Littmann, Sol. Pure Soldiers or Sinister Legion. The Ukrainian 14th Waffen-SS Division., Монреаль, 2003. ISBN 1-55164-218-2
  45. [www.parl.gc.ca/information/library/PRBpubs/873-e.htm War Criminals: The Deschênes Commission (87-3e)] (англ.). Parliamentary Political and Social Affairs Division. — сводка по работе канадских органов власти и правосудия. Проверено 15 октября 2007. [www.webcitation.org/65p9SyFTH Архивировано из первоисточника 1 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Украинский коллаборационизм во Второй мировой войне

– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.