Украинская держава

Украинская Держава
укр. Українська Держава
II Гетманат
← 29 апреля — 14 декабря 1918 →
Флаг Украинской Державы Герб Украинской Державы
Гимн «Ще не вмерла Україна»
Австро-Германский плакат с гипотетическими границами Украины, 1918 г. (В состав гипотетической украинской территории не включены Галиция и Южный Крым, но включена Кубань, Приднестровье, Берестейщина, часть Молдавии, Стародубщина, Пинщина и Восточная Слобожанщина)
Столица	Киев
Крупнейшие города	Одесса, Киев, Харьков
Язык(и)	Украинский
Религия	Православие
Денежная единица	Карбованец
Население	ок. 25 млн человек
Форма правления	Временная диктатура гетмана
Династия	Скоропадские
Гетман
-	Павел Петрович Скоропадский

К:Исчезли в 1918 году

Украинская Держава (укр. Украї́нська держа́ва или Второй Гетманат (укр. Другий Гетьманат) — форма государственности Украины в апреле—декабре 1918 года под протекторатом Германии в период гражданской войны в России. Возглавлялась гетманом Павлом Скоропадским.

После провозглашения Скоропадским 14 ноября 1918 года Акта федерации, которым он обязывался объединить Украину с будущим (небольшевистским) российским государством, в ходе продолжавшейся гражданской войны режим Украинской державы был свергнут повстанческим движением и восставшими войсками Украинской державы под командованием Симона Петлюры.

Государственный переворот 29—30 апреля 1918 года

См. также: Разгон Центральной рады

Непосредственной предпосылкой установления Украинской Державы была неспособность правительства УНР добиться стабилизации внутриполитической обстановки на Украине и гарантировать выполнение условий Брестского мирного договора, в частности — поставок продовольствия в Германию. Провозглашена в ходе организованного правой офицерской политической организацией «Украинское народное сообщество» (укр. Українська народна громада) и одобренного командованием немецкой группы войск на Украине «государственного переворота» 29—30 апреля 1918 года, накануне которого немецкими оккупационными войсками был осуществлён разгон Центральной рады.

Хронология событий

29 апреля:

 — начало заседаний Всеукраинского съезда хлеборобов в Киеве (7000 делегатов от 3 млн украинского населения), требование прекратить социальные эксперименты и восстановить гетманат — историческую форму правления Украины;

 — единогласное избрание делегатами П. Скоропадского гетманом Украины;

 — миропомазание П. Скоропадского на гетмана епископом Никодимом, молебен на Софийской площади;

 — захват сторонниками гетмана правительственных учреждений, роспуск Центральной Рады;

 — обнародование «Грамоты ко всему украинскому народу» и «Законов про временное устройство Украины»;

 — разоружение синежупанной дивизии и формирований сечевых стрельцов (см. Киевские Сечевые Стрельцы);

30 апреля:

 — формирование правительства Н. Василенко.

Внутренняя политика

Курс внутренней политики правительств гетмана Скоропадского отражали положения «Грамоты ко всему украинскому народу» (автор А. Палтов): «Права частной собственности как фундамента культуры и цивилизации восстанавливаются в полной мере, все распоряжения бывшего Украинского правительства, так же как и Временного российского правительства отменяются и аннулируются… На финансовом и экономическом поле восстанавливается полная свобода торговли и открывается широкий простор частного предпринимательства и инициативы…»

Политическая опора: Украинская демократическая хлеборобская партия и Союз земельных собственников.

Государственное устройство

Согласно «Законам про временное устройство Украины» (созданным на основе Основных государственных законов Российской империи в редакции от 23 апреля 1906 г.), государство возглавлялось гетманом, государственное управление осуществлялось назначаемым им правительством. Гетман провозглашался гарантом порядка и законности до выборов Украинского Сейма. Намерения установить монархический строй отвергались.

В кадровой политике опирался на земских деятелей и профессиональных управленцев царского государственного аппарата. Имели место роспуски земств и городских дум (Екатеринослав, Одесса), кадровые чистки в центральном и местном аппаратах власти. Полицейские функции выполнял департамент МВД, называвшийся укр. «державна варта» («государственная стража»).

В законодательстве подтверждалось действие законодательных актов Российской империи, не отменённых правительством Украинской державы издано более 500 законодательных актов; разработана нереализованная программа реформы судебной системы, земского самоуправления и пр. Создана система государственных наград.

Вооружённые силы Украинской Державы

► Армия Украинской державы (1918)

Работы по созданию армии, штатная численность: 8 пехотных корпусов (округов: I — Волынский, II — Подольский, III — Одесский, IV — Киевский, V — Черниговский, VI — Полтавский, VII — Харьковский, VIII — Екатеринославский в составе 54 пехотных и 28 кавалерийских полков, 48 полевых артиллерийских полков, 33 тяжёлых артиллерийских полков, 4 конно-артиллерийских полка) — армия мирного времени 75 генералов, 14 930 старшин, 2 975 военных чиновников, 291 121 подстаршин и казаков), 4,5 кавалерийских дивизий. Формирование по территориальному принципу. В составе вооружённых сил также были Гвардейская Отдельная Сердюкская дивизия, Черноморская флотилия, Бригада Морской пехоты, Отдельный конно-горный артиллерийский дивизион, 1-я стрелецко-казацкая дивизия (см.Серожупанники), Отдельная Запорожская дивизия, Отдельный Черноморский кош, Харьковский Слободской кош, Отдельный отряд Сечевых стрельцов, Отдельный Сердюкский дивизион, 1-я конная дивизия, формировались Военно-воздушные силы. Фактическая численность вооружённых сил в ноябре 1918 года — до 60 тысяч человек. Необходимо отметить, что 64 пехотных и 18 кавалерийских полков представляли собой переименованные полки бывшей Императорской армии, подвергнутые «украинизации» в 1917 году, ¾ которых возглавлялись прежними командирами. Все должности в армии гетмана занимали русские офицеры, в абсолютном большинстве не украинцы по национальности. В последующем из примерно 100 лиц высшего командного состава гетманской армии лишь менее ¼ служили потом в петлюровской армии, а большинство впоследствии служило в белой армии, что хорошо иллюстрирует их настроения. В это время Украина и особенно Киев стали центром притяжения для всех, спасающихся от большевиков из Петрограда, Москвы и других местностей России. К лету 1918 года на Украине находилось не менее трети всего русского офицерства: в Киеве до 50 тысяч, в Одессе — 20 тысяч, в Харькове — 12 тысяч, Екатеринославе — 8 тысяч. Как вспоминал генерал барон П. Н. Врангель: «Со всех сторон России пробивались теперь на Украину русские офицеры… ежеминутно рискуя жизнью, старались достигнуть они того единственного русского уголка, где надеялись поднять вновь трёхцветное русское знамя».

Государственную границу охранял Отдельный корпус пограничной охраны.

• Военный министр генеральный бунчужный Александр Францевич Рагоза, 30 апреля по 13 декабря 1918 года.
• Товарищ (совр. Заместитель) военного министра полковник Николай Лаврентьевич Максимов, 5 мая — 14 ноября 1918 года. Осень присвоено воинское звание контр-адмирал.
• Морской министр вице-адмирал Андрей Георгиевич Покровский, 14 ноября — 14 декабря 1918 года.
• Представитель Морского министра в г. Одессе контр-адмирал Николай Лаврентьевич Максимов, 14 ноября — 14 декабря 1918 года.

В дальнейшем все офицеры, служившие в гетманской армии, должны были при поступлении во ВСЮР пройти специальные реабилитационные комиссии, (что приравнивало их к офицерам, служившим у большевиков), что было не справедливо, поскольку эти офицеры в огромном большинстве относились с сочувствием к добровольцам, и гетманская армия дала тысячи офицеров и генералов как ВСЮР, так и Северо-Западной армии. Ещё более важное значение имела другая форма организации русского офицерства на Украине — создание добровольческих формирований из русских офицеров. Организацией таковых в Киеве занимались генерал И. Ф. Буйвид (формировал Особый корпус из офицеров, не желавших служить в гетманской армии) и генерал Л. Н. Кирпичёв (создававший Сводный корпус Национальной гвардии из офицеров военного времени, находящихся на Украине, которым было отказано во вступлении в гетманскую армию). Офицерские дружины, фактически выполнявшие функции самообороны, впоследствии стали единственной силой, оказывавшей вооружённое сопротивление войскам Петлюры в ноябре-декабре 1918 года.

В начале лета начальником вербовочного пункта Южной армии в Киеве назначен Георгиевский кавалер и ротмистр Русской Императорской армии и подполковник Революционной армии свободной России П. М. Бермондт (князь Авалов).

В начале июля в Киеве открыто вербовочное бюро Астраханской армии.

В государстве формировались также Сводный корпус Национальной гвардии (его основой была Киевская офицерская добровольческая дружина) и Особый корпус.

В начале ноября граф генерал от кавалерии Ф. А. Келлер получил приглашение гетмана П. П. Скоропадского командовать его войсками в Украинском государстве. 5 ноября, после получения согласия Ф. А. Келлера, он был назначен Главнокомандующим войсками в Украинском государстве с подчинением ему и гражданских властей. Помощником главкома назначен князь генерал-лейтенант А. Н. Долгоруков.

13 ноября главнокомандующий войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей граф генерал от кавалерии Ф. А. Келлер (в должности был 5-13.11.1918) был снят с должности и назначен помощником нового главнокомандующего. Главнокомандующим войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей назначен его помощник князь генерал-лейтенант А. Н. Долгоруков.

Во время мятежа против власти германского оккупационного командования, правительства Украинской державы и лично гетмана П. П. Скоропадского 18 ноября (или 19 ноября) князь генерал-лейтенант А. Н. Долгоруков назначен заместителем командующего всеми русскими добровольческими частями в Украинском государстве. Командующим всеми русскими добровольческими частями в Украинском государстве был граф генерал от кавалерии Ф. А. Келлер.,

Экономическая стабилизация и рабочий вопрос

Была установлена стабильная валюта, налоговая система, разработан и исполнялся государственный бюджет, созданы Государственный и Земельный банки. Восстановлена деятельность железных дорог. Отдельный корпус железнодорожной охраны Украинской державы.

В промышленности сохранялись кризисные тенденции кон. 1917 — нач. 1918 гг. Серьёзную угрозу представляло забастовочное движение, актуальным продолжало оставаться противостояние профсоюзов и организаций промышленников.

Аграрный вопрос

В земельном вопросе — отмена земельного закона Центральной Рады от 31 января 1918 г. Созданы Земельные комиссии, Высшая Земельная Комиссия под председательством П.Скоропадского (октябрь 1918 г.) для разрешения земельных споров и разработки проекта земельной реформы.

Продолжение курса Столыпинской аграрной реформы (Законы от 8, 14 июня) — подтверждение права собственности крестьян на землю, выделение и продажи общинных земель, меры к формированию широкого класса средних землевладельцев. Курс на раздел латифундий вплоть до октября 1918 г. блокировался польским аристократическим лобби и немецким командованием.

Сохранялась государственная хлебная монополия.

Столкновения крестьян и крупных землевладельцев: действия карательных и повстанческих отрядов (т.ч. Н.Махно).

Национально-культурная политика

Политика мягкой поддержки украинского национально-культурного возрождения.

Открытие новых украинских гимназий, введение украинского языка, украинской истории и украинской географии как обязательных предметов в школе, прекращение преподавания «на чуждых языках» (русском). Созданы Укр. гос. университеты в Киеве и Каменец-Подольском, Историко-филологический факультет в Полтаве, Государственный украинский архив, Национальная галерея искусств, Украинский Исторический музей, Национальная библиотека Украинской державы, Украинский Театр драмы и оперы, Украинская Государственная Капелла, Украинский Симфонический Оркестр, Украинская академия наук. Книгоиздательство.

Начали работу Архитектурный, Клинический (Киев), Политехнический, Сельскохозяйственный (Одесса) институты.

Внешняя политика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Украинская держава была признана 30 государствами: в Киеве располагались постоянные представительства 10 государств: сама Украина имела дипломатические миссии в 23 странах (на уровне послов Германия, Турция, Болгария, Швейцария, Швеция, Норвегия; дипломатических представителей Грузия, Азербайджан, Финляндия).

Дипломатические представительства за рубежом

Страна	Посол
Германская империя	барон Фёдор Штейнгель
Австро-Венгрия	Вячеслав Липинский
Царство Болгария	Александр Шульгин
Финляндская Республика/Королевство Финляндия	Константин Лосский
Кубанская Народная Республика	барон Фёдор Боржинский
Королевство Швеция, Королевство Норвегия, Королевство Дания	Борис Баженов
Швейцарская Конфедерация	Евмен Лукасевич
Королевство Румыния	Владислав Дашкевич-Горбацкий
Османская империя	Михаил Суховкин

Дипломатические миссии иностранных государств в Киеве

Страна	Посол
Германская империя	барон Филипп Альфонс Мумм фон Шварценштейн
Австро-Венгрия	граф Иоганн Форгач фон Гимеш унд Гач (Forgács von Ghymes und Gács)
Царство Болгария	Иван Димитров Шишманов
Финляндская Республика/Королевство Финляндия	Герман Грегориус Гуммерус
Соединённое королевство Великобритании и Ирландии	Пиктон Бэджи
Французская республика (с 21 декабря 1917 по 3 января 1918 гг.)	Жорж Табуи
Всевеликое Войско Донское	Александр Черячукин
Кубанская Народная Республика	Вячеслав Ткачёв
Грузинская Демократическая Республика	Виктор Тевзая
Османская империя	Ахмет Мухтар-бей

Отношения с Центральными державами

Строились на основе ратификации Брестского мира. Имели существенное значение:

• галицийский вопрос — тайное соглашение с Австро-Венгрией о создании коронного края на землях Восточной Галиции, Холмщины и Буковины (аннулировано в июле 1918 г.);
• поставки продовольствия и товаров государствам-протекторам;
• инциденты, связанные с действиями войск Центральных держав на Украине.

Российский вопрос

Проблема отношений с РСФСР и Белым движением, новыми государственными образованиями.

В ходе переговоров с РСФСР достигнуто предварительное мирное соглашение. Установлена т. н. «нейтральная зона» разграничивающая стороны до установления государственной границы. Большое значение имела борьба с большевистской подрывной агитацией и шпионажем.

Антанта

Попытки установления отношений со странами Антанты через нейтральные страны и переговоры в Яссах успеха не имели. Страны согласия стояли на позиции устранения «германофильского правительства гетмана».

Политический кризис ноября 1918 г. Восстание

Источники кризиса:

• поражение Центральных держав в Первой мировой войне;
• нерешённость аграрного вопроса;
• радикальная позиция левых партий;
• подрывная пропаганда агентуры РКП(б);
• противостояние рабочих и промышленников;
• вынужденное затягивание формирования вооружённых сил;

Оппозиционные центры:
Лево-либеральный (республиканцы) — Украинский национально-государственный союз (украинские социалисты-самостийники, социалисты-федералисты, Трудовая Партия, профсоюз железнодорожников, Почтово-телеграфный союз, украинские социал-демократы, социалисты-революционеры — председатели А. Никовский, затем В. Винниченко, Всеукраинский союз земств).
Правый русофильский — «Киевский национальный центр», «Союз возрождения России», «Союз деятелей Украины».
Радикальный большевистский — КП(б)У.
Анархисты — махновцы.
Крестьянское повстанчество — единых организационных форм не имело.

Современник событий, лично встречавшийся с гетманом незадолго до отставки последнего, бывший депутат Государственной Думы Н. В. Савич, даёт следующую версию причин падения Скоропадского:

…немцы в последний момент перед эвакуацией выпустили против гетмана и его правительства петлюровские и галицийские банды, желая тем подложить свинью союзникам. Сверх того, они поняли, что и Гербель, и сам Скоропадский такие же самостийники, как и любой русский человек подмосковного района. Видя, что они ошиблись в этих людях, они свели с ним счёты в последний момент: выпустили против них силы анархии и разложения.

Правительства Украинской Державы

• 29—30 апреля 1918: и. о. председателя Совета министров — Н. Н. Сахно-Устимович. Правительство не сформировано.

Министры	30.IV — 4.V	4.V — 24.X	25.X — 14.XI	14.XI — 14.XII
Отаман-министр	Н. П. Василенко (кадет)	Ф. А. Лизогуб	Ф. А. Лизогуб	С. Н. Гербель
иностранных дел	Н. П. Василенко	Д. И. Дорошенко	Г. Е. Афанасьев	—
военный	—	генерал Рагоза	—	—
морской	Н. Л. Максимов (вр.и. о.)	Н. Л. Максимов	А. Г. Покровский	—
внутренних дел	А. А. Вишневский	Ф. А. Лизогуб	И. А. Кистяковский	—
финансов	А. К. Ржепецкий (кадет)	А. К. Ржепецкий	А. К. Ржепецкий	А. К. Ржепецкий
торговли	С. М. Гутник (кадет)	—	—	С. Ф. Меринг
труда	Ю. Н. Вагнер	Ю. Н. Вагнер	М. А. Славинский (с/ф)	В. А. Косинский
путей сообщения	Б. А. Бутенко	Б. А. Бутенко	—	В. Е. Ландеберг
продовольствия	Ю. Ю. Соколовский	Ю. Ю. Соколовский	—	—
юстиции	М. П. Чубинский	М. П. Чубинский	А. Г. Вязлов (с/ф)	В. Е. Рейнбот
вероисповеданий	Н. П. Василенко	В. В. Зеньковский	А. И. Лотоцкий (с/ф) П. Я. Стебницкий (с/ф)	М. М. Воронович
народного здравия	В. Ю. Любинский	В. Ю. Любинский	В. Ю. Любинский	—
народного просвещения	—	Н. П. Василенко	—	В. П. Науменко
земледелия	—	В. Г. Колокольцов	В. Н. Леонтович
государственный контролер	—	Г. Е. Афанасьев	—	—
державный секретарь	М. Л. Гижицкий	И. А. Кистяковский С. Завадский	—	—

Административно-территориальное деление

губерния (возглавлялись старостами)	губернский центр
Волынская	г. Житомир
Екатеринославская	г. Екатеринослав
Киевская	г. Киев
Подольская	г. Каменец-Подольский
Полесский округ	г. Мозырь
Полтавская	г. Полтава
Таврический округ	г. Бердянск
Харьковская	г. Харьков
Херсонская	г. Херсон
Холмская	г. Холм
Черниговская	г. Чернигов

Хронология

• 1.05.1918 запрет на проведение съезда представителей городов
• 8-11.05.1918 съезд Конституционно-Демократической партии
• 13-16.05.1918 съезд Украинской партии социалистов-революционеров (нелегальный), создание Украинского Национально-Государственного Союза
• 15-18.05.1918 съезд представителей промышленности, торговли, финансов и сельского хозяйства — создание «Протофиса» (председатель кн. А. Д. Голицын, товарищ председателя Н. Ф. фон Дитмар)
• 19.05.1918 Киевский епархиальный съезд, избрание архиеп. Антония (Храповицкого) главой Киевской митрополии
• 25.05.1918 «Положение про Малый совет министров»
• 27.05.1918 Закон о земельных комиссиях
• 6.06.1918 взрыв военных складов в Киеве (теракт)
• 12.06.1918 подписание предварительного мирного соглашения с РСФСР (Киев)
• 14.06.1918 пожар на дровяных складах в Киеве (теракт)
• 20.06-11.07.1918 Всеукраинский Церковный Собор в Киеве
• 1.07.1918 основание Государственного университета в Каменце-Подольском
• 5-12.07.1918 основание Коммунистической партии (большевиков) Украины (Москва)
• 8.07.1918 Закон о Государственном Сенате
• 19.07.1918 начало всеобщей забастовки железнодорожников
• 24.07.1918 ратификация Германией Брест-Литовских соглашений с Украиной
• 30.07.1918 покушение на фельдмаршала Эйхгорна, командующего группой немецких войск на Украине (теракт)
• 31.07.1918 взрыв на складе боеприпасов в Одессе (теракт)
• 1.08.1918 «Временный закон о верховном правлении государством на случай смерти, тяжёлой болезни и пребывания за пределами государства Ясновельможного пана Гетмана всей Украины»
• 5.09.1918 закон о выборах в земства
• 17.08.1918 визит предс. совета мин. Ф. А. Лизогуба в Берлин;
• 4-17.09.1918 визит гетмана П. Скоропадского в Германию
• 17.09.1918 преобразование Украинского народного университета в Киеве в Киевский государственный украинский университет
• 18.09.1918 В. Винниченко избран председателем Украинского национального союза (УНС)
• 16.10.1918 универсал о восстановлении казачества в Черниговской, Полтавской, Харьковской губ.
• 22.10.1918 «Грамота к украинскому народу»
• 12.11.1918 закон об автокефалии Украинской Православной Церкви
• 13.11.1918 создание Директории УНР
• 13.11.1918 аннулирование Брест-Литовского мирного договора ВЦИК
• 14.11.1918 «Федеративная Грамота» П. Скоропадского
• 14.11.1918 правительство С. Гербеля
• 24.11.1918 основание Академии наук Украины в Киеве
• 16.11.1918 начало возглавленного Директорией УНР восстания против гетмана
• 18.11.1918 Бой под Мотовиловкой
• 18.11.1918 захват Харьковской губернии войсками атамана Болбочана
• 18.11.1918 назначение гр. Келлера командующим вооружёнными силами Украинской державы
• 24.11.1918 открытие Украинской Академии Наук в Киеве
• 27.11.1918 захват Полтавской губернии войсками атамана Болбочана
• 27.11.1918 назначение кн. Долгорукова командующим вооружёнными силами Украинской державы
• 14.12.1918 отречение гетмана П. П. Скоропадского
• 14.12.1918 в Киев вошли отряды Директории.

В художественной литературе и взглядах современников

«Украинская Держава! Настоящее государство, — с границами, и даже в Петербурге, на посольстве, развевается наш флаг! — Так начал своё воспоминание украинский офицер Иосиф Дигтяр. — Правда, на границах — немецкие штыки, и говорилось, что это временно, пока сформируется сильное украинское войско. Были и ещё некоторые дефекты, которых не хотелось видеть». Дефектов действительно хватало. Это государство не нравилось почти всем. Возмущались предприниматели, ведь нужно было перерисовывать вывески на своих магазинах на украинские. Выражали недовольство телеграфисты, ибо приходилось переучиваться на «мову». А разного рода чиновники? Они с проклятиями покупали русско-украинские словари. И искали, как перевести, например, «поставить на вид». Этих статских, коллежских и других «советников» ужасно угнетала необходимость переучиваться на «хохлацкое наречие». Но должны были! Возмущались и «господа офицеры». Ведь немец, с которым они бились несколько лет, теперь распоряжался на улицах украинских городов. Все же русским офицерам приходилось сдерживать «патриотическое негодование», когда их «заклятый враг — немец», дежуривший на мостах через Днепр, задерживал их на минутку и «спокойным жестом указывал идти по левой стороне». Украинская Держава не нравилась не только «русским людям», но даже селюку, имевшему сына в гимназии. Его мол, на господина хотел выучить, а теперь по-новому начали учить… «Да этому же он и дома мог научиться». Недоброжелательно отнеслись к Украинской Державе и большевики — их раздражал её буржуазный характер. Не нравилось это государство и украинской интеллигенции. Ведь такой массы раздражающих казусов, казалось, ещё никогда не было. Вот в Киеве на почтовых ящиках появились странные надписи — «Поштова скринька для листьев». Конечно, эстеты хмурились… Раздражали и попытки российских офицеров говорить на украинском: «Панове, ми повынни знать свои кулэмэти и слушать наказов… Ну, так збирайтєсь, добродеи…». Но как бы кто не раздражался, однако Украинская Держава стала фактом мировой политики. Стала фактом украинская низшая и средняя школы. Украинские гимназии открывались даже в селах. Правда, армия украинская формировалась очень медленно, «и страшно было самого себя спросить, а что же будет, как немцы оттянут свои войска». За их плечами действительно было спокойно и уверенно. Но раздражение вызывали уже и немцы — что-то слишком много их на улицах городов и железнодорожных станциях Украины. К тому же говорят они на каком-то причудливом языке, даже не говорят, а гогочут. А по селам реквизируют хлеб и принимают участие в карательных экспедициях против крестьян, разбивающих и грабящих помещичьи экономии…

(Р. Коваль. Багряні жнива української революції[ukrlife.org/main/evshan/zhnyva24.htm])

Оригинальный текст (укр.)  

Українська Держава! Справжня держава, з кордонами, і навіть у Петербурзі, на посольстві, розвівається наш прапор! — так почав свій спогад український старшина Йосип Дігтяр. — Правда, на кордонах — німецькі багнети, та говорилось, що це тимчасово, поки сформується сильніше українське військо. Були й ще деякі дефекти, котрих не хотілось бачити. Дефектів справді вистачало. Ця держава не подобалася майже всім. Обурювались підприємці, що треба перемальовувати вивіски на своїх магазинах на українські. Висловлювали невдоволення телеграфісти, бо доводилося перенавчатися на «мову». А різного роду чиновники?! Вони з прокльонами купували російсько-українські словники. І шукали, як перекласти, наприклад, «поставіть на від». Цих статських, колезьких та інших «совєтніков» страшенно пригнічувала необхідність перенавчатися на «хохлацком нарєчіі». Та мусили! Обурювались і «ґаспада офіцери». Бо ж німець, з яким вони билися кілька років, тепер порядкував на вулицях українських міст. Все ж російським офіцерам доводилося стримувати «патріотічєскоє нєґадованіє», коли їхній «запеклий ворог — німець», який чергував на мостах через Дніпро, затримував їх на хвильку і «спокійним жестом указував йти по лівім боці». Українська Держава не подобалась не тільки «русскім людям», а й навіть селюкові, що мав сина в гімназії. Бач, на пана хотів вивчити, а тепер по-новому почали вчити… «Та це ж, — мовляв, — він і дома міг навчитись». Недоброзичливо поставились до Української Держави і більшовики — їх дратував її буржуазний характер. Не подобалася ця держава й українській інтелігенції. Адже такої маси дратівливих казусів, здавалося, ще ніколи не було. Ось у Києві на поштових скриньках з’явились чудернацькі написи — «Поштова скринька для лістьєв». Звісно, естети хмурились… Дратували й натужні спроби російських старшин говорити українською: «Пановє, ми повінні знать своі кулємєти і слушать наказов… Ну, так збірайтєсь, добродєї…» Та як би хтось не дратувався, але Українська Держава стала фактом світової політики. Стала й фактом українська нижча і середня школи. Українські гімназії відкривались навіть у селах. Щоправда, армія українська формувалась надто повільно, «і страшно було самого себе запитати, а що ж буде, як німці відтягнуть свої війська». За їхніми плечима справді було спокійно і впевнено. Та подразнення викликали вже й німці — щось забагато їх на вулицях міст і залізничних станціях України. До того ж говорять вони якоюсь чудернацькою мовою, навіть не говорять, а ґелґочуть. А по селах реквізують хліб і беруть участь у каральних експедиціях проти селян, які розбивали і грабували поміщицькі економії… (Р. Коваль. Багряні жнива української революції [ukrlife.org/main/evshan/zhnyva24.htm])

Гетман воцарился — и прекрасно. Лишь бы только на рынках было мясо и хлеб, а на улицах не было стрельбы, чтобы, ради самого господа, не было большевиков, и чтобы простой народ не грабил. Ну что ж, все это более или менее осуществилось при гетмане, пожалуй, даже в значительной степени. По крайней мере, прибегающие москвичи и петербуржцы и большинство горожан, хоть и смеялись над странной гетманской страной, которую они, подобно капитану Тальбергу, называли опереткой, невсамделишным царством, гетмана славословили искренне… и… «Дай бог, чтобы это продолжалось вечно». ...И было другое - лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стеков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии: "Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок". Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город. И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, - дрожь ненависти при слове "офицерня". Вот что было-с. Да еще слухи о земельной реформе, которую намеревался произвести пан гетман.

Увы, увы! Только в ноябре восемнадцатого года, когда под Городом загудели пушки, догадались умные люди, а в том числе и Василиса, что ненавидели мужики этого самого пана гетмана, как бешеную собаку

— М. А. Булгаков, «Белая гвардия»

Литература

• Акунов В. Германский прихвостень, или Московский запроданец?//
  ♦ Первоначально:Сайт «Проза.ру» (proza.ru) 07.06.2008 [proza.ru / 2008/06/07/19]  (Проверено 5 мая 2015).
• Волков С. В. Генералитет Российской империи: Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II − в 2-х т. — М.: «Центрполиграф», 2009.
• Волков С. В. Офицеры российской гвардии. — М. 2002.
• Волков С. В. Трагедия русского офицерства. — М., 1993. — Гл. 3. Офицерство после катастрофы русской армии.
• Головин Н. Н. Российская контрреволюция — Кн. 12. — С. 15−16.
• [www.xxl3.ru/belie/guhl_kiev.htm Гуль Р. Киевская эпопея.] //
  ♦ Первое издание: Гуль Р. Киевская эпопея (ноябрь-декабрь 1918 г.) // Архив русской революции — Берлин, 1922. — Т. II..
• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М., 2003.
• Лазаревский Г. Гетмащина. Журнал «За государственность». Сборник. 2. 1930. Калиш. Скоропадский М. Воспоминания (апрель 1917−декабрь 1918). — Киев−Филадельфия, 1995.
• Нестерович-Берг М. А. В борьбе с большевиками — С. 195−197.
• Пученков А. С. [www.history.spbu.ru/userfiles/Bogomazov/Puchenkov_NIR2.pdf Киев в конце 1918 г.: падение режима гетмана П. П. Скоропадского] (рус.) // Новейшая история России : Сборник. — СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет. Исторический факультет, 2011. — Т. 2. — С. 57−72.
• Савченко В. А. Двенадцать войн за Украину. — Харьков: «Фолио», 2006.
• Субтельний О. Історія України. — Київ: «Либідь», 1993. — 720 с. с. — ISBN 5-325-00451-4.
• Тынченко Я. Украинские Вооружённые Силы. — К.: «Темпора», 2009. — С. 246.
• Тынченко Я. Офицерский корпус армии Украинской Народной Республики. — К., 2007.
• Тынченко Я. ^{[уточните ссылку]} // «Старый Цейхгауз» — № 30. — С. 46−52.
• Тынченко Я. Сердюки гетмана Скоропадского. Украина, 1918. // «Цейхгауз», 2002. — № 18.
• Les Annales de l'Ukraine / ed. par le Ministère des affaires etrangères. — Kiev: [s. n.], 1918. — 16 с.; 24 см. — (Série politique); см. [old.rsl.ru/view.jsp?f=21&t=3&v0=%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0+-+%D0%98%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F+-+1917-1920&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&cc=a1&i=952&v=card&s=2&ss=-4&ce=4 Карточка № 952] Электронного каталога на сайте Российской государственной библиотеки {old.rsl.ru}  (Проверено 5 мая 2015)

Ссылки

• Скромницкий А. [kuprienko.info/relations-ukraine-unr-with-soviet-russia-11-1918-04-1919/ Подготовка антигетьманского восстания]. // Сайт научного издательства «KUPRIENKO» (kuprienko.info) (09.09.2006). [archive.is/BttmE Архивировано из первоисточника 8 января 2013].
• [www.b-g.by/ru/13_2011/society/8170/ Кисель Д., Коршунов С. Кому принадлежал Брест в 1918 году? // «Брестская Газета», 25−31 марта 2011. — № 13 (432).]
• [swolkov.org Сайт историка Сергея Владимировича Волкова (swolkov.org)]. Проверено 5 мая 2015., в т.ч.:
  • [swolkov.org/bdorg/bdorg10.htm#836 Гетманская армия.]
  • [swolkov.org/bdorg/bdorg22.htm#1435 Русская Дружина − «Самир». Русские добровольческие формирования на Украине (1918).]
  • [swolkov.org/bdorg/bdorg14.htm Кавказский офицерский … — Корниловский ударный полк … Киевская офицерская добровольческая дружина генерала Кирпичева.]
• [fleet.sebastopol.ua/morskaya_derjava/?article_to_view=108 Журнал Морская держава на украинском языке.]
• [www.grwar.ru Сайт «Русская армия в Первой мировой войне» (www.grwar.ru)]. Проверено 5 мая 2015., в т.ч.:
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=292 Ломновский Пётр Николаевич.]
• [www.proza.ru/2013/05/18/1912 Булгарин Р. «Киев. 1918» : роман // Сайт «Проза.ру» (proza.ru) 18.05.2013.]

См. также

• Украинская Народная Республика
• Украинская Советская Социалистическая Республика
• Павел Петрович Скоропадский
• Директория Украинской Народной Республики

Отрывок, характеризующий Украинская держава

Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.