Украинская партия социалистов-революционеров

Украинская партия социалистов-революционеров
укр. Українська партія соціалістів-революціонерів
Дата основания:	1903
Дата роспуска:	май 1918 (раскол), 1950
Идеология:	народничество, аграрный социализм, украинский национализм
Интернационал:	Второй
Союзники и блоки:	ПСР, Союз освобождения Украины
Мест в Учредительном собрании:	81 / 767

К:Политические партии, основанные в 1903 году

Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР) — эсеровская политическая партия, формировавшаяся на территории Украины с начала XX века и окончательно оформившаяся как общеукраинская партия весной 1917 года.

История

Создание первых групп УПСР

Первые группы УПСР появились в 1903—1904 гг. в Киеве, Харькове, Одессе, в Полтавской губернии. В 1905 г. впервые отмечается работа крестьянских организаций партии в Киевской, Полтавской, Черниговской, Одесской и других губерниях. Осенью 1906 г. члены Симферопольского кружка УПСР организовали первые крестьянские организации на Волыни и Подолье. В числе создателей первых формирований партии: А. Заливчий, Н. Зализняк, Е. Квасницкий, Л. Ковалев, Н. Ковалевский, А. Мицюк, П. Христюк, В. Чеховский, Н. Шаповал. В организации УПСР входили представители городской и сельской интеллигенции, студенты, служащие, представители земств и крестьяне.

На I конференции УПСР (февраль 1907 г., Киев) присутствовали представители партийных организаций Херсонской, Полтавской, Черниговской, Киевской и других губерний, а также члены российской Партии социалистов-революционеров. Избран ЦК партии. Главной задачей ЦК стала организационная и агитационно-пропагандистская работа среди различных слоев населения. В 1907 г. основаны новые группы в Радомышле, Кростышеве, Глухове, в Валках, Золотоноше, Новой Александрии и др.

В августе 1907 г. разгромлена самая активная группа — Радомышльская, затем начались аресты и в других местах Восточной и Южной Украины, ликвидирован ЦК УПСР. Оставшиеся на свободе лидеры партии вынуждены были эмигрировать во Львов и развернуть там активную деятельность. В последующие годы малочисленные организации УПСР имелись также в ряде стран Европы (Австро-Венгрия, Швейцария).

Общую координацию деятельности заграничных формирований партии осуществлял одноимённый ЦК, который предпринял попытку в 1910-11 гг. возродить деятельность эсеровских организаций в Харькове и Киеве. В 1912-13 гг. появились отдельные кружки и организации УПСР в Киеве, Полтаве, Миргороде, Лубнах, Ровно, Чернигове и др. В августе 1914 г. во Львове из представителей различных украинских политических партий (в том числе УПСР) образовался «Союз Освобождения Украины» («Спілка Визволення України»), поставивший своей задачей достижение самостоятельности Украины и её отделение от России (в ядро организации входила венская группа украинских эсеров во главе с Ю. Бачинским и Зализняком).

Перед и во время Первой мировой войны большинство организаций партии отстаивали сходные вопросы в социально-экономической сфере, но национальный вопрос, и в частности, проблема украинского государственного строительства трактовалась различными формированиями УПСР по-разному. Киевская группа УПСР (опубликовала два проекта программы партии в нелегальном журнале «Боротьба» («Борьба») выступала за принцип всемирной федерации и национально-персональной автономии, которая должна была справедливо решить национальную проблему. Исходя из этого, проект киевской группы ограничивал национально-политические идеалы федеративной связью Украины с другими членами федерации, которая должна была возникнуть на руинах империи, а затем и всего капиталистического мира. Минимумом своих требований в национальном вопросе киевская группа считала национально-территориальную автономию Украины. На позиции данной группы стояло большинство местных кружков и формирований партии. Иначе понимали национально-украинскую проблему петербургские кружки украинских эсеров, которые не отбрасывая принципа мировой федерации, как идеальной цели, считали возможным полное удовлетворение национальных «запросов» народа в создании независимой украинской республики.

В рядах УПСР не было единства и по аграрному вопросу: большинство организаций склонялись к признанию социализации земли, как самому справедливому способу передачи помещичьей земли трудящемуся крестьянству, который к тому же уничтожит основу буржуазного строя на Украине — частную земельную собственность. Киевская группа не разделяла симпатий большинства аграрных проектов, и в данном вопросе требовала национализации земли. В начале 1915 г. данная группа выступила инициатором созыва партийной конференции, посвящённой обсуждению партийной программы.

Учреждение УПСР и программные принципы

На I Учредительном съезде УПСР (4 мая 1917 г., Киев) украинские эсеры официально оформились в единую партию, а на II съезде УПСР (15-16 июля 1917 г., Киев) были приняты программа и устав УПСР. В основу программы УПСР 1917 г. положены основные положения программы общероссийской партии социалистов-революционеров. Украинские эсеры считали себя неотъемлемой, составной частью II Интернационала, присоединялись к его постановлениям и к требованиям других социалистических партий, и заявляли о своей решимости применить установки социалистов «к конкретным формам украинской демократии».

Своей конечной целью УПСР объявила «переустройство современного капиталистического строя на строй социалистический», достижение полного политико-экономического и социального освобождения трудящихся путём проведения социальной революции. Социальной базой и опорой партии должны были стать представители украинской демократии — пролетариат и трудящееся крестьянство.

В национальном вопросе эсеры выступали за полное равноправие и самоопределение наций, за переустройство «современных империалистических, сепаратных государств в федерацию демократических республик, созданных по национально-территориальному принципу с международным обеспечением прав национальных меньшинств на основе экстерриториальности». Пределы суверенитета и формы федеративного устройства суверенные нации должны были установить сами, путём добровольного соглашения со своими партнерами по федерации. УПСР выступала также за немедленное переустройство Российского государства в федерацию равноправных, национально-территориальных республик с обеспечением прав национальных меньшинств в их границах.

Для решения общегосударственных и политических проблем на территории Украины эсеры считали необходимым установить республиканско-демократическую форму правления, без президента. При этом всю законодательную власть предполагалось сосредоточить в Сейме, а исполнительную — в руках Совета Министров. В данном разделе программы провозглашались также типичные для всех социалистических партий требования достижения общедемократических прав и свобод в различных сферах жизнедеятельности общества. Важным был пункт о полном обеспечении национальных прав всем представителям меньшинств, проживающих на Украине, более того, предполагались определенные пропорциональные отчисления из государственного бюджета республики на культурные потребности данных народов.

Отдельный раздел программы УПСР был посвящён планам в социально-экономической области. Украинские эсеры предполагали национализировать важнейшие отрасли промышленности и транспорта, добиться кардинального решения вопросов рабочего законодательства, а также муниципального земского хозяйства.

Важное звено в программе составляла часть, посвящённая аграрному вопросу. По мнению некоторых украинских социал-демократов, высказанному на конференции Украинской социал-демократической рабочей партии (апрель 1917 г.), эсеры просто переписали эту часть программы у своих российских соратников, не считаясь с конкретными условиями Украины. Украинские эсеры считали необходимым условием развития социалистического движения среди трудового крестьянства переход земли в руки трудового народа, вновь выдвинули требование социализации земли, объявили о намечаемом переходе всего земельного фонда на Украине в руки трудящихся и управления им через систему громад и земельных комитетов, избранных населением на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. Несколько пунктов в данной части программы УПСР были посвящены вопросам финансовой политики. Существенным было указание на необходимость установления прогрессивного налога на доходы и наследство населения.

УПСР в Центральной Раде

Свержение самодержавия предоставило возможность украинским эсерам на деле доказать реальность требований, выраженных ими в своей программе. УПСР по всем основным вопросам общественного развития (кроме национального вопроса) поддерживала политику Временного правительства. Лидеры УПСР стали играть ведущую роль в Центральной Раде, а её председателем стал видный украинский историк и общественный деятель, член ЦК УПСР — М. С. Грушевский. В начале лета 1917 г. в УПСР стали обнаруживаться первые признаки раскола на несколько течений. В июне 1917 радикально настроенные лидеры партии (Заливчий, Ковалев, И. Михайличенко и др.) провели Левобережную конференцию УПСР, на которой декларировали своё несогласие с соглашательским курсом центра партии.

Особенно обострился кризис в УПСР после Октября 1917 г. Камнем преткновения стал аграрный вопрос. На VII (конец октября 1917 г.) и VIII (середина декабря 1917 г.) сессиях Центральной Рады большинство крестьянских депутатов решительно выступили против консервативных аграрных законопроектов социалиста-федералиста К. А. Мацкевича и социал-демократа Б. Н. Мартоса, поддержанных частью эсеров.

Обострение противоречий внутри Центральной Рады привели к росту радикальных взглядов в УПСР. На III съезде УПСР (декабрь 1917 г., Киев) левые эсеры, при поддержке делегатов от армейских партийных организаций, потребовали от Центральной Рады немедленного издания законов об уничтожении частной собственности на землю, установления «государственно-рабочего» контроля над промышленностью и национализации ряда её отраслей, а также других реформ, соответствующих программе УПСР. Вскоре 12 членов ЦК партии составили ядро «левой» оппозиции в Центральной Раде.

11 января 1918 г. Центральная Рада объявила Украинскую народную республику независимой, а первое правительство республики (Совет Министров) возглавил эсер В. А. Голубович. 18 января 1918 г. под влиянием левого крыла УПСР во главе с А. Я. Шумским Центральная Рада наконец приняла временный закон о «социализации» земли. Но 26 января 1918 г. Киев взяли войска Красной Армии и лидеры Рады (в том числе и представители эсеров) бежали в Житомир. Здесь левое крыло (во главе с Шумским) издавало газету «Молот», в которой проводило свои взгляды на сложную политическую и социально-экономическую ситуацию, сложившуюся на Украине. Вскоре (февраль-март 1918 г.), согласно Брестскому миру, почти вся территория Украины занята австро-германскими войсками.

От Гетманата до Директории. Раскол на правое и левое крыло

28 апреля 1918 г. германское командование разогнало Центральную Раду и заменило её правительством гетмана П. П. Скоропадского, который упразднил Украинскую народную республику и объявил о создании «Украинской державы» (существовала с 29 апреля до середины ноября 1918 г.). В день переворота ЦК УПСР утвердил «практическую платформу», которая зафиксировала отказ партии от лозунга «социализации» земли и стремление к установлению «тесного контакта с Германией и Австро-Венгрией». 3 мая 1918 г. ЦК УПСР принял специальное постановление, в котором осудил «тактику восстания» против гетманщины.

По-иному отреагировали на переворот лидеры левого крыла УПСР. В газете «Молот» от имени Волынского комитета партии Шумский призвал «готовиться к решительному отпору хищникам-капиталистам и генералам». Это вызвало репрессии против организаций УПСР на Волыни, однако данный призыв левых эсеров массовой поддержки у населения не встретил. Политика правого крыла УПСР усилила кризис внутри партии. На IV съезде УПСР (май 1918 г.) в партии произошёл раскол. На выборах в ЦК победили левые эсеры. 3 июля 1918 г. они приняли решение о роспуске партийных организаций, восставших против гетманщины. Так была заложена основа для образования Украинской партии социалистов-революционеров (боротьбистов). Основателями и лидерами боротьбистов стали: В. М. Эллан-Блакитный, Г. Ф. Гринько, Л. Ковалев, П. П. Любченко, И. В. Михайличенко, А. Я. Шумский, Н. Л. Шинкарь.

Правая часть ЦК УПСР избрала в свою очередь Временный организационный комитет (Голубович, Зализняк, И. Лизанивский, Н. Солтан, Н. Чечель и др.), заявивший в своей декларации о неподчинении большинству ЦК и о необходимости создания независимого украинского государства как предпосылки решения социально-политических проблем. Развернувшаяся внутрипартийная борьба привела к тому, что в августе 1918 г. правая часть УПСР вошла в блок украинских политических партий — Украинский национальный союз (лидеры блока — В. К. Винниченко, А. В. Никовский), находившийся в оппозиции к гетманату и подготовивший в ноябре 1918 г. создание Украинской Директории.

4 ноября 1918 г. УПСР (боротьбистов) издала резолюцию ЦК партии, в которой устами левых эсеров признавала наличие объективных условий для победы революции, необходимость организации «классового вооружённого восстания» и перехода власти в руки рабочих и беднейшего крестьянства. Украинские левые эсеры выдвигали также лозунги «мировой революции, Красного Интернационала и диктатуры пролетариата» как основы для сближения с «партиями революционного социализма», в том числе КП(б) Украины.

Пока деятели левого крыла УПСР готовились к вооружённой борьбе против Директории, представители правой части партии составляли основу правительства возрожденной Украинской народной республики (в феврале 1919 г. Совет народных министров возглавлял эсер С. С. Остапенко). С установлением Советской власти на Украине (апрель 1919 г.) правое крыло УПСР принимало участие в борьбе с Красной армией. Левое крыло эсеров провело V съезд УПСР (3-11 марта 1919 г., Харьков), который одновременно стал и I съездом новой партии — УПСР (коммунистов), таким образом, пути левых и правых эсеров окончательно разошлись.

В эмиграции

В мае-июне 1920 г. сторонники правого крыла УПСР поддерживали политику польских оккупантов на Украине. Поэтому, с окончанием советско-польской войны 1920 г. лидеры правых эсеров вынуждены были эмигрировать. ЦК УПСР переместился сначала во Львов, а затем в Прагу (в январе 1921 г. там состоялась I заграничная конференция УПСР с представителями от организаций УПСР в Париже, Вене, Праге).

В 1921 г. среди членов УПСР за границей произошёл раскол на несколько течений (критерием стало отношение эсеров к Советской власти). Группа Грушевского высказывала позитивное отношение к Советской власти и в 1924 г. в полном составе выехала в Советскую Россию. В Праге действовала группа Н. Ю. Шаповала, которая в целом положительно отзывалась о Советской власти, в последующие годы претерпела ряд расколов, но сумела сохраниться вплоть до середины 1930-х гг. В Вене действовала группа УПСР под руководством Зализняка и Ковалевского (высказывала негативное отношение к действиям Советской власти), просуществовала вплоть до начала 1930-х гг.

После Второй мировой войны УПСР возобновила свою деятельность в эмиграции (лидеры Яков Зозуля, Николай Шаповал), приняла участие в создании эмигрантского Украинского национального совета (1948) и в 1950 году вместе с другими ориентирующимися на Социнтерн эмигрантскими партиями объединилась в Украинскую социалистическую партию.

На территории Советской Украины деятельность УПСР окончательно прекратилась после судебного процесса над членами ЦК в мае 1921 г. В феврале 1931 г. на сфальсифицированном процессе по делу «Украинского национального центра» члены ЦК УПСР (Голубович, Чечель, Шраг, Христюк) вместе с лидерами других украинских партий обвинены в контрреволюционной деятельности и осуждены. В апреле 1933 г. арестован и осужден бывший лидер левых эсеров Шумский, ставший к тому времени крупным партийным и государственным деятелем Украины. Судьбу лидеров партии разделили сотни рядовых членов УПСР, попавшие в жернова сталинских репрессий.

Источник

Политические партии России: конец XIX — первая треть XX века. М., 1996.

Отрывок, характеризующий Украинская партия социалистов-революционеров

Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.