Украинское национальное движение

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Украинское национальное движение — процесс, который привёл к формированию национального самосознания украинцев и, в конечном счете, к созданию современной украинской нации. Длилось с конца XVIII века до конца XIX века, а некоторые историки считают, что оно продолжалось до 1917-го года.

Этапы

Первый этап

Ликвидация Гетманщины и последующая инкорпорация украинской шляхты в российское дворянство лишило украинское общество элиты. Поэтому у украинцев процесс "национального строительства" значительно отличался от тех наций, которые хотя и не имели государственности, смогли сохранить свои традиционные элиты. В отличие от поляков, национальное движение которых на начальных стадиях могло опираться на историческую легитимность польской шляхты, признаваемую имперским правительством, и со временем охватило этнических поляков разных слоёв, украинцам надо было развить новый, способный к лидерству общественный слой - интеллигенцию. Она и возглавила национальное движение. Оно однако, базировалось не столько на исторический легитимности, сколько на этнолингвистических основаниях.

В конце XVIII века поэма Ивана Котляревского «Энеида» знаменовала появление новейшего литературного украинского языка и начало современной украинской литературы. Это произведение вобрало в себя жемчужины украинского юмора, отразило яркий народный быт. Юмористический и сатирический тон произведений Котляревского был подхвачен другими писателями, прежде всего членами так называемого харьковского кружка (Пётр Гулак-Артемовский, Евгений Гребёнка). К харьковскому кружку принадлежал также Григорий Квитка-Основьяненко — основоположник украинской художественной прозы, который прервал традицию использования украинского языка только в комических жанрах.

История Русов и ранний романтизм

См. также: История Русов и Харьковские романтики

В начале XIX века центральная власть в Российской империи, осуществляя административно-политическую унификацию, не покушалась на этническое своеобразие украинцев, а русское общество проявляло интерес к народному творчеству края. Появились опыты художественных произведений на украинском языке. Широкую популярность благодаря мелодическому стихосложению и выразительному языку получили стихи, сказки и юмористические произведения Петра Гулак-Артемовского. Центром украинского национального возрождения того периода была Слободская Украина. В Харькове при Харьковском университете возник литературный кружок..

Для периода начала XIX века характерно увлечение фольклором и народной историей. Казацкое прошлое, Малороссийские вольности ещё живы в памяти. Но эта память ещё обусловлена: в «Истории Русов» тем, что она представлена в ключе, с одной стороны, зауженные (в основном, но не исключительно, к корпоративному патриотизма казацкой элиты), а с другой, замаскированном (где само произведение, по сути, — программный политический трактат постнаполеонивськои суток, представлен немного в стиле ретро, как казацкий летопись), а в немногочисленных произведениях таких преромантикив, как Метлинский или Костомаров, — доминантой ностальгии, сантиментов и литературных конвенций. Вторым основным моментом этого этапа — это открытие (прежде всего в переводах Боровиковского из Мицкевича) нового не только не бурлескного, но и не «народного» à la «Маруся» высоко-среднего языкового стиля.

Шевченко и Кирилло-Мефодиевское братство

См. также: Кирилло-Мефодиевское братство

С середины XIX века среди украинцев в России и Австро-Венгрии (Галиции) возникло общественно-литературное движение — украинофильство. Представители этого движения стремились сохранять и развивать язык, литературу и культурные особенности украинского народа (в то время именуемого малороссами в России и русинами в Австро-Венгрии).

В январе 1846 года года в Киеве была создана тайная политическая организация — Кирилло-Мефодиевское братство. Инициаторами выступили: Василий Белозерский, Николай Гулак, Николай Костомаров, Пантелеймон Кулиш, Афанасий Маркевич, с апреля 1846 в общество вступил Тарас Шевченко.

Программные положения братства были изложены в «Книге бытия украинского народа» и «Уставе Славянского братства св. Кирилла и Мефодия», основным автором которых был Николай Костомаров, и в «Записке», написанной Василием Белозерским. Русский философ В. Б. Колмаков считает, что Кирилло-Мефодиевское братство стало первой украинской организацией в Российской империи, ориентировалось на достижении единой цели отделить население Украины от России не только в культурном, но и в политическом смысле, сделать из них украинцев.

После поражения в Крымской войне, царское правительство смягчило внутреннюю политику, была провозглашена амнистия и членам Кирилло-Мефодиевского братства. Центром украинской жизни стал Петербург, где собралось много членов братства. В 1859 году в Петербурге было создано первое украинское общество — культурно-образовательная организация, ставившая своей целью распространение национальной идеи путём просветительской деятельности. Через два года аналогичная община возникла в Киеве.

Четвёртый этап

См. также: Хлопоманы и Громады

В 1861—1862 годах в Петербурге выходил журнал «Основа», который издавали Костомаров, Кулиш и Шевченко. В 1861 году в Киеве возникла Громада, общество студентов и преподавателей университета и местной интеллигенции. Число её членов было около 200 человек.

В отличие от общероссийского революционно-демократического народнического движения 1860-х годов основные цели громадовцев были далеки от социальной революции. Хлопоманы видели свои задачи в просвещении народа, изучении этнографии, фольклора, экономического быта. Но центральное правительство считало опасным для себя вовлечения в общественно-политическую жизнь украинского крестьянства.

Наибольший вред украинскому движению нанес рескрипт министра внутренних дел Валуева 1863, который провозглашал, что отдельного «малоросийського языка не было, нет и быть не может». Валуевский циркуляр запретил печатание на украинском языке школьных и религиозных изданий. Запрет не касался художественной литературы. Такая избирательность в запрете изданий только определенного направления была не случайной. Для российского правительства речь шла не о том, чтобы запретить интеллектуалам писать и издавать произведения на украинском языке. Его намерением было не допустить распространения этих изданий среди простых людей. Валуевский указ от 1863 года был направлен на то, чтобы помешать украинскому движению превратиться из занятия узкого круга интеллектуалов в массовое явление. Такой образ действий правительства в Петербурге свидетельствовал о политической дальнозоркости: развитие массового украинского движения составляло серьёзную потенциальную угрозу для территориальной целостности империи.

Пётр Валуев считал, что антиполонизм украинофилов не должны расцениваться как доказательство их лояльности. Для него было важно чтобы под видом патриотического противодействия полонизму украинофилы не организовали в народных массах противодействия правительственному великорусскому началу единства России. Слежка за Кулишем, Белозерским и рядом других деятелей украинского движения продолжалась и в конце 1860-х годов.

Пятый этап

Новое оживление общественной жизни на Украине произошло в начале 1870-х годов. Было выдвинуто предложение организовать в Киеве Общество истории и славяно-русских древностей. Газета «Киевлянин» подала идею организовать Юго-Западный отдел Русского императорского географического общества. Общество было открыто в начале 1873 года, и его председателем стал Григорий Павлович Галаган.

В 1875 году Александр II, по предложению начальника III отделения генерал-адъютанта А. Л. Потапова, получившего письмо от помощника попечителя Киевского учебного округа М. В. Юзефовича, в котором он обвинил украинских просветителей в том, что они хотят «вольной Украины в форме республики, с гетьманом во главе», созвал «Особое совещание по делу об украинофильской пропаганде». Участники совещания пришли к выводу, что украинские и белорусские земли «силою исторических событий и собственного тяготения окраин к соплеменному великорусскому центру составляют одно непрерывное и единое с Россиею великое политическое тело, а потому поощрять или хотя бы только равнодушно относиться к попыткам небольшой горсти неблагонамеренных личностей, сеющих рознь и смуту среди украинского племени, было бы величайшей политической неосторожностью». Решения совещания были утверждены императором 18 мая 1876 года Эмским указом. Часть украинофилов из-за давления со стороны российской администрации отошли от общественно-политической деятельности и сосредоточились на литературной деятельности, этнографии и фольклоре (в частности, Антонович, Багалей, Грушевский, Драгоманов, Китецкий, Мордовцев, Потебня, Чубинский).

Эмский указ был похож по смыслу на подобные меры языковой унификации во Франции, но был не столь радикален и последователен, чтобы принести его авторам задуманные результаты. Украинская интеллигенция в Российской империи, опираясь на Галицию, продолжала формировать основные институциональные компоненты национальной жизни. Украинская литература уже выделялась рядом значительных имён. Возникла историческая школа, развивалась общественная мысль и публицистика. В 1882 году в городе Елисаветграде открылся первый украинский театр.

В 1890 году в Галиции Иваном Франко и Михаилом Павликом была создана Русско-украинская радикальная партия. Деятельность украинских и русофильских движений вызывает реакцию австро-венгерского правительства. Они начинают поддерживать народовцев, предпринимают шаги по закреплению статуса украинского языка, предоставляют возможность украинцам поступать на государственную службу.

В 1891 году Гринченко вместе с Виталием Боровиком, Иваном Липой и Николаем Михновским основывает «Братство Тарасовцев», первую организацию, провозгласившей своей целью создание независимой (самостоятельной) Украины.

В 1900 году была создана Революционная украинская партия, программа которой включала в основном социал-демократические преобразования, но также требования автономии и национального самоуправления.

В 1902 году в результате внутренних противоречий из РУП выделяется националистическая Украинская народная партия. Партия придерживалась радикально-националистической идеологии и обменивалась критикой с более умеренными организациями.

Одним из активных оппонентов «буржуазного национализма» с позиций социализма в начале XX века был публицист, печатавший под псевдонимом «Дм. Закопанець» — в будущем автор известного манифеста радикального украинского национализма Дмитрий Донцов.

В 1906 году историк Михаил Грушевский опубликовал труд «Очерк истории украинского народа», где говорилось про историческую необходимость уравнивания в правах украинского народа с великорусским. В 1912 году Грушевский опубликовал в журнале «Украинская жизнь» статью, в которой выступил с жесткой критикой тех учёных, которые считают украинцев неспособными к самостоятельной государственной жизни.

Литература

XIX - начало XX века

• Грушевский М. С. [mnib.malorus.org/kniga/454/ Хто такi украiнцi i чого вони хочуть]. — К., 1991. — 240 с.
• Драгоманов М. П. [www.litopys.org.ua/drag/drag17.htm Что такое Украинофильство].
• Костомаров Н. И. [litopys.org.ua/kostomar/kos47.htm Задачи украинофильства]. — 1882.
• Костомаров Н. И. [www.litopys.org.ua/kostomar/kos19.htm Украинофильство] // Слов’янська міфологія. — К., 1994. — С. 338-349.
• Костомаров Н. И. [www.litopys.org.ua/kostomar/kos17.htm Мое украинофильство в "Кудеяре"] // Слов’янська міфологія. — К., 1994. — С. 326-330.
• Левицкий. [mnib.malorus.org/kniga/33/ Iсторiя полiтичноi думки галицьких украiнцiв 1848-1914]. — Львов, 1926. — 736 с.

Современные работы

• Бахтурина А. Ю. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:5FaoiEpc9X0J:www.hist.msu.ru/Labs/UkrBel/bachturina.doc&gl=ru «Украинский вопрос» в Российской империи в начале XX в].
• Грицак Я.Й. [uamoderna.com/biblioteka/hrytsak-naryse-istorii-ukrainy Нарис історії України. Формування модерної української нації XIX-XX ст.]. — Київ: Генеза, 1996. — 360 с. — ISBN 966-504-150-9.
• Іван Куций. [www.history.org.ua/JournALL/graf/18/4.pdf УКРАЇНОФІЛЬСЬКА ТЕЧІЯ ГАЛИЦЬКОЇ ІСТОРІОГРАФІЇ XIX ст.: КОНЦЕПТУАЛІЗАЦІЯ ІСТОРИЧНО-ЦИВІЛІЗАЦІЙНОЇ ІДЕНТИЧНОСТІ] // Історіографічні дослідження в Україні. Випуск 18. Київ: Інститут історії України НАН України, 2008
• Magocsi P. R. The roots of Ukrainian nationalis. Galicia as Ukraine s Piedmont. — Toronto, 2002. — 227 с.
• Миллер А. И. [www.ukrhistory.narod.ru/texts/miller.htm «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.)]. — 1-е. — Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. — 260 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89329-246-4.
• Михутина И. В. [www.inslav.ru/resursy/elektronnaya-biblioteka/966--xix-xx-2003 Украинский вопрос в России (конец XIX - начало XX века)]. — М., 2003. — 287 с.
• Возняк М. С. [mnib.malorus.org/kniga/187/ Як пробудилося украiнське народне життя в Галичинi за Австрii]. — Львiв, 1924. — 180 с.
• Дикий А. И. [mnib.malorus.org/kniga/2/ Неизвращенная История Украины-Руси]. — Нью-Йорк, 1960. — 420 с.
• Лозинський М. М. [mnib.malorus.org/kniga/86/ Украiнство i москвофiльство серед украiнсько-руского народу в Галичинi]. — Стрий, 1994. — 93 с.
• Наталія Яковенко. [history.franko.lviv.ua/PDF%20Final/Jakovenko.pdf Нарис історії України з найдавніших часів до кінця XVIII століття]. — Київ: Критика, 2006. — 584 с. — ISBN 966-7679-82-9.
• Зенон Когут. Російський централізм і українська автономія. — Київ: Основи, 1996. — 317 с. — ISBN 966-500-065-9.

Ссылки

• Миллер Алексей Ильич [echo.msk.ru/programs/cenapobedy/1356366-echo/ Откуда есть и пошел украинский национализм XX века?//Передача радиостанции «Эхо Москвы»]

Отрывок, характеризующий Украинское национальное движение

– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.