Улица Артёма (Донецк)
| Улица Артёма Донецк | |
| укр. Вулиця Артема | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Протяжённость |
~ 10 км |
| Прежние названия |
Первая линия |
Улица Артёма — главная улица города Донецка, ранее носила название Первая линия, в 1880-х годах была единственной улицей города.
История
Улица получила своё название в честь Фёдора Андреевича Сергеева (Артёма) (1883—1921), советского государственного и партийного деятеля, одного из организаторов вооружённого восстания в Харькове и в Донбассе в октябре 1917 года.
Описание
Улица Артёма начинается в Ворошиловском и заканчивается в Киевском районе. На улице расположены множество торговых и бизнес-центров, ВУЗы, библиотеки, театры, городская больница № 20, площадь им. Ленина, площадь Шахтёрская, железнодорожный вокзал, «Ветковские пруды», областная травматология.
Длина улицы около 10 километров. Между Киевским и Ворошиловским районами расположен памятник Фёдору Андреевичу «Артёму» Сергееву. Памятник сооружен в 1967 году к пятидесятилетию Советского государства в честь Фёдора Андреевича «Артёма» Сергеева, революционера, советского государственного и партийного деятеля, основателя Донецко-Криворожской Республики, председателя Донецкого губисполкома. (все правильно)
Транспорт
Маршрут № 2 от железнодорожного вокзала до Донецкого металлургического завода, маршрут проходит по улице Артёма от начала до конца. По улице Артёма ездят автобусы марки МАЗ 203067 (интервал движения 3 мин.) и троллейбусы марки ЗИУ-10, ЮМЗ-Т1, ЮМЗ-Т2 (интервал движения 1-2 мин.).
В новогоднюю ночь с 1939 на 1940 год было открыто троллейбусное движение по маршруту № 1 «Металлургический завод — Студгородок». Строительство новых троллейбусных линий было прервано из-за войны. В середине XX века по маршруту современной «Двойки» ходил трамвай. Позже трамвайные пути были перенесены на соседнюю параллельную улицу Челюскинцев.
Напишите отзыв о статье "Улица Артёма (Донецк)"
Отрывок, характеризующий Улица Артёма (Донецк)
– Что ты говоришь?– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
