Улица Аушрос Варту

Аушрос Варту Вильнюс
лит. Aušros Vartų
Улица Аушрос Варту
Общая информация
Страна	Литва Литва
Регион	Вильнюсский район
Город	Вильнюс
Район	Сянюния (староство) — Сянаместис
Исторический район	Старый город
Протяжённость	700 м
Прежние названия	Островоротная, Ostrobramska, М. Горькё (часть)
Почтовый индекс	LT-01047, LT-01303, LT-01304, LT-02100

У́лица Аушро́с Ва́рту (лит. Aušros Vartų gatvė, польск. ulica Ostrobramska, рус. улица Островоротная) — старинная улица в Старом городе Вильнюса. В советское время вместе с улицами Пилес и Диджёйи носила имя Максима Горького. Продолжая улицу Диджёйи, ведёт с севера на юг от пересечения с улицей Субачяус с одной стороны и улицей Этмону с другой до Острой брамы — единственными сохранившимися воротами городской стены с часовней Матери Божией Остробрамской.

Общая характеристика

Вместе с улицами Диджёйи и Пилес является структурной осью планировки Старого города, продолжавшей тракт, который вёл из Минска и Ошмян через Мядининкай, а внутри города вёдшей к рыночной (позднее ратушной) площади, популярным местом прогулок и туристических маршрутов с живописными городскими видами, архитектурными и историко-культурными достопримечательностями.

На улице стоят три храма различных вероисповеданий, что некоторым образом символизирует многоконфессиональный характер Вильнюса: униатская церковь Святой Троицы с базилианским монастырём, православная церковь Святого Духа с монастырём, католический костёл Святой Терезы с монастырём босых кармелитов и Островоротной (Остробрамской) часовней. Вдоль улицы расположено также несколько других достопримечательных в архитектурном и историческом отношении зданий. За Острой брамой открывается площадка со сквером и автостоянкой, к которой выходят улицы Базилиёну, Шв. Двасёс и М. Даукшос. Далее улицу пересекает улица Гяляжинкялё; за туннелем под железной дорогой улицу Аушрос Варту продолжает улица Лепкальнё.

Нумерация домов начинается от угла с улицей Этмону; по правой западной стороне улицы нечётные номера, по левой восточной — чётные. Длина улицы около 700 м. Покрытие проезжей части: брусчатка от Диджёйи до Острой брамы, от Острой брамы до Гяляжинкялё — асфальт.

Примечательные здания

Аушрос Варту 2

Трёхэтажный дом под номером 2 (Aušros Vartų g. 2) около 1801 года был реконструирован архитектором Михалом Шульцем. Позднее классицистский фасад был, по мнению Владаса Дремы, был испорчен эклектичной лепниной.

Филармония

Здание Национальной филармонии Литвы (Aušros Vartų g. 5) — одно из самых изысканных вильнюсских зданий в стиле историзма. Оно было возведено в 1902 году по проекту архитектора Константина Короедова как Городской зал с гостиницей на месте старинного русского гостиного двора. В Городском зале проходил Великий Виленский сейм, выдвинувший требование автономии для Литвы (1905), здесь состоялась премьера первой литовской оперы («Бируте»; 1906), а в 1918 году была провозглашена советская власть в Вильнюсе. На сцене Городского зала выступали Ф. И. Шаляпин, Яша Хейфец, другие известные музыканты и певцы, а также литераторы, читавшие лекции и свои произведения.

Церковь Святой Троицы и базилианский монастырь

За зданием Филармонии обращает на себя внимание ворота базилианского монастыря — выдающееся произведение архитектуры позднего барокко (автор Иоганн Кристоф Глаубиц; 1761). Это первые ворота анфилады массивных барочных ворот, ведущих к храму и монастырским зданиям. На стене ворот установлена мемориальная таблица в память Игнатия Домейко, пребывавшего в заключении во время следствия по делу филоматов (1823—1824; таблица установлена в 2002 году). В просторном дворе высится здание храма, сочетающее черты готики, барокко и русско-византийского стиля. Церковь возведена на холме, известном как место казни трёх виленских мучеников, совершённой в правление великого князя литовского Ольгерда в 1347 году. На месте казни мучеников попечением второй жены князя Ольгерда княгини Иулиании была позднее построена деревянная церковь во имя Св. Троицы. В 1514 году была возведена каменная церковь князем Константином Острожским. В 1608—1827 годах храм и монастырь принадлежали униатскому ордену Святого Василия. Позднее храм стал православным, после Первой мировой войны был униатским, после Второй мировой войны был закрыт, а ныне принадлежит греко-католикам. Храм отличают массивные апсиды, ажурные башни восточного фасада и отдельно стоящая колокольня XVI века.

Здания монастыря по древности не уступают храму, однако неоднократно перестраивались. Овальная в плане башня с юго-западной стороны была пристроена во второй половине XIX века. В монастырских зданиях располагалась православная печатня, в которой в 1596 году был издан первый восточнославянский букварь Лаврентия Зизания, затем базилианская типография. В начале XIX века в южном крыле монастыря была оборудована тюрьма. В 1823—1824 годах в ней содержались арестованные по делу филоматов Адам Мицкевич, Игнацы Домейко и другие.

Келья, в которой содержался Мицкевич, получила название кельи Конрада — по имени персонажа III части драматической поэмы «Дзяды»: в келье разворачивается спор героя поэмы с Богом и сатаной, герой Густав переживает духовное перерождение в Конрада и произносит «Великую импровизацию»; на каменном столбе, поддерживающем своды тюрьмы, он пишет:

D. O. M. Gustavus obiit M. D. C. C. C. XXIII Calendis novembris, hic natus est Conradus M. D. C. C. C. XXIII Calendis novembris
(«Густав умер 1 ноября 1823 года. Здесь родился Конрад 1 ноября 1823 года»)

В 1920-х годах место кельи Конрада установил Юлиуш Клос. В стену была вмурована мемориальная таблица с надписью на латинском языке, воспроизводящую текст из «Дзядов». В межвоенный период в келье Конрада проходили «Литературные среды».

В монастырских зданиях, превращенных в тюрьму, содержались также участники восстания 1831 года, позднее Шимон Конарский. В период между мировыми войнами здесь действовала белорусская гимназия и белорусский музей. После Второй мировой войны в монастырском комплексе до переезда в специально построенное для него здание на берегу Вилии располагался Вильнюсский педагогический университет. В настоящее время небольшая часть монастыря занята базилианами. В той части, где была келья Конрада, устроена частная гостиница.

«Мядининкай»

Дом, украшенный техникой сграффито (Aušros Vartų g. 8) — единственное столь старое (XV или начало XVI века) строение хозяйственного назначения (предполагается, что это был склад), сохранившееся в Вильнюсе. Фасад из красного кирпича, украшенный эффектным орнаментом в белом и чёрном цветах, относится к XVI веку.

По утверждению историка искусства Владаса Дремы, в этом здании помещалось православное училище при Свято-Духовом монастыре. В 1970—1974 годах здание было отреставрировано; при реставрации был открыт ценный барочный декор наружных стен, но по недоразумению над фасадом был надстроен псевдоготический фронтон, которого у этого дома никогда не было. После реставрации здесь был открыт ресторан «Мядининкай» („Medininkai“).

Церковь Святого Духа

Церковь Святого Духа (Aušros Vartų g. 10) и православный Свято-Духов монастырь существуют с 1567 года. Каменная церковь была выстроена в 1638 году; архитектор Иоганн Кристоф Глаубиц перестроил её и украсил в стиле рококо в 1749—1753 годах. Это единственный православный храм в Литве в стиле виленского барокко. Спокойный симметричный силуэт церкви с двумя башнями раннего барокко венчает высокий (49 м) купол. Отдельно стоит массивная высокая колокольня.

Интерьер отличается богатым пышным убранством XVIII века, главным акцентом которого является деревянный иконостас (1753—1756; причисляется к работам Глаубица). В церкви имеется двенадцать икон И. П. Трутнева. В XIX веке под алтарём был устроен склеп с мощами трёх виленских мучеников. В настоящее время мощи пребывают в самом храме. С храмом и монастырём связана деятельность его настоятеля Мелетия Смотрицкого, автора первой «Ґрамма́тіки Славе́нския пра́вилное Сv́нтаґма» (1619). При Свято-Духовом монастыре действовало братское училище, в котором преподавались те же предметы, что и в виленской Академии и университета Общества Иисуса.

Костёл Святой Терезы

Один из выдающихся памятников вильнюсской архитектуры раннего барокко, костёл Святой Терезы (Aušros Vartų g. 14) возведён по инициативе и на средства подканцлера Великого княжества Литовского Стефана Христофора Паца в 1633—1650 годах зодчим Ульриком (иначе Ульрихом Гозиюсом или Яном Ульрихом); авторство главного фасада приписывается итальянскому архитектору Константино Тенкалла.

В облике главного фасада, построенного с использованием дорогих строительных материалов (шведского песчаника, гранита, чёрного, красного и белого мрамора), имеются отдельные элементы архитектуры ренессанса, но преобладают барочные формы с извилистыми контурами и волютами в углах. Симметричный фасад поднят на высокий цоколь из песчаника и членится на два основных яруса; над верхним ярусом поднимается высокий фронтон. Плоскости обоих ярусов членятся карнизами и парными пилястрами. Середину нижнего яруса акцентирует высокая ниша, в которую встроен портал. Портал оформлен двумя колоннами из полированного гранита с капителями из белого мрамора, выемкой и картушем, а также волютами и оконным проёмом хора над ним. По центру верхнего яруса располагается окно с профилированными наличниками и балюстрадой и подчёркнутое парными ионические пилястры. На высоком треугольном фронтоне располагается герб рода Пацов.

К углу западного фасада пристроена нарядная капелла в формах позднего барокко — семейный мавзолей Поцеев (1783). Стена западного фасада вдоль улицы лишена декора. Двери в стене западного фасада налево ведут в храм, направо — по лестнице внутри классицистской галерее (1829) в Остробрамскую часовню. Над юго-западным углом костёла возвышается трёхъярусная колокольня с флюгером в виде трубящего ангела. Ворота левее главного фасада костёла ведут в дворы кармелитского монастыря, отделённые друг от друга арками. За ними сохранился участок городской стены. Здания монастыря, построенные в 1621—1624 годах, сохранили черты раннего барокко.

Острая брама

Острая брама — один из символов и одна из главных достопримечательностей Вильнюса. Ворота городской стены, единственные сохранившиеся и представляющие собой ценный образец оборонной архитектуры XVI века, были сооружены одновременно со стеной, опоясавшей город в 1503—1522 годах; упоминаются с 1514 года. Толщина готических стен ворот, квадратных в плане, достигает 2—2,6 м. С южной стороны сохранились пять круглых бойниц и ниша с фреской между ними; под карнизом по центру располагается рельефная голова Гермеса в крылатом шлеме. Ренессансный аттик декорирован Погоней — гербом Великого княжества Литовского, поддерживаемым двумя грифонами, и лепниной с архитектурными мотивами. С северной стороны над воротами располагается Остробрамская часовня с образом Матери Божией Остробрамской. Каменная часовня возведена в 1722 году, при реконструкции в 1827—1932 годах она приобрела черты классицизма. Часовню украшают дорические пилястры, барельефное изображение Всевидящего ока (Ока Провидения) в треугольном поле фронтона и надпись на латинском языке „Mater misericordiae sub tuum praesidium confugimus“ («Мать милосердная к твоей защите прибегаем»). В часовне с начала XVII века помещается чудотворный образ Матери Божией Остробрамской, одна из главных христианских святынь Вильны и Литвы. По технике, грунтовке и составу красок установлено, что образ создан во второй половине XVI века. Фигура Богоматери полностью закрыта позолоченным серебряным платьем; открыты только склонённый набок лик и скрещённые руки. Серебряным платьем фигура закрыта около 1671 года. Серебряный полумесяц в нижней части образа — вотум (обетный дар верующего; votum, мн. ч. vota) 1849 года. На голове Девы Марии две короны — барочная корона Королевы Небес, рокайльная корона Королевы Польши.

Стены часовни покрыты золотыми и серебряными вотами — изображения главным образом сердец, а также рук, ног, автомобиля, офицерского погона и т. п. Первый обетный дар принесён в 1702 году; ныне их насчитывается около 8 тысяч.

Литература

• Kłos, Juliusz. Wilno. Przewodnik krajoznawczy. — Trzecie poprawione po zgonie autora. — Wilno: Drukarnia Artystyczna Grafika, 1937. — С. 179—190. — 322 с. (польск.)
• J. Maceika, P. Gudynas. Vadovas po Vilnių. — Vilnius: Valstybinė politinės ir mokslinės literatūros leidykla, 1960. — С. 71—77. — 388 с. (лит.)
• Папшис, А. Вильнюс. — . Вильнюс: Минтис, 1977. — С. 58—61. — 388 с. (лит.)
• Drėma, Vladas. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — С. 168—171. — 388 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
• Venclova, Tomas. Wilno. Przewodnik / Tłumaczenie Beata Piasecka. — Wydanie czwarte. — Vilnius: R. Paknio leidykla, 2006. — С. 145—153. — 216 с. — ISBN 9986-830-47-8. (польск.)

Ссылки

• [www.paveldas.vilnius.lt/namai_en.php?ID=21899&gID=17 Aušros Vartų g.] (англ.). The Baltic Inter-SAVE project in Vilnius (2001). Проверено 26 июня 2009. [www.webcitation.org/66dbTwPsr Архивировано из первоисточника 3 апреля 2012].
• [vilnius21.lt/ausrosvartu-g3180531.html Aušros Vartų gatvė Vilniuje] (лит.). Vilniaus katalogas. Проверено 3 января 2014.

Отрывок, характеризующий Улица Аушрос Варту

– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».