Улица Вилиса Лациса (Москва)
Поделись знанием:
Координаты: 55°51′42″ с. ш. 37°25′16″ в. д. / 55.8618694° с. ш. 37.4212083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.8618694&mlon=37.4212083&zoom=12 (O)] (Я)Улица Вилиса Лациса (Москва)Улица Вилиса Лациса (Москва)
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
| Улица Вилиса Лациса Москва | |
 Начало улицы Вилиса Лациса (вид от Планерной улицы) | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Исторический район | |
| Протяжённость |
2,4 км |
| Ближайшие станции метро | |
| Почтовый индекс |
125480[1] |
| Классификатор |
[www.mosclassific.ru/mClass/omkum_viewd.php?id=03380 ОМК УМ] |
| [osm.org/go/0t2XpGcI-- на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/-/CVFlJJ8E на Яндекс.Картах] | |
| [goo.gl/maps/4DYVy на Картах Google] | |
У́лица Ви́лиса Ла́циса (название с 26 мая 1967 года[2][3]) — улица в Северо-Западном административном округе города Москвы в районе Северное Тушино.
Содержание
История
Улица получила своё название 26 мая 1967 года в память о латышском писателе и государственном деятеле В. Т. Лацисе (1904—1966)[2][3].
Расположение
Улица Вилиса Лациса проходит от Планерной улицы на север, поворачивает на запад, затем на юго-запад и снова на запад (прежнюю трассу на юго-запад продолжает Туристская улица), поворачивает на юго-запад, затем на юго-восток и проходит до улицы Героев Панфиловцев. Между улицей Вилиса Лациса и МКАД расположен Алёшкинский лес. Между улицей Вилиса Лациса и Планерной улицей расположено электродепо «Планерное». Нумерация домов начинается от Планерной улицы.
Примечательные здания и сооружения
По нечётной стороне:
- д. 19, к. 1, д. 21, д. 21, к. 1, д. 23, к. 1 (расположены на чётной стороне) — студенческий городок Российского химико-технологического университета имени Д. И. Менделеева;
- д. 23, к. 2 — поликлиника № 97;
- д. 29 — колледж малого бизнеса № 48;
- д. 29, к. 1 — районная тепловая станция «Тушино-5»;
- д. 33, к. 2 — школа № 1399;
- ж. 37, к. 2 — детский сад № 1410.
По чётной стороне:
- д. 2 — пансионат для ветеранов труда № 9;
- д. 4 — родильный дом № 1;
- д. 6, к. 1 — санаторий-профилакторий Московского машиностроительного предприятия имени В. В. Чернышёва;
- д. 6, к. 2 — санаторий-профилакторий ГМКБ «Вымпел» имени И. И. Торопова;
- д. 8 — плавательный бассейн «Акватория»;
- д. 8, к. 1 — лыжная база Московского машиностроительного предприятия имени В. В. Чернышёва;
- дд. 14, 16, 18 — общежития Московского авиационного института;
- д. 20 — физкультурно-оздоровительный комплекс;
- д. 26 — плавательный бассейн «Лазурный».
Транспорт
Автобус
- 88, 88к: от Планерной улицы до Туристской улицы и обратно.
- 96: от Планерной улицы до Туристской улицы и обратно.
Метро
- Станция метро «Планерная» Таганско-Краснопресненской линии — у восточного конца улицы, на Планерной улице.
Интересные факты
Улица обладает запутанной нумерацией домов, которая начинается с д. 1 по нечётной стороне и с д. 2 по чётной стороне; на чётной стороне отсутствуют дд. 8, 10, 12, но при этом на чётной стороне находится д. 17, стр. 1, а на нечётной стороне — д. 17, д. 17, к. 1, стр. 1, д. 17, к. 2.
На чётной стороне улицы рядом расположены д. 19, к. 1, д. 21, д. 21, к. 1, д. 23, к. 1 (студенческий городок Российского химико-технологического университета имени Д. И. Менделеева) и дд. 14, 16, 18 (общежития Московского авиационного института).
Далее по нечётной стороне расположены все дома с д. 25 до д. 43, на чётной стороне улицы — д. 18, к. 1, д. 18, к. 2, д. 20, д. 26, д. 28, д. 30, д. 42.
Напишите отзыв о статье "Улица Вилиса Лациса (Москва)"
Примечания
- ↑ [ruspostindex.ru/rf77/pochtovye-indeksy-moskva-ulicy-c.html#m03 «В...»] (рус.). Москва. Почтовые индексы России. Проверено 19 января 2013. [www.webcitation.org/6Dq0wpIPV Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
- ↑ 1 2 Вилиса Лациса улица // Улицы Москвы. Старые и новые названия. Топонимический словарь-справочник / Отв. ред. Е. М. Поспелов. — М.: Издательский центр «Наука, техника, образование», 2003. — С. 59. — 336 с. — 5000 экз. — ISBN 5-9900013-1-2.
- ↑ 1 2 [www.mosclassific.ru/mClass/omkum_viewd.php?id=03380 Улица Вилиса Лациса] (рус.). Общемосковский классификатор улиц Москвы. Служба ведения общегородских классификаторов и справочников. Проверено 19 января 2013. [www.webcitation.org/6Dq11HLRR Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
Ссылки
- [www.mosclassific.ru/mClass/spravum_viewd.php?id=03380 Улица Вилиса Лациса] (рус.). Справочник улиц Москвы. Служба ведения общегородских классификаторов и справочников. Проверено 19 января 2013. [www.webcitation.org/6Dq12EhJZ Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
|
Это заготовка статьи о Москве. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| |||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Улица Вилиса Лациса (Москва)
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
