Воздвиженка (улица)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Улица Воздвиженка»)
Перейти к: навигация, поиск
Улица Воздвиженка
Москва

Воздвиженка (слева особняк Арсения Морозова; на дальнем плане Кремль)
Общая информация
Страна

Россия

Город

Москва

Округ

ЦАО

Район

Арбат

Протяжённость

0,6 км

Ближайшие станции метро

Арбатская
Арбатская
Библиотека им. Ленина
Александровский сад

Прежние названия

проспект Калинина (1963—1994)

Почтовый индекс

119019 (№ 3—9), 125009 (№ 4—18)

[www.openstreetmap.org/?lat=55.752759&lon=37.605634&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/?text=Россия,%20Москва,%20улица%20Воздвиженка&sll=37.605634,55.752759&sspn=0.04391,0.018572 на Яндекс.Картах]
[maps.google.com/maps?ll=55.75278,37.60556&q=55.75278,37.60556&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google]
Координаты: 55°45′10″ с. ш. 37°36′20″ в. д. / 55.75278° с. ш. 37.60556° в. д. / 55.75278; 37.60556 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.75278&mlon=37.60556&zoom=12 (O)] (Я)Воздвиженка (улица)Воздвиженка (улица)

Воздви́женка19351946 гг. — у́лица Коминте́рна; в 19461962 гг. — у́лица Кали́нина; 1963—начало 1990-х гг. — часть проспе́кта Кали́нина) — улица в Центральном административном округе города Москвы. Проходит от Манежной улицы до площади Арбатские Ворота, лежит между Знаменкой и Большой Никитской параллельно им. Нумерация домов ведётся от Манежной улицы.
В чётную сторону улицы упираются следующие переулки: Большой Кисловский, Нижний Кисловский и Романов, в нечётную — Крестовоздвиженский и Староваганьковский переулки.





Происхождение названия

Название возникло по монастырю Воздвижения Честного Креста Господня, основанного на рубеже XVXVI веков. В 1812 году монастырь был разорён наполеоновской армией. Упразднён в 1814 году, а его соборный храм обращён в приходскую церковь[1].

История

Улица образовалась в конце XV века в начале трассы древней дороги, соединявшей Москву со Смоленском. Первое упоминание о большой улице, начинавшейся за площадью, «где Семен святый стоял»[2] относится к 1498 году. Современное название улицы известно с 1542/43 года[3]. Одновременно она имела и второе название — Арбатская, по окружающей местности — Арбату . В частности, при описании великого пожара 1547 г. в Никоновской летописи было записано: «…загореся храм Воздвижение честнаго Креста за Неглимною на Арбатской улице на Острове».[4]

К этому времени Воздвиженка уже являлась местом расселения московской знати. В середине XVI века здесь стояли дворы князей Юрия Ивановича Кашина, Михаила Темрюковича Черкасского, Фёдора Ивановича Пожарского и других именитых вельмож.

В 1565 году, в связи с учреждением особого удела царя Ивана Грозного, Воздвиженка оказалась в опричной части Москвы. В том же году царь переехал «жити за Неглину на Воздвиженскую улицу на князь Михайловский двор Темрюковича»[5], на месте которого был устроен Опричный двор[6]. При набеге крымских татар в 1571 году Опричный двор полностью сгорел и был восстановлен только в 1574 году, но просуществовал всего лишь год, вплоть до отмены опричнины.

В XVII веке на Воздвиженке проживали виднейшие представители московского боярства, многие из которых состояли в родстве с царствующей династией: Василий Иванович Стрешнев, Борис Иванович Морозов, Иван Богданович Милославский, Кирилл Полуэхтович Нарышкин и другие. В 1676 году на месте усадьбы И. Б. Милославского был устроен Аптекарский двор, трапезная палата которого сохранилась до наших дней (Староваганьковский переулок, д. 25). В XVII веке улица имела ширину от 4 до 5,5 саженей[7] и могла именоваться как Воздвиженкой, так и Арбатской улицей. Только в XVIII веке за улицей окончательно закрепляется её современное название.

Во второй половине XVIII столетия улица кардинально меняет свой облик. В 1780-е годы была разобрана старинная церковь Димитрия Солунского, известная с 1520-х годов, которая стояла на месте ворот дома № 6. На месте бывших боярских дворов возводятся особняки московской аристократии. До нашего времени сохранились два дома: генерал-поручика П. Ф. Талызина (№ 5), построенный архитектором М. Ф. Казаковым в 1787 году (этот дом сейчас занимает Музей архитектуры.), и графа Н. П. Шереметева (№ 8), возведённый в 1780 году Н. А. Львовым.

Улица сильно пострадала во время пожара 1812 года, после которого была расширена до 10 саженей. Во второй половине XIX века большая часть домов перешла во владение купцов и государственных учреждений. Многие дома были надстроены или перестроены. На месте бывшего владения Нарышкиных, на углу Моховой улицы и Воздвиженки, в 1874 году было построено здание Архива Министерства иностранных дел. На противоположной стороне улицы стоял Шереметев двор, где в доме № 6 с 1863 по 1891 год находилась Городская дума, а после — Охотничий клуб. Улица была замощена брусчаткой, а с 1869 года освещена газовыми фонарями. По улице проходила линия конки, а затем трамвая. На углу Воздвиженки и проезда Арбатских ворот, в доме баронессы Черкасовой, с момента открытия — 1866 года до переезда в здание на Никитской улице, размещалась Московская консерватория. В конце XIX века на чётной стороне улицы появляются особняк В. А. Морозовой (дом № 14) и особняк А. А. Морозова (дом № 16), выполненный в причудливом «мавританском» стиле. В 1913 году завершается строительство здания магазина Экономического общества офицеров Московского округа, построенного в стиле «модерн» (№ 10).

В советское время облик улицы сильно изменяется. Газовое освещение было заменено электрическим, брусчатку сменил асфальт. С улицы были сняты трамвайные пути. В конце 1920-х годов сносится здание Архива Министерства иностранных дел, на месте которого в 1930 году возводится Главное здание Библиотеки имени Ленина. В 1934 году была разобрана Крестовоздвиженская церковь, на месте которой были устроены склады стройматериалов для строящейся первой линии московского метрополитена. В 1935 году улица была переименована в улицу Коминтерна в честь Коммунистического Интернационала, исполком которого размещался в доме № 1. В 1946 году улица получает имя М. И. Калинина (в доме на углу с Моховой улицей действовала «приёмная Калинина»[8]), а с 1963 года вместе со смежной улицей составляет проспект Калинина. Памятник этому советскому государственному деятелю стоял перед домом № 14 до 1991 г. Позднее на его месте был устроен коммерческий салон. В 2003 году было снесено бывшее здание Центрального военного универмага (военторга), на месте которого был возведён современный офисный центр.

Примечательные здания

По нечётной стороне:

По чётной стороне:

Галерея

Улица в художественной литературе и искусстве

  • В стихотворении поэта Юрия Ефремова (1931), написанном по поводу замены булыжного покрытия московских улиц на асфальтовое:

Кончается владычество
Бездарного булыжника!
Скользим мы, словно лыжники,
По сглаженности снежной,
И право, легче дышится,
Когда так плавно движемся
По шёлковой Воздвиженке,
По замшевой Манежной.

Напишите отзыв о статье "Воздвиженка (улица)"

Примечания

  1. [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=188 Православная энциклопедия «Древо» Московский Крестовоздвиженский храм на Воздвиженке]. Проверено 13 июня 2011. [www.webcitation.org/64qf16bIr Архивировано из первоисточника 21 января 2012].
  2. Собрание государственных грамот и договоров. — Ч. 1. — СПб., 1813. — № 130. — С. 336; Позднее на месте храма св. Симеона была воздвигнута церковь Николая Чудотворца в Сапожках, располагавшаяся напротив Троицких ворот Кремля
  3. Акты Российского государства. Архивы московских монастырей и соборов XV—XVII вв. — М., 1998. — № 47. — С. 135; Воздвиженская (Здвиженская) улица упоминается также в документах 1551—1552 гг. (СГГД. — Ч. 2. — СПб., 1819. — № 39. — С. 48.)
  4. Полное собрание русских летописей. — Т. 13. — М., 1965. — С. 152.
  5. Садиков А. П. Из истории опричнины // Исторический архив. — Т. 3. — М-Л., 1940. — С. 116.
  6. [www.rusarch.ru/krenke1.htm РусАрх — Н. А. Кренке. Опричный двор Ивана IV в свете археологических данных]
  7. Сытин П. В. Из истории московских улиц. — М.: Московский рабочий, 1952. — С. 131.
  8. [mp.stroi.ru/rubric.aspx?rid=8563f466-41d4-4a99-891d-3c7465b83440&nid=e9fb07a6-9932-426c-8b33-0b707c39ef79 Газета «Московская перспектива» (4 апреля 2000 года) Нет, такой сад нам не нужен!]
  9. [www.outdoors.ru/book/msk/msk_strit1.php?str=76 Воздвиженка, 9. ДОМ В. В. ГРУШЕЦКОГО]. Москва. Архитектурный путеводитель. Ул.Воздвиженка. Мир путешествий и приключений.. Проверено 23 ноября 2010. [www.webcitation.org/64qf2YLTN Архивировано из первоисточника 21 января 2012].
  10. [www.afisha.ru/article/2798/ Воздвиженка]. ООО «Компания Афиша» (5 мая 2008). Проверено 4 января 2011. [www.webcitation.org/64qf3Ihuz Архивировано из первоисточника 21 января 2012].
  11. Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 51.
  12. Московская энциклопедия / С. О. Шмидт. — М.: Издательский центр «Москвоведение», 2007. — Т. I, Лица Москвы. — С. 253. — 639 с. — 10 000 экз. — ISBN 978-5-903633-01-2.
  13. 1 2 3 Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 85.
  14. Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 82-83.
  15. [www.archnadzor.ru/2013/03/10/dom-knyazya-bolkonskogo-nadstraivayut/ Дом «князя Болконского» надстраивают]. Архнадзор (10.3.2013). Проверено 10 марта 2013. [www.webcitation.org/6F26anarX Архивировано из первоисточника 11 марта 2013].
  16. 1 2 3 4 5 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%E2%EE%E7%E4%E2%E8%E6%E5%ED%EA%E0&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы]. Официальный сайт Комитета по культурному наследию города Москвы. Проверено 20 марта 2013. [www.webcitation.org/6FHWtXRSx Архивировано из первоисточника 21 марта 2013].
  17. Васькин А. А., Гольштадт М. Г. От снесённого Военторга до сгоревшего Манежа. Исторический фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник +, 2009. — С. 78-79. — 400 с. — 2000 экз. — ISBN 678-5-9973-0100-2.
  18. Иллюстрированный путеводитель по Москве. — М.: Добровольский, 1912. — С. 102. — 300 с.
  19. Тройка с минусом. Forbes № 2, февраль 2010. с. 122
  20. 1 2 3 Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 84.
  21. Бусева-Давыдова и др., 1997, с. 83.

Литература

  • Васькин А. А., Гольдштадт М. Г. Старая Москва в границах Камер-Коллежского вала. По шелковой Воздвиженке, по замшевой Манежной: Фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник+, 2002. — 102 с. — ISBN 5-93406-348-0.
  • Васькин А. А., Гольштадт М. Г. От снесённого Военторга до сгоревшего Манежа. Исторический фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник +, 2009. — 400 с. — 2000 экз. — ISBN 678-5-9973-0100-2.
  • Москва: Архитектурный путеводитель / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — С. 51. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.
  • Курлат Ф. Л. Москва от центра до окраин. — М.: Московский рабочий, 1989.
  • Сытин П. В. Из истории московских улиц. — М.: Московский рабочий, 1952.
  • Мерцалова А. [www.aif.ru/realty/city/41505 Толстой и Маяковский: чем знаменит «дом старика Болконского»] // Аргументы и факты : Газета. — М.. [www.peeep.us/5117bba0 Архивировано] из первоисточника 26 декабря 2013.

Ссылки

  • [www.arbat-info.ru/arbat-portal/ Официальный сайт района Арбат]
  • [www.mosclassific.ru/mClass/omkum_viewd.php?id=1389086 Общемосковский классификатор улиц Москвы ОМК УМ]

Отрывок, характеризующий Воздвиженка (улица)

– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.