Знаменка (улица)

Зна́менка Москва
Знаменка в 2016 году после реконструкции
Общая информация
Страна	Россия
Город	Москва
Округ	ЦАО
Район	Арбат (№ 8—13 (стр.1), 12/2 (стр. 4) — жилые; № 8—13 (стр.2,4), 12/2 (стр. 3) — нежилые), Тверской (№ 11 и 10 (стр. 1,2,4,а,б) — нежилые), Хамовники (№ 7 (стр. 1,2), 9/12 (стр. 1), 13 (стр. 1,4), 15, 19) — жилые; № 3—9/12 (стр. 2), 13 (стр. 3) — нежилые)
Протяжённость	0,65 км
Ближайшие станции метро	04 Арбатская 09 Боровицкая
Почтовый индекс	119019
Номера телефонов	+7 (495) XXX----
[www.openstreetmap.org/?lat=55.75000&lon=37.60444&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/?ll=37.60444%2C55.75000&spn=0.15381%2C0.080341&z=16&l=map на Яндекс.Картах]

Знаменка (улица)Знаменка (улица)

Улица Зна́менка (1918—1925 — Краснознамённая улица, 1925—1994 — улица Фрунзе) — улица в Центральном административном округе города Москвы (район Хамовники). Проходит от Боровицкой площади до Арбатской площади, лежит между Колымажной улицей и Воздвиженкой. Нумерация домов ведётся от Боровицкой площади.

Происхождение названия

Название появилось в конце XVI века по церкви Знамения Пресвятой Богородицы (снесена в 1931 году). После революции Знаменку переименовали в Краснознамённую улицу, а в 1925 году в улицу Фрунзе — в честь умершего в том же году известного советского военачальника М. В. Фрунзе, который работал в располагавшемся на улице здании Реввоенсовета. В 1994 году улице возвращено её историческое название.

История

Улица Знаменка, существовавшая уже в конце XV века, пролегла по трассе одной из дорог, соединявших Кремль с Можайской дорогой, по которой путь лежал к речной переправе у села Дорогомилова и далее — на Можайск и Смоленск. Исконное население окрестностей улицы составляли посадские торговые и ремесленные люди Арбатской чёрной сотни, получившей своё имя по названию местности — Орбат (Арбат), лежавшей к западу от Кремля. По этой же местности в XVI веке улица, как и соседняя улица Воздвиженка, нередко именовалась Арбатской. В частности, летописец, сообщавший об одном из великих пожаров 1547 года, писал:

«За городом посад выгоре мало не весь. От пожару возле Москвы реки дворы выгорели по обе стороны улици Черьторьския и до всполья. Вторая улица выгорела по обе стороны дворы — Арбатская, 3-я улица от пожару выгорела и до всполья — Вьздвиженьская…»

В 1565 году улица вошла в опричную часть Москвы. Значительная часть местного населения была переселена в другие части города, в результате чего численность Арбатской чёрной сотни существенно уменьшилась и она превратилась в «четверть сотни». С этого времени здесь стали селиться как высшие придворные чины, так и прочий служилый люд. После постройки крепостных укреплений Белого города в конце XVI века улица, начинавшаяся от кремлёвского Боровицкого моста, протянулась до Арбатских ворот. В 1629 году к Знаменской улице примыкали дворы боярина князя Ивана Ивановича Шуйского и боярина князя Ивана Андреевича Хованского, князей Василия Ромодановского, Ивана Долгорукова, дьяка Никифора Спиридонова… Местные жители составляли приходы нескольких церквей: каменного храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что на Старом Ваганькове, деревянных церквей Знамения Пресвятой Богородицы, Иоанна Предтечи, Саввы Стратилата и Тихона Чудотворца. Отдельную категорию местных жителей составляли стрельцы Стремянного приказа, дворы которых стояли в начале улицы. Их обитатели составляли приход церкви Николая Чудотворца Стрелецкого.

В течение XVII века все местные деревянные церкви были отстроены в камне, но ни одна из них не сохранилась до наших дней. В 1682 году были проведены работы по расширению улицы — снесен ряд построек, на левой стороне была заново отстроена стоявшая ранее напротив церковь Николая Чудотворца Стрелецкого. Тем самым ширина улицы была увеличена до 8,5 м. В конце XVII века на улице проживали видные деятели петровской эпохи — думные дьяки Автамон Иванов и Никита Зотов.

В 2000-е годы в начале Знаменки были снесены исторические памятники, входившие в охранную зону Кремля, в том числе дом № 5, выстроенный архитектором Евграфом Тюриным для своей картинной галереи в 1830-е годы; на месте исторической галереи поставлена галерея А. М. Шилова.

Расположение

Улица Знаменка начинается от Боровицкой площади. Общая длина улицы составляет 670 метров.

Улица имеет пересечения с Моховой улицей, улицей Волхонка, Староваганьковским, Малым и Большим Знаменскими и Крестовоздвиженским переулками.

Заканчивается Знаменка у Арбатской площади, пересекая Гоголевский бульвар около здания Генштаба.

Примечательные здания и сооружения

По нечётной стороне:

• № 3 — На этом месте находился дом начала XIX века, использовавшийся для нужд Московской дворцовой конторы. Снесён в 2002 году. На его месте построен новый корпус картинной галереи А. Шилова.
• № 5 — Картинная галерея (1830-е гг., арх. Е. Д. Тюрин). Снесена для строительства галереи А. Шилова.
• № 7, стр. 1 — Главный дом городской усадьбы (1760-е; 1820-е; 1843; 1858; 1871; 1877), объект культурного наследия регионального значения. В доме жил русский и советский геодезист М. Д. Бонч-Бруевич
• № 7, стр. 3 — Бизнес-центр «Знаменка», построен в 2007 г.
• № 9/12 — некая госпожа Кирпичникова открыла в этом доме собственную гимназию с совместным обучением мальчиков и девочек.
• № 9/12, стр. 2 — Доходный дом И. П. Кузнецова (1828; 1870-е; 1898). Здесь в 1870-е годы размещались меблированные комнаты Е. П. Ивановой, в которых 1872—1873 годах и в 1877 году жил писатель Ф. М. Достоевский. Здание является выявленным объектом культурного наследия.
• № 11 — арафеловский сад.
• № 11/11 — Городская усадьба А. В. Каминской — И. Е. Пономарева — Г. М. Арафелова — дом жилой (1899, архитектор К. Ф. Буров; 1911—1913, архитектор А. Г. Измиров, братья Веснины), сейчас — Библиотека по естественным наукам РАН.
• № 13, стр. 1, 3, 4 — Комплекс доходных домов И. С. Баскакова (1912—1913, арх. О. Г. Пиотрович), ценный градоформирующий объект.
• № 15, стр. 5 — Доходный дом (1911, архитектор А. Д. Елин), ценный градоформирующий объект.
• № 19 — старое здание Генштаба, бывшее Александровское военное училище, в основе здания — дворец Апраксина (1792, арх. Ф. И. Кампорези; перестроен для Александровского сиротского института в 1832—1833 годах архитектором И. Д. Васильевым); в 1944—1946 дом перестроен и надстроен (арх. М. В. Посохин, А. А. Мндоянц; инженеры М. Н. Вохомский, Н. В. Чернышев; скульптор Н. В. Томский) для Министерства обороны СССР. В здании расположен музей-квартира Г. К. Жукова.
• № 19-21, стр. 5 — Административное здание Министерства обороны СССР (1939—1940, архитектор И. А. Голосов, Л. К. Дюбик.)
• № 19-21, стр. 7 — Дом жилой — здание административное (1850, архитектор И. Д. Черник; 1938, мастерская архитектора И. А. Голосова)
• № 19-21, стр. 8 — Здание административное (1910-е, архитектор В. К. Филиппов)
• № 19-21, стр. 9 — Здание жилое, административное (1910-е, архитектор В. К. Филиппов)
• № 19-21, стр. 11 — Здание служебное (1871, архитектор С. Н. Шестаков; 1910-е)

По чётной стороне:

• 4-6 — корпуса Румянцевского музея (1911—1912, арх. Н. Л. Шевяков).
• № 8/13 — доходный дом А. И. Шамшина (1909, общий план — арх. Н. Н. Благовещенский, фасады — Ф. О. Шехтель). Объект культурного наследия федерального значения. В конце 1990-х годов на крыше доходного дома самовольно надстроена мансарда.. В доме жили военачальники Б. М. Шапошников и В. Д. Цветаев.
• № 8/13, стр. 2 — Дом М. П. Арбузовой (1829)
• № 10, стр. 1 — Городская усадьба В. Я. Лепешкиной (1888—1890, арх. Б. В. Фрейденберг), в 1930 надстроен двумя этажами.
• № 12/2 — Главный дом усадьбы, 1-я пол. XIX в. Объект культурного наследия федерального значения. В сквере перед домом установлен памятник М. В. Фрунзе (1959, скульптор Виленский З. М., архитекторы Гаврилов Г. И., Кутырев Е. И.).
• № 12/2, стр. 1 — Доходный дом Бутурлина (1911, архитектор С. К. Родионов), ценный градоформирующий объект
• № 12/2, стр. 4 — Доходный дом Бутурлина (1910, архитектор С. К. Родионов), ценный градоформирующий объект
• № 14/11 — Здание Министерства обороны СССР (1979—1987, арх. М. В. Посохин, Ю. В. Попов, Н. Г. Минаев), сейчас — Министерство обороны Российской Федерации.

Не сохранившиеся

Церковь святого Николая чудотворца Стрелецкого

Упоминание церкви встречается в документах начала XVII века.

По прошению отборного стремянного стрелецкого полка, в 1682 году церковь была выстроена в камне и 19 октября того же года освещена.

В конце XVIII века построена квадратная в основании трёхъярусная колокольня. В 1807—1810 пристроена классическая трапезная, в 1875 — ризница.

В церкви были приделы Богоявления Господня и Евстафия Плакиды.

Летом 1932 года церковь была снесена.

В 2000-е годы на её месте была возведена памятная часовня.

Церковь Знамения Пресвятой Богородицы

Первое упоминание находилось на одном из колоколов церкви, отлитом в 1600 году.

В 1657 году церковь уже была каменная. Колокольня построена в 1667 году, в середине XVIII века перестроена.

В 1931 году церковь была снесена.

Транспорт

По Знаменке наземный городской транспорт маршрутов не имеет. Ближайшие остановки автобуса и троллейбуса:

• «Боровицкая площадь» (остановка автобуса № 6 и троллейбусов № 1 и № 33)
• «Арбатская площадь» (остановка (на Гоголевском бульваре) автобуса № 015 и троллейбусов, следующих по маршрутам № 15 и № 31

Метрополитен

Ближайшая станция метро — «Арбатская» Филёвской линии (до вестибюля от перекрёстка Знаменки и Гоголевского бульвара 110 метров).

См. также

• Большой Знаменский переулок
• Малый Знаменский переулок

Литература

• Московские улицы. Секреты переименований / Муравьёв В. Б.. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2007. — 336 с. — ISBN 978-5-699-17008-1.
• Васькин А. А., Гольштадт М. Г. От Волхонки до Знаменки. Исторический фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник +, 2008. — 302 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-364-00900-5.

Ссылки

• [maps.yandex.ru Карты Яндекс] — [maps.yandex.ru/map.xml?mapID=1&size=1&scale=9&mapX=6786&mapY=9228&act=5&mapWidth=960&distance=1230,-6250;950,-6450;780,-7010;950,-7230;1340,-7410;1840,-7600;2360,-7800;3090,-8110&tool=grab Улица Знаменка]
• [maps.google.com Google Maps] — [maps.google.com/maps?q=Moscow&t=h&hl=en&om=1&ie=UTF8&z=16&ll=55.749694,37.606169&spn=0.005241,0.016844 Улица Знаменка]

Отрывок, характеризующий Знаменка (улица)

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?