Улица Маросейка
Поделись знанием:
Координаты: 55°45′28″ с. ш. 37°38′10″ в. д. / 55.75778° с. ш. 37.63611° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.75778&mlon=37.63611&zoom=12 (O)] (Я)Улица МаросейкаУлица Маросейка
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
| Маросе́йка Москва | |
 Последний дом по Маросейке - № 17, дом Румянцевых, ныне посольство Республики Беларусь | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Протяжённость |
0,45 км |
| Ближайшие станции метро | |
| Почтовый индекс |
101000 |
| Номера телефонов |
+7(495) XXX---- |
| [www.openstreetmap.org/?lat=55.75750&lon=37.63611&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/?ll=37.63611%2C55.75750&spn=0.15381%2C0.080341&z=16&l=map на Яндекс.Картах] | |
У́лица Маросе́йка (в 1954—1990 годах — улица Богдана Хмельницкого) — улица в Центральном административном округе города Москва (Муниципальный округ Басманный). Проходит от площади Ильинские Ворота до улицы Покровка (пересечение с Армянским и Старосадским переулками). Нумерация домов ведётся от площади Ильинские Ворота. Кроме упомянутых, на улицу выходят переулки: c нечётной, северной стороны — Б. Златоустинский, а с чётной — Б. Спасоглинищевский и Петроверигский.
Содержание
Происхождение названия
Маросейка является частью древней Покровской улицы и получила своё название в XVII веке по Малороссийскому подворью (с искажением Малоросейка — Маросейка), которое находилось на углу Маросейки и Большого Златоустинского переулков, на месте нынешних домов № 9 и 11[1]. В подворье останавливались приезжавшие из Малороссии купцы, дипломаты, духовные деятели и другие.
В XVII веке Маросейка простиралась до Покровских ворот. Деление старой Покровки на Покровку и Маросейку установилось в первой половине XIX века (на атласе 1853 года улицы показаны в их нынешних границах).
6 января 1954 года постановлением Моссовета в ознаменование 300-летия воссоединения Украины с Россией Маросейка была переименована в улицу Богдана Хмельницкого. В 1990 году улице было возвращено историческое наименование[1].
История
В XV—XVI веках на Покровке располагались царские сады; «царская дорога» по Маросейке в Преображенское и Измайлово привлекала знать. В 1638 году из 83 домов на Маросейке 62 занимали представители боярских семей. В то же время на улице селились иностранцы. Сокращение православной паствы побудило духовенство искать защиты у Михаила Фёдоровича, и в 1643 году вышел указ, запрещавший скупку дворов иностранцами и закрывший т. н. ропаты — лютеранские молитвенные дома. Алексей Михайлович в 1652 году и вовсе выселил всех европейцев из города — в Немецкую слободу. В конце XVII — начале XVIII века на Маросейке жили Артамон Матвеев, Иван Милославский, Иван Мазепа.
После петровских реформ иностранцы вновь вернулись на Маросейку. В нынешнем Армянском переулке обосновалась купеческая династия армян Лазаревых, ставшая ядром московской армянской общины. На Маросейке жил полководец П. А. Румянцев-Задунайский, князья Барятинские, Салтыковы. Однако после пожара 1812 года, уничтожившего южную сторону улицы, все дома перешли в руки купечества. В 1840-е годы новый владелец дома Румянцева, купец Каулин, уничтожил росписи интерьеров, а в 1880-е годы дом был полностью перестроен купцами Грачёвыми под торговое подворье; здесь базировалась Городская аукционная контора.
В 1900-е—1910-е годы Маросейку перестраивают архитекторы И. А. Иванов-Шиц и М. С. Лялевич, но большая часть улицы и по сей день сохраняет застройку первой половины XIX века.
Примечательные здания
По нечётной стороне
- № 1/4 — одна из частей Политехнического музея.
|
|
- № 3/13, стр. 1 — Здание Птицеводсоюза[2] (1928—1929, архитектор В. Д. Цветаев; в основе — корпуса Николо-Угрешского подворья); до 1991 года здесь находился ЦК ВЛКСМ), с 1992 — Российский союз молодёжи. Выявленный объект культурного наследия[3].
- № 5 — Церковь Николая Чудотворца в Клённиках (Никола в Блинниках), 1657, колокольня 1749[4].
- № 5, стр. 2 — Дом причта церкви Николая Чудотворца в Клённиках.
- № 7/8, стр. 1 — Здание Товарищества печатания, издательства и книжной торговли И. Д. Сытина (1913—1914, архитектор А. Э. Эрихсон). Ранее здесь находилась усадьба Шаховских. Заявленный объект культурного наследия[3]. Здесь размещались склады, конторские помещения, квартиры, а также главный книжный магазин Товарищества. В доме жил советский государственный и партийный деятель А. Ф. Горкин[5].
- № 9/2, стр. 1-1А — Доходный дом П. А. Хвощинского (1872, архитектор И. П. Миронов; 1896, архитектор И. П. Залесский[3])
- № 9/2, стр. 6 — Жилой дом П. А. Хвощинского (1816; 1893, арх. И. А. Иванов-Шиц; 1910, П. Л. Щетинин). Объект культурного наследия регионального значения[3]
- № 9/2, стр. 7, 8 — Городская усадьба, XVIII в.- нач. XX в. (на месте бывшего Малороссийского подворья, 1669—1730 гг.)[3]
- № 11, стр. 1 — Дом В. Ф. Нарышкина — Рагузинских. Первоначально здесь жили, в основном, иностранцы, среди них — ганзейский купец Д. Н. Рутц. В конце XVII в. Н. Ф. Нарышкин выстроил по линии улицы палаты, от которых остались, восстановленные в 1950-е гг., фрагменты белокаменного декора на дворовом фасаде и своды в двух первых этажахглавного корпуса (кроме зала). В 1702 году здесь разместилась гимназия пастора Э. Глюка, которая после пожара 1707 годы была переведена в другое место, а усадьба была пожалована сербу С. Л. Владиславичу, при котором был надстроен узкий третий этаж; в большой палате, как известно из письма С. Л. Рагузинского Ф. М. Апраксину, вокруг стен были устроены хоры. В 1764 году владение перешло к М. Д. Кантемиру (1703—1771), брату А. Д. Кантемира. Около 1801 года в альбоме Казакова здание зафиксировано как владение Н. В. Репнина. Малороссийское подворье (XVII—XVIII вв.; надстройка 3 этажа и оформление уличного фасада начала XIX в.), объект культурного наследия федерального значения[3]. В 1825 году владение перешло к Человеколюбивому обществу — в это время была ликвидирована барочная декорация фасада и надстроены двухэтажные крылья здания[4].
- № 11/4, стр. 2, 3 — Жилой дом для служащих Московского Императорского Человеколюбивого общества (1875, архитектор Г. Б. Пранг; 1990-е гг.); на втором этаже размещалась домовая церковь. Ценный градоформирующий объект[3]
- № 13, стр. 1 — Доходный дом А. В. Лобзева (1906, архитектор Яковлев). Ценный градоформирующий объект[3]
- № 13, стр. 2 и 3 — Доходные дома А. В. Лобзева (1905, архитектор Э. К. Нирнзее). Объект культурного наследия регионального значения и ценный градоформирующий объект[3].
- № 15, стр. 1 — Доходный дом с магазинами А. Е. Шелагина (1873). Ценный градоформирующий объект[3]
- № 17/6 — Здание, известное как дом П. А. Румянцева, был выстроен в 1780-х гг. для М. Р. Хлебникова — заказчика строительства церкви Космы и Дамиана.; в 1793 году продан фельдмаршалу Румянцеву. В 1840-е годы дом перешёл в купечские руки; в 1870-х здесь располагалось правление Либаво-Роменской железной дороги, потом четыре года квартировал его председатель В.К. фон Мекк; с июля 1888 в одной половине бельэтажа городская аукционная камера; в 1912 году на втором этаже находился московский филиал фирмы «Сименс-Шукерт»; ныне посольство Республики Беларусь[6]. Большинство исследователей приписывают авторство дома В. И. Баженову, М. Ф. Казаков, вероятно, был автором показанного в его альбоме оформления парадного зала для Румянцева[4][7]. Перестроен в 1880-е годы архитектором Г. А. Кайзером.
- № 17/6, стр. 2,
ЦГФО — доходный дом (1871; 1877; 1925; 1946, архитектор Ф. М. Овчинников; 1990-е)[3].
По чётной стороне
- № 2/15,
памятник архитектуры (региональный) — городская усадьба В. П. Разумовской — В. Д. Поповой — Еремеевых (конец XVIII — середина XIX веков, архитектор В. А. Балашов, техник архитектуры А. Н. Кнабе)[3]. Ранее на этом месте находился Покровский великокняжеский монастырь, известный с 1479 года, затем — упразднённая в 1777 году церковь Покрова.
- В 1812 году дом занимал маршал Франции Мортье, назначенный Наполеоном губернатором Москвы; согласно альманаху на 1826 год, в доме жил московский уездный предводитель дворянства Г. А. Хомутов[8].
- № 2/15, стр. 1 (часть), памятник архитектуры (региональный) — жилой флигель городской усадьбы В. П. Разумовской — В. Д. Поповой — Еремеевых с торговыми помещениями (1790-е; 1800-е — 1810-е ; 2-я половина XIX века)[3].
- № 2/15, стр. 1 (часть), памятник архитектуры (вновь выявленный объект) — доходный дом купцов Еремеевых с номерами и гостиницей (1852—1854, в основе здания — флигель усадьбы В. П. Разумовской, 1797). В начале XX века здесь было общежитие Центросоюза[3].
- № 4/2, стр. 1 (на углу с Большим Спасоглинищевским переулком), ЦГФО — жилой дом купца П. М. Гусятникова — доходное владение И. И. Еремеева (конец XVIII века (?), 1817, 1878).
- № 6-8, стр. 1 (часть), памятник архитектуры (региональный) — доходный дом с лавками, начало XIX — начало XX веков (в основе здания — главный дом и флигели городских усадьб В. П. Измайлова, Я. А. Голицына, А. В. Репнина, 1770—1790)[3].
- № 6-8, стр. 1 (часть), памятник архитектуры (вновь выявленный объект) — главный дом городской усадьбы Салтыковых (1760—1770)[3].
- № 10 — доходный дом Р. А. фон Кольбе (1882, архитектор Н. В. Карнеев; 1899, архитектор Э. С. Юдицкий). В 1930-е годы дом был надстроен двумя этажами. Здесь жил физик П. Н. Лебедев.
- № 10/1, стр. 3, ЦГФО — жилой дом (1930-е, архитектор М. И. Бабицкий)[3].
- № 12, стр. 1 — здание Товарищества российско-американской резиновой мануфактуры «Треугольник» (1914—1916, архитектор М. С. Лялевич[3]). После октябрьской революции использовалось как административное здание: здесь располагался «Резинотрест», затем Министерство химической промышленности СССР, потом Федеральная служба налоговой полиции. В настоящее время здание занимает Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков.
- № 14/2, стр. 3, памятник архитектуры (федеральный) — Церковь Космы и Дамиана на Маросейке (1791—1793, архитектор М. Ф. Казаков). Отделка была закончена к 1803 году, существующая ограда установлена в 1972 году[3].
Улица в художественной литературе и искусстве
- У Петра Вяземского Маросейка выступает символом старой Руси:
- В романе «Война и мир» Л. Н. Толстой написал, что «у угла Маросейки, против большого, с запертыми ставнями дома» перед самым приходом французов мастера пришли брать расчёт, а хозяин уже покинул его.
- Семён Кирсанов обыграл название улицы (и его украинские коннотации) в стихотворении «Сентябрьское» (1925):
Моросит на Маросейке,
на Никольской колется…
дождь ползёт околицей.
Осень, осень-хмаросейка,
- Подвиги налоговых полицейских из ФСНП вдохновили на создание сериала «Маросейка, 12».
- Улица упоминается в советском кинофильме «Дикая собака Динго» с участием Галины Польских.
Общественный транспорт
- Станция метро «Китай-город».
- По улице долгое время ходили троллейбусы 25 и 45. Начиная с осени 2016 года их заменили на Автобусы №№ м3, 122, Т25; Н3 (ночной).
Напишите отзыв о статье "Улица Маросейка"
Примечания
- ↑ 1 2 Москва: все улицы, площади, бульвары, переулки / Вострышев М. И. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2010. — С. 318—319. — ISBN 978-5-699-33874-0.
- ↑ Васильев Н. Ю., Евстратова М. В., Овсянникова Е. Б., Панин О. А. Архитектура авангарда. Вторая половина 1920-х — первая половина 1930-х годов. — М.: С. Э. Гордеев, 2011. — С. 94. — 480 с.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 .[reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%EC%E0%F0%EE%F1%E5%E9%EA%E0&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Реестр памятников истории и культуры]. Официальный сайт «Москомнаследия». Проверено 10 сентября 2012. [www.webcitation.org/6BV5R5ZBx Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
- ↑ 1 2 3 Белый город // Памятники архитектуры Москвы / Макаревич Г. В., Альтшуллер Б. Г., Балдин В. И., Богданов В. В., Давид Л. А., Добровольская Э. Д. и др.. — М.: Искусство, 1989. — С. 283—297. — 380 с. — 50 000 экз.
- ↑ [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=1730 Горкин Александр Фёдорович]. Лица Москвы. Московская энциклопедия. Проверено 22 марта 2015.
- ↑ Федосюк Ю. А. Москва в кольце Садовых. — М.: Московский рабочий, 1983. — С. 214. — 447 с.
- ↑ Кремль. Китай-город. Центральные площади // Памятники архитектуры Москвы / Либсон В. Я., Домшлак М. И., Аренкова Ю. И. и др.. — М.: Искусство, 1983. — С. 293. — 504 с. — 25 000 экз.
- ↑ [street-moscow.ru/almanah-moskvy-1826/osoby.html Альманах на 1826 год.]
Литература
- Сытин П. В. Из истории московских улиц. — М., 1948.
- Муравьёв В. Б.. Московские улицы. Секреты переименований. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. — 336 с. — (Народный путеводитель). — ISBN 5-699-17008-1.
Ссылки
|
Портал «Москва» |
|---|
- [maps.yandex.ru Карты Яндекс] — [maps.yandex.ru/map.xml?mapID=2000&mapX=4189498&mapY=7474984&scale=11&distance=1230%2C-6250%3B950%2C-6450%3B780%2C-7010%3B950%2C-7230%3B1340%2C-7410%3B1840%2C-7600%3B2360%2C-7800%3B3090%2C-8110%3B Маросейка]
- [maps.google.com Google Maps] — [maps.google.com/maps?q=Moscow&t=h&hl=en&om=1&ie=UTF8&ll=55.757905,37.635126&spn=0.004256,0.009656&z=17&iwloc=addr Маросейка]
Отрывок, характеризующий Улица Маросейка
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
