Советская улица (Пермь)

Советская улица Пермь
Дом Эскина (Советская, 54)
Общая информация
Город	Пермь
Район	Ленинский
Микрорайон	Разгуляй, Центр I, Центр II
Протяжённость	3,3 км
Прежние названия	Базарная улица Торговая улица
[yandex.ru/maps/-/CVXDiBn7 на Яндекс.Картах]

Советская улица — одна из улиц в центре города Пермь. Проходит от Пермского мотовозоремонтного завода и улицы Николая Островского (Верхотурской) до улицы Хохрякова (Дальней) по территории Ленинского и Дзержинского районов. Улица разделена на три части улицами Попова (Долматовская) и Крисанова (Камышловская). Часть Советской улицы от улицы Крисанова до улицы Хохрякова называется проездом Якуба Коласа. Параллельна берегу Камы и соседним улицам Монастырской и Петропавловской. Одна из старейших улиц Перми.

История возникновения

В 1750 г. недалеко от Петропавловского собора появилась улица длиной в один квартал, которая первоначально называлась Нижняя. В 1787 она была названа Базарной, в 1792 — Торговской, а во время правления К. Ф. Модераха переименована в Торговую. Тогда она проходила лишь до Осинского проулка. Название Торговая и закрепилось за ней. В советское время было установлено название Советская улица.

В 1842 г. улицу затронул сильный городской пожар, выгорело 4 квартала.

К началу XX века на улице уже было 160 магазинов, 5 ресторанов, 4 гостиницы, 2 хлебопекарни, 2 кондитерских фабрики, пивзавод.

Мотовозоремонтный завод

В самом начале улицы, рядом с самым первым в городе каменным зданием (Петропавловским собором), размещается мотовозоремонтный завод им. А. А. Шпагина, прежде называвшийся паровозоремонтным. В 1884 г. здесь, по адресу: Торговая, 1, размещалось управление уездного воинского начальника. Тогда начальником был П. П. Дягилев (1891-92), отец известного мецената, театрального деятеля, представившего русский балет за рубежом, Сергея Дягилева. Здесь же, в 1866 г. было также убежище для детей бедных, а с 1876 г., в связи со строительством Горнозаводской железнодорожной линии, разместились и мастерские по ремонту паровозов (600 рабочих).

А. А. Шпагин (род. в 1879 г.) начал работать здесь строгальщиком. Он быстро стал одним их самых уважаемых работников, участвовал в революции 1905—1907 гг., был депутатом Государственной Думы, вынужден был в 1911 г. эмигрировать в Париж, но вернулся в 1917 г. В 1920 г. стал комиссаром в мастерских. Репрессирован вместе с женой в 1937 г. Реабилитирован в 1956 г. Заводу вернули его имя, которое было присвоено еще в 1923 г.

Другие достопримечательности

В самом начале улицы находятся три очень заметных дома. В них расположена контора «Межрегионгаз». До этого в 1992 г. здесь разместили Пермкомбанк, а в советское время размещались поликлиника, детский сад, отделение железнодорожного техникума (ныне — институт) и другое. Здания принадлежали железнодорожному ведомству. Из них первые два здания были построены в 1830—1839 гг., третье пристроено в 1899 г. последним владельцем А. П. Кропачевым. Дома так и называют — «Дома Кропачева». Все три дома выстроены в одном стиле.

Вплоть до улицы Попова Советская улица застроена историческими зданиями. Современных домов на ней очень мало, и, хотя здесь часто случались пожары, часть домов сгорела, другая часть снесена, на ней остается еще очень большое число исторических зданий. Среди них большинство — купеческие дома, но есть и более масштабные памятники архитектуры. Большая их часть выдержаны в стиле эклектики, с элементами барокко и ренессанса, в стиле модерн, встречаются элементы псевдорусского стиля. Дома в основном двухэтажные, небольшие. Часто строили полукаменные дома с кирпичным низом и деревянным вторым этажом. В XIX в. строилось также много и каменных зданий.

В 1990-е годы высотные дома стали появляться и в центральной части. На углу Сибирской и Советской улиц сооружено в начале XX в. здание гостиницы «Центральная», где останавливались многие деятели культуры, например, В. В. Маяковский. Это здание выдержано в новом для того времени стиле — конструктивизм 20-х годов.

До наших дней не дожил дом летописца Перми Дмитриева (№ 9}. На углу Советской улицы и улицы Газеты «Звезда» возвышается заметное здание бывшего рижского товарищества «Проводник», известное также как дом В. К. Пермяковой (№ 37).

Улица проходит мимо Театрального сквера, где стоит Оперный театр (cм. Петропавловская).

Нынешний Детский дом творчества (бывший районный Дом пионеров) до революции занимал торговый дом купцов Гаврилова и Боброва (на углу Комсомольского проспекта). Хозяевам принадлежали и другие дома в этом квартале. В районе Комсомольского проспекта появились первые высотные жилые 9-этажные здания, построенные в 1970-х годах.

В районе сквера Уральских добровольцев (старые названия — площадь Окулова в советские годы и Черный рынок до 1917 г.) между Советской, Петропавловской и Монастырской улицами стоят три очень похожих корпуса. В одном из них размещалась в советские годы типография № 2, в другом еще недавно размещалась ныне закрытая табачная фабрика, и еще один, в нем теперь — магазины. До революции здесь размещались склады и предприятия местных купцов. Далее находятся еще два примечательных здания — медицинский техникум и здание филармонии. Во дворе, примыкающем к Советской улице, в 1880 г. была выстроена пожарная каланча по причине частых в городе пожаров. По внешнему виду она напоминает ратушу и объявлена историко-архитектурным памятником.

Это перечень далеко не полный. Старое название улицы действительно оправдано. В справочниках по истории города в связи с Торговой улицей упоминаются фамилии многих купцов, которые как владели здесь жилыми домами, так и держали свои предприятия. Это П. Ф. Каменский, Александровы, Насоновы, Мартыновы, Оконишниковы (хлебные короли), Юманов (фабрика роялей), Эскины, Агафуровы, Беловы, П. А. Рябинин (купец 2 гильдии, городской голова, Судоплатовы (кондитерская фабрика).

Литература

Спешилова Е. Старая Пермь: Дома. Улицы. Люди. 1723-1917. — Пермь: Курсив, 1999. — 580 с. — 5000 экз.

Отрывок, характеризующий Советская улица (Пермь)

Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»