Улицы Владимира
Поделись знанием:
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
Содержание
|
В современном городе Владимире насчитывается 420, а с учётом отдельно расположенных микрорайонов, включённых в состав города,— более 520 улиц, проспектов, шоссе, площадей, переулков, проездов, линий, тупиков, спусков, внутригородских посёлков.
История формирования уличной сети Владимира
Особенности планировки города Владимира и основы для развития его уличной сети сформировались в XII веке при укреплении города Владимиром Мономахом и Андреем Боголюбским. Владимир располагался между Клязьмой и Лыбедью, на трёх холмах, разделённых глубокими впадинами, и представлял собой три самостоятельных укреплённых района, соединявшихся мостами: Печерний город (с XVII века — Кремль), Ветшаный (Ветчаный) город к востоку он него и Новый город к западу от Печернего[1]. Через все три части, примерно посередине каждой из них, параллельно береговой линии Клязьмы, пролегла центральная ось города, его первая и главная улица.
В XIV веке город выходит за границы своей древней территории: к северо-западу от неё появляются Пушкарская и Стрелецкая слободы, в XV веке за Лыбедью образуется слобода Варварка, в конце XVI века — Ямская слобода. Также появляются слободы Гончарная, Щемиловка, Боровок, Воронцовка, Дмитриевка. К 1715 году относится первый сохранившийся рисованный план («Чертёж») Владимира, из которого видно, что в городе сохранилась исторически сложившаяся трёхчастность планировки; его центральная улица — Большая — являлась частью тракта Москва — Нижний Новгород (ныне Большая Московская и Большая Нижегородская улицы). Других улиц практически не было, их образовывали ряды построек, не имеющие названий и определяемые по ориентирам: «дорога из посадских слобод в город», «на посаде за Ивановскими воротами в осыпи», «дорога круг города рвом» и т. д.[2]
В 1781 году по указу Екатерины II был утверждён первый регулярный план застройки Владимира, в основе которого лежал черновой план архитектора Николая фон Берка. На смену прежней беспорядочности застройки пришла рациональная система разбивки городской территории на чёткую сетку кварталов с проведением коротких поперечных улиц, выходящих под прямым углом на Большую. Территория города по-прежнему состояла из трёх частей: первую составлял Новый город, вторую — Кремль и Ветшаный город (стены и башни Кремля к середине XVIII века были разобраны), третью — Залыбедье. К 1824 году в городе было 48 улиц, из них в первой части — 21, во второй — 16 и в третьей — 9[3]. В начале XX века во Владимире насчитывалось уже 119 улиц, большая часть которых располагалась за пределами древних валов, на месте бывших загородных слобод.
В XX веке территория города возросла многократно, новое промышленное и жилое строительство осуществлялось в стороне от старого города — осваивалось Залыбедье, район Юрьевской дороги; в послевоенное время в черту Владимира вошли ряд окрестных деревень и сёл, среди них Доброе и Красное превратились в районы массовой застройки, на северо-западе появились Черёмушки, масштабное строительство развернулось в бывшей Ямской слободе и юго-западной окраине. К концу 1980-х годов в городе было около пятисот улиц. В состав Владимира вошли посёлки городского типа Юрьевец и Энергетик, в 2006 году — ряд населённых пунктов Камешковского и Суздальского районов, получивших статус микрорайонов (несколько населённых пунктов правобережья Клязьмы образовали Пригородный микрорайон).
В связи с увеличением площади городских земель 1 февраля 2007 года были изменены границы трёх административных районов Владимира — Ленинского, Октябрьского и Фрунзенского.
В 2009 году сёла Лунёво, Сельцо и деревня Ширманиха вышли из Пригородного микрорайона, объединены в единый жилой массив, на их территориях застраиваются 17 новых улиц[4].
Имена владимирских улиц
Послереволюционная эпоха во Владимире, равно как и в других городах страны, отразилась в массовом переименовании улиц: в 1917 году Соборная площадь стала площадью Свободы, Большая Московская улица и часть Большой Нижегородской — улицей III Интернационала, остальная часть Нижегородской — улицей Фрунзе. Вместо старой топонимической традиции, когда улицы именовались по особенностям своего расположения (Ямская, 1-я и 2-я Щемиловка, Солдатская, Стрелецкая — на месте бывших слобод; Спасская, Вознесенская, комплексы Ильинских и Троицких улиц, — по названиям церквей, служивших заметными ориентирами; Куткин переулок, Шишовая, Яковлевская — по фамилиям домовладельцев), появились новые, призванные отразить идеологические понятия эпохи (Советская, Октябрьская, Первомайская, Краснознамённая, Красного Профинтерна, Красномилицейская), а также увековечить имена деятелей партии и государства, знаменитых людей. Значительная часть подобных переименований имела место в 1927, 1957, 1967 годах, то есть была приурочена к круглым годовщинам Октябрьской революции; последняя за советский период волна переименований прошла в 1985 году в связи с 40-летием Победы в Великой Отечественной войне.
Во Владимире получил распространение «кустовой» способ именования улиц: в новых районах можно выделить отдельные комплексы улиц, названных по одному принципу, например, район художников (улицы Сурикова, Шишкина, Репина, Крамского, бульвар Художника Иванова и др.), к которому примыкает район с «музыкальной темой» в названиях улиц (Чайковского, Стасова, Танеева, Мусоргского, Даргомыжского и др.). В восточном районе, на территории бывшего Доброго села и его окрестностей, новые улицы получали названия в память о местных партийных деятелях (Комиссарова, Егорова, Тюговой).
В начале 1990-х годов во Владимире, опять же как и во многих населённых пунктах России, началась обратная волна переименований. В 1991 году горсоветом была разработана масштабная программа «топонимической реставрации» города, полностью к настоящему времени не реализованная. Ряду улиц были возвращены их исторические названия, некоторым присвоены новые. Так улицы в юго-западной части города, прежде носившие имена Ворошилова и Клемента Готвальда, были переименованы соответственно в Верхнюю и Нижнюю Дуброву, что было связано связано с их нахождением в этом районе лесопарка — остатка древнего леса на берегу Клязьмы (по В. И. Далю дуброва — лиственный лес, чернолесье, парк). Тогда же был принят мораторий на называние улиц по именам людей, который несколько раз нарушался: в 2000 году безымянная прежде площадь стала называться площадью Адмирала Лазарева, в 2008-м в городе появились переулок Сушкова и проезд Пономарёва)[5]. С 1990-х годов получили распространение названия, отражающие местоположение улиц (Дорожная, Сунгирская, Озёрная, Полянка и пр.), либо «красивые» названия типа Неповторимой, Ясной, Искристой, Майской и т. п. улиц в Юрьевце.
Список улиц Владимира
Названия улиц расположены в алфавитном порядке и приводятся в общепринятой форме, то есть улицу Демьяна Бедного следует искать среди названий на букву «Д», а не «Б». В то же время все номерные линии перечислены среди названий на «Л», а номерные проезды — на «П»; цифра перед названием некоторых улиц также не влияет на алфавитный порядок (2-я Никольская — в разделе «Н», а не «В» и т. д.). В скобках приводятся прежние названия улиц, при этом используются общепринятые сокращения.
В списке присутствуют несколько улиц, не имеющих домов, однако сохраняющих роль городских дорог и присутствующих в различных списках, планах города, обозначенных в ряде случаев в самом городе (Левинский проезд, улица Макаренко, Полевой проезд, улица Станкевича, бульвар Художника Иванова); показаны транспортные магистрали (Рокадная дорога, Суздальское шоссе, Юрьевское шоссе и т. д.). Потерявшие значение дорог упразднённые улицы приведены в отдельном списке.
А
- Агрономическая улица
- Площадь Адмирала Лазарева
- Проезд Александра Матросова
- Улица Александра Матросова
- Улица Александра Невского (до 1957 — Садовая ул. Красного села)
- Улица Алябьева
- Улица Асаткина (до 1967 — Спортивная ул.)
- Посёлок Аэропорта
Б
- Улица Бабушкина (до 1958 — Заводская ул.)
- Бакулинская улица
- Улица Балакирева
- Улица Батурина (до 1927 — Воскресенский пер.)
- Проезд Баумана
- Улица Баумана
- Улица Безыменского
- Улица Белоконской (в 1950—1957 — ул. Лысенко; в 1957—1967 — Целинная ул.)
- Белораменская улица
- Улица Белякова (до 1985 — Семязинская ул.[6])
- Береговая улица
- Улица Березина (до 1985 — пр. Связи)
- Улица Благонравова
- Улица Бобкова (до 1969 — часть ул. Чайковского)
- Богословский переулок (в 1927—1991 — ул. Учпрофсож)
- Улица Болотникова
- Большая Московская улица (в 1919—1995 — ул. III Интернационала)
- Большая Нижегородская улица (в 1919—1995 — ул. Фрунзе)
- Улица Большие Ременники (в 1965—1991 — ул. Победы)
- Большой проезд (до 1950 — Церковный пр.)
- Боровецкий спуск
- Улица Бородина
- Быковский проезд
В
- Вальковская улица
- Варваринский проезд
- 1-й Варваринский спуск
- Улица Варварка
- Улица Василисина
- Улица Ватутина
- Верезинская улица (до 1964 — дер. Верезино)
- Вересковая улица
- Улица Верещагина
- Верхнелыбедская улица
- Улица Верхние Ямки
- Верхний (1-й Верхний[7]) проезд
- Улица Верхняя Дуброва (до 1990 — ул. Ворошилова)
- Вишнёвая улица
- Вишневый проезд
- Владимирский спуск
- Вознесенская улица (в 1927—1990 — ул. Щедрина)
- Вокзальная площадь
- Вокзальная улица
- Вокзальный переулок
- Вокзальный спуск
- Улица Володарского (до 1923 — Троицкая-Безымянная ул.)
- Улица Воровского (до 1923 — Троицкая-Нагорная ул.)
- Улица Воронина (до 1970 — ул. Физика Столетова)
- Воронцовский переулок
- Восточная улица
- Площадь Восьмисотпятидесятилетия Владимира[8]
- Улица Восьмисотпятидесятилетия Владимира (до 1958 — Заводской бул.)
- Улица Восьмого Марта (до 1933 — Столетовская ул. и часть Красноармейской ул.)
Г
- Улица Гагарина (до 1923 — Царицынская ул., в 1923—1967 — ул. Ленина)
- Улица Гаршина
- Улица Гастелло
- Георгиевская улица (в 1923—1990 — ул. Красного Профинтерна)
- Улица Герцена (до 1927 — Ильинская ул.)
- Улица Глинки
- Улица Гоголя (до 1927 — Куткин пер.)
- Улица Годова Гора
- Горная улица
- Горный проезд
- Гороховая улица
- Улица Горького
- Горячева улица
- Гражданская улица (до 1927 — Петропавловская ул. и Яковлевская ул.)
- Улица Грибоедова
Д
- Дальний проезд
- Улица Даргомыжского
- Дачная улица
- Дворянская улица (в 1919—1925 — Большая Московская ул., в 1925—1927 — ул. Революции 1905 Года, в 1927—1967 — Большая Московская ул., в 1967—1995 — Московская ул.)
- Девическая улица (в 1927—1991 — Красномилицейская ул.)
- Улица Девятого Января (до 1933 — Безымянный пер. и Макушинская ул.)
- Улица Дегтярёва
- Улица Демьяна Бедного (до 1933 — Фокеевская ул. и Кочетовая ул.)
- Улица Десять Лет Октября (Десятого Октября) (до 1934 — Новоконная пл. и Конная пл.)
- Улица Дзержинского (до 1927 — Большая Мещанская ул.)
- Улица Диктора Левитана (до 1985 — Лисин пер.)
- Дмитриевская (Дмитриевская Слобода) улица
- Проезд Добролюбова
- Улица Добролюбова
- Добросельская улица (до 1957 — Московская ул. Доброго села)
- Добросельский проезд
- Улица Доватора
- Дорожная улица
- Улица Дружбы
Е
- Улица Егорова
- Улица Ермака
- Ерофеевский спуск
Ж
- Железнодорожная улица (до 1927 — ул. 1-я Щемиловка)
- Железнодорожные дома 187, 194, 196 км
- Улица Жуковского
- Улица Журавлиха
З
- Улица Завадского
- Загородный проезд
- Улица Задний Боровок
- Западная улица
- Западный проезд
- Зелёная улица (до 1927 — Малая Зелёная ул.)
- Улица Златовратского (до 1927 — Малая Ильинская ул.)
- Улица Зои Космодемьянской
И
- Ивановская-Подгорная улица
- Ильинская-Покатая улица
- Улица Ильича (до 1930 — Шишовая ул.)
К
- Казарменная улица
- Улица Каманина (в 1950—1957 — Стахановская ул., в 1957—1985 — Производственная ул.[9])
- Улица Карла Маркса (до 1923 — Мироносицкая ул.)
- Карьерная улица
- Кипрейная улица
- Улица Кирова
- 1-й Кирпичный проезд
- 2-й Кирпичный проезд
- 3-й Кирпичный проезд
- Клюквенная улица
- Клязьминская улица (до 1927 — Дмитриевский пер.)
- Улица Княгинин Монастырь (в 1923—1995 — пос. Воровского)
- Княгининская улица (в 1923—1991 — ул. Некрасова)
- Ковровский проезд (до 1957 — Садовая ул. Доброго села)
- Улица Козлов Вал
- Козлов тупик
- 1-й Коллективный проезд
- 2-й Коллективный проезд
- 1-я Кольцевая улица
- 2-я Кольцевая улица
- 3-я Кольцевая улица
- Улица Комиссарова
- Коммунальный спуск (до 1927 — Казаринов пер. и Лукьяновский спуск)
- Комсомольская улица (до 1927 — Боголюбовская ул.)
- Константино-Еленинский проезд (ранее пл. Культуры)
- Костерин переулок
- Улица Котовского
- Улица Крайнова (до 1985 — 15-й пр.)
- Улица Крамского
- Улица Красная Горка (до 1930-х гг. — дер. Быковка)
- Красная улица
- Красноармейская улица (до 1923 — Большая Сретенская ул., позднее присоединён Дементьевский проезд)
- Краснознамённая улица
- Краснораменская улица
- Красносельская улица
- Красносельский проезд
- Красный переулок
- Красный проезд
- Кремлёвская улица (до 1927 — Николокремлёвская ул.)
- Улица Крупской
- Улица Куйбышева
- Проезд Кулибина
- Улица Кулибина
- Улица Куликова
- Курская улица
Л
- Ладожская улица
- Проезд Лакина
- Улица Лакина (до 1956 — 5-я линия)
- Ландышевая улица
- Улица Левино Поле (до 1957 — село Левино Поле)
- Левинский проезд
- Площадь Ленина
- Проспект Ленина (до 1936 — Ямская слобода, в 1936—1961 — Ямская ул., в 1961—1967 — ул. Гагарина)
- Улица Лермонтова
- Улица Лескова
- Лесная улица
- Летнеперевозинская улица (в 1967—1990 — ул. Столярова)
- Ливенская улица
- Линейная улица (с 1978 включает ул. Спиртовку)
- 1-я линия
- 2-я линия
- 3-я линия
- 4-я линия
- 7-я линия
- 8-я линия
- 9-я линия
- Улица Ломоносова (до 1923 — Малая Сретенская ул.)
- Луговая улица
- Улица Луначарского (до 1923 — Воскресенская ул.)
- Лунёвская улица
- Улица Лунёвский Вал
- Лыбедский проезд (до 1927 — Зачатьевский пер., в 1950 присоединён Инвалидный пер.)
- Львовская улица
- Улица Любови Шевцовой
М
- Улица Майдан
- Улица Макаренко
- Улица Малые Ременники
- Малый проезд
- Манежный тупик
- Посёлок Марьино
- Марьинская улица
- Проезд Маяковского
- Улица Маяковского (до 1957 — Горьковская ул. Доброго села)
- Мельничный проезд
- Улица Менделеева (до 1933 — часть Подьяческой ул.)
- Мещёрская улица
- Улица Минина (до 1957 — часть ул. Мира Доброго села)
- Улица Мира (до 1951 — ул. Новая Слободка)
- Михайловская улица
- Проезд Мичурина
- Улица Мичурина
- Улица Модорова (до 1967 — Краснознамённый пр.)
- Молодёжная улица
- Улица МОПРа (до 1933 — Макарьевская ул.)
- Московское шоссе
- Мостостроевская улица
- Музейная улица (до 1927 — Борисоглебская ул.)
- Муромская улица
- 1-й Муромский переулок (до 1927 — 1-я Новопятницкая ул.)
- 2-й Муромский переулок (до 1927 — 2-я Новопятницкая ул.)
- Улица Мусоргского
- Улица МЮДа (до 1933 — Солдатская ул. и Александровская ул.)
Н
- Народная улица
- Нижнелыбедская улица
- Нижний проезд
- Улица Нижняя Дуброва (до 1990 — ул. Клемента Готвальда)
- Улица Никитина (до 1986 — Школьная ул.)
- Никитская улица (в 1923—1991 — Первомайская ул.)
- Улица Николая Островского
- Никологалейская улица (в 1923—1967 — Верхняя ул. Калинина и Нижняя ул. Калинина, в 1967—1990 — ул. Калинина)
- 1-я Никольская улица (в 1925—1991 — ул. Нариманова)
- 2-я Никольская улица (в 1925—1991 — ул. Сунь Ятсена)
- Новая улица
- Новогончарная улица
- Новогончарный переулок
- Новоямская улица
- Новоямской переулок
О
- Объездное шоссе (пекинка)
- Овражная улица
- Улица Одоевского
- Озёрная улица
- Октябрьская улица (до 1923 — Пятницкая ул.)
- Октябрьский городок
- Октябрьский проспект (до 1961 — просп. Сталина)
- Улица Олега Кошевого
- Улица Ольховка
- Ореховая улица
- Осиновая улица
- Улица Осьмова (до 1927 — Ивановская ул., в 1927—1967 — ул. Ворошилова, затем Коммунистическая ул.)
- Офицерская улица
- Офицерский проезд
П
- Улица Павлика Морозова
- Улица Парижской Коммуны (до 1923 — Часовенная ул.)
- Пенкинская улица
- Улица Передний Боровок
- Перекопский городок
- 1-я Пионерская улица
- Улица Пичугина (до 1964 — Школьный пр.)
- Площадь Победы (ранее — пл. 30-летия Победы)
- Улица Погодина
- Улица Подбельского (до 1923 — Троицкая ул.)
- 2-я Подгорная улица (до 1927 — Троицкая-Подгорная ул.)
- Проезд Пожарского
- Улица Пожарского (до 1957 — часть ул. Мира Доброго села)
- Пойменная улица
- Полевой проезд
- Улица Полины Осипенко
- Улица Польцо
- Улица Полянка
- Помпецкий переулок
- Проезд Пономарёва
- Поселковая улица
- Почаевская улица
- Улица Почаевский Овраг
- 2-й Почаевский проезд
- 3-й Почаевский проезд
- Почтовый переулок
- Пригородная улица
- 1-й проезд
- 2-й проезд
- 6-й проезд
- 16-й проезд
- 17-й проезд
- 18-й проезд
- 19-й проезд
- 21-й проезд
- 22-й проезд
- 23-й проезд
- 24-й проезд
- 25-й проезд
- 26-й проезд
- Производственная улица
- Промышленный проезд
- Улица Пугачёва
- Пушкарская улица
Р
- Рабочая улица (до 1927 — ул. 2-я Щемиловка)
- Рабочий переулок
- Рабочий спуск (до 1927 — Жандармский спуск)
- Улица Радищева
- Улица Разина
- Улица Растопчина
- Рахмановская улица
- Улица Репина
- Родниковый проезд
- Рокадная дорога
- Рпенский проезд
- Посёлок РТС
С
- Садовая площадь
- Садовая улица (в 1957 к ней присоединена ул. Будённого, до 1927 называвшаяся Тюремной ул.)
- Улица Сакко и Ванцетти (до 1927 — Дятлов пер., Большая Зелёная ул., часть Подьяческой ул. и Подьяческая пл.)
- Санаторная улица
- Улица Свердлова (до 1923 — Сергиевская ул.)
- Улица Связи
- Северная улица
- Северный проезд
- Селецкая улица
- Улица Семашко (до 1927 — Протасьевская ул.)
- Семязинская улица
- Улица Сергея Лазо
- Складская улица
- Собинская улица
- Соборная площадь (в 1917—1991 — пл. Свободы)
- Посёлок Совхоза «Вышка»
- Совхозная улица
- Улица Соколова-Соколёнка
- Солнечная улица
- Улица Сорок Лет Октября (до 1957 — ул. Калинина Красного села)
- Сосенская улица
- 1-й Сосенский проезд
- 2-й Сосенский проезд
- Сосенский переулок
- Сосенский тупик
- Социалистическая улица (в 1957—1958 — ул. Баграмяна)
- Спасская улица (в 1923—1991 — Советская ул.)
- Спортивный переулок (до 1935 — Лыбедский пер.)
- Средний проезд
- Ставровская улица
- Улица Станкевича
- Старогончарная улица
- Старогончарный переулок
- Проезд Стасова
- Улица Стасова
- Улица Столетовых (до 1927 — Рождественская ул., в 1927—1970 — Пролетарская ул.)
- Стрелецкая улица (в 1933—1936 — ул. Сталина)
- Стрелецкий городок
- Улица Стрелецкий Мыс
- Стрелецкий переулок
- Посёлок Строителей
- Проспект Строителей
- Улица Строителей
- Улица Студёная Гора (в 1937—1991 — ул. Пушкина)
- Студенческая улица
- Улица Суворова
- Судогодское шоссе
- Суздальская улица
- Суздальский проспект (ранее Ленинградская ул.)
- Суздальское шоссе
- Сунгирская улица
- Улица Сурикова (в 1957—1958 — бул. Сурикова)
- Суходольская улица
- Переулок Сушкова
- Сущёвская улица
- Сущёвский проезд
Т
- Улица Танеева
- Танковый проезд
- Театральная площадь
- Улица Тихонравова
- Улица Токарева
- Толмачёвская улица
- 1-й Толмачёвский проезд
- 2-й Толмачёвский проезд
- 3-й Толмачёвский проезд
- Толстовский переулок (до 1927 — Знаменский пер.)
- Тракторная улица
- Улица Труда
- Трудовая улица
- Тумская улица
- Тумская улица (Яма)[10]
- 1-й Тупиковый проезд
- 2-й Тупиковый проезд
- 3-й Тупиковый проезд
- 4-й Тупиковый проезд
- 5-й Тупиковый проезд
- 6-й Тупиковый проезд
- Улица Тургенева
У
- Университетская улица (ранее — проезд Строителей)
- Тупик Урицкого
- Улица Урицкого (до 1923 — Подсоборная ул., позднее к ней присоединена Подбульварная ул.)
- Урожайная улица
- Усадебная улица
- Улица Усти-на-Лабе (до 1975 — Электрозаводская ул.; участку улицы за Рокадной дорогой возвращено это название)
- Учительская улица
Ф
- Улица Фатьянова
- Улица Федосеева (до 1933 — Малая Мещанская ул.)
- Улица Фейгина (до 1967 — Кооперативная ул.)
- Фестивальная улица (до 1957 — ул. Мира Красного села)
- Фестивальный проезд
- Площадь Фрунзе
- Улица Фурманова
Х
- Улица Хирурга Контора
- Улица Хирурга Орлова
- Хлебозаводская улица
- Бульвар Художника Иванова
- Улица Художника Левитана (до появления ул. Диктора Левитана — просто ул. Левитана)
Ч
- Проезд Чайковского
- Улица Чайковского
- Улица Чапаева
- Черничная улица
- Чернораменская улица
- Улица Чернышевского
- Улица Черняховского
- Улица Чехова (до 1935 — Зелёная-Ильинская ул.)
Ш
- Улица Шестнадцать Лет Октября (до 1933 — дер. Михайловка и Архангеловка)
- Улица Ширманиха
- Улица Шишкина
- Улица Шороновка
- Посёлок Шпалорезка
Э
- Элеваторная улица
- Электрозаводская улица
- Электроприборовский проезд
- Энергетический проезд
Ю
- Юбилейная улица
- Южная улица
- Южный проезд
- Юрьевская улица
- Юрьевский переулок (до 1927 — Петропавловский пер.)
- Юрьевский проезд
- Юрьевское шоссе
Я
- Улица Яблочкова
Список упразднённых улиц
В списке приведены названия исчезнувших с 1960-х годов улиц города. Наибольшая их часть располагалась в северо-западной части города (Черёмушках), а также в Красном и Добром сёлах, вошедших в 1950 году состав Владимира. Эти территории из частных секторов превратились в «спальные районы» города с небольшим числом протяжённых улиц.
- Улица Айвазовского
- Арфановский переулок
- Проезд Балакирева
- Улица Белинского
- Улица Васнецова
- Весенняя улица
- Улица Гайдара
- Улица Двадцать Четвёртого Декабря
- Детская улица
- 1-я Заводская улица
- Улица Ивана Никитина
- Киевская улица
- Улица Кольцова
- Улица Коровина
- Улица Короленко
- Красногвардейская улица
- Улица Кутузова
- Улица Лазарева
- Литейная улица
- Улица Маковского
- Малослободский переулок
- Малослободский тупик
- Моторная улица
- Проезд Новикова-Прибоя
- Улица Новикова-Прибоя
- 1-й и 2-й Новоямские проезды
- Улица Огарёва
- Улица Перова
- Песчаная улица
- Улица Плеханова
- 1-я Подгорная улица
- Покровская улица
- 5-й, 7-й — 14-й проезды
- Улица Саврасова
- Садоводческая улица
- Улица Сергея Тюленина
- Проезд Станкевича
- Улица Тюговой
- Улица Ульяны Громовой
- 1-й и 2-й Усадебные тупики
- Улица Шевченко
- Улица Шишкова
Отдельные микрорайоны
Коммунар
- Зелёная улица
- Лесная улица
- Набережная улица
- Песочная улица
- Советская улица
- Центральная улица
- Школьная улица
Лесной
- Лесная улица
Мостострой
- Зелёная улица
- Набережная улица
- Северная улица
- Центральная улица
- Школьная улица
Оргтруд
- Улица Гагарина
- Улица Горького
- Улица Гуреева
- Улица Девятого Октября
- Улица Дзержинского
- Зелёная улица
- Улица Кирова
- Улица Ленина
- 1-я Лесная улица
- 2-я Лесная улица
- Молодёжная улица
- Набережная улица
- Нижнесадовая улица
- Новая улица
- Октябрьская улица
- Пионерская улица
- Улица Пушкина
- Рабочая улица
- Северная улица
- Спортивная улица
- Улица Строителей
- Улица Фрунзе
Пиганово
- Центральная улица
Энергетик
- Росляковская улица
- Садовая улица
- Северная улица
- Советская улица
- Совхозная улица
- Улица Энергетиков
Юрьевец
- Багряная улица
- Берёзовая улица
- Визитная улица
- Вольная улица
- Всесвятская улица
- Гвардейская улица
- Железнодорожные дома 181 км
- Институтский городок
- Искристая улица
- Майская улица
- Улица Михалькова
- Неповторимая улица
- Ноябрьская улица
- Православная улица
- Преображенская улица
- Прохладная улица
- Родниковая улица
- Рождественская улица
- Улица Рос
- Рябиновая улица
- Светлая улица
- Сиреневая улица
- Славная улица
- Станционная улица
- Строительный проезд
- Тенистая улица
- Тихая улица
- Школьный проезд
- Ясная улица
Населённые пункты
- дер. Аббакумово (улицы: Новая, Центральная)
- дер. Бухолово (Садовая улица)
- дер. Вилки (Центральная улица)
- пос. Долгая Лужа (Деревенская улица)
- пос. Заклязьминский (улицы: Восточная, Заречная, Зелёная, Лесная, Новая, Центральная)
- дер. Злобино (улицы: Лесная, Полевая)
- с. Кусуново (Центральная улица)
- турбаза «Ладога» (Сосновая улица)
- с. Мосино (Покровская улица)
- дер. Немцово (улицы: Новая, Полевая)
- дер. Никулино (улицы: Лесная, Солнечная)
- дер. Оборино (Полевая улица)
- пос. Рахманов Перевоз (Лесная улица)
- с. Спасское (улицы: Садовая, Совхозная, Сторонка, Студенческая, Центральная)
- дер. Уварово (улицы: Малая Сторонка, Центральная)
- с. Ущер (Ущерская улица)
- дер. Шепелево (улицы: Новая, Центральная)
Факты
- Первый случай возвращения улице её исторического названия произошёл уже в 1936 году. Улица, располагавшаяся на месте известной с XVI века Стрелецкой слободы, в 1933 году была переименована в улицу Сталина. Однако спустя три года «в связи с несоответствием состояния и благоустройства улицы с её названием» ей вернули прежнее имя — Стрелецкая[11]. Впрочем, имя Сталина чуть позже вновь появилось на карте города — по Генеральному плану 1947 года проспект Сталина должен был связать центральную часть города с площадью Ленина. Так в итоге и произошло, но уже после 1961 года, когда проспект Сталина был переименован в Октябрьский проспект. Не сохранился в городе и топоним улица Ворошилова: сначала так называлась нынешняя улица Осьмова, затем — нынешняя Верхняя Дуброва.
- Название улица Осьмова (в память об участнике трёх революций Николае Михайловиче Осьмове) стало своеобразным топонимическим казусом — на ряде домов по этой улице висят таблички улица Осьмого. Подобному «переосмыслению» подвергаются и некоторые другие названия: улица Белоконской (по фамилии участницы социал-демократического движения во Владимире Любови Матвеевны Николаевой-Белоконской) почти официально стала улицей Белоконская (а то и Бело-Конская), а улица Безыменского (комсомольского поэта) на одном из планов города обозначена как улица Безымянного.
- В 1967 году с формальным обоснованием «в ознаменование 50-й годовщины Октября» улица Ленина стала называться улицей Гагарина, а улица Гагарина — проспектом Ленина. Большая Московская улица в течение 46 лет (в 1919—1925 и 1927—1967) располагалась не к востоку от Золотых ворот, а к западу — это имя носила бывшая и нынешняя Дворянская улица.
- Улица Погодина носит имя одного из Героев Советского Союза, но кого именно — неизвестно: в решении исполкома Владимирского горсовета № 781 от 20 июня 1951 года указана только фамилия Погодин. Наиболее вероятно, что она принадлежит Дмитрию Дмитриевичу Погодину[12][13][14], но есть источники, указывающие на то, что улица названа по фамилии Николая Кузьмича Погодина, уроженца деревни Кибирёво ныне Петушинского района[15].
Напишите отзыв о статье "Улицы Владимира"
Примечания
- ↑ Пользуясь современными ориентирами территорию древнего Владимира можно описать так: Печерний город располагался от Соборной площади до улицы Осьмова и Коммунального спуска; Ветшаный — от восточной границы Печернего до Рабочего спуска; Новый город — от Золотых ворот до Торгового моста (Соборной площади).
- ↑ Титова, 1973, с. 99.
- ↑ Скворцов, 1984, с. 147.
- ↑ [www.vladimironline.ru/economics/id_28612/ Игорный бизнес заплатит по максимуму]. vladimironline.ru (24 февраля 2009). Проверено 22 марта 2015.
- ↑ [www.kp.ru/daily/24166/378930/ Переулок в центре назовут в честь советского чиновника]. «Комсомольская правда» (19 сентября 2008). Проверено 22 марта 2015.
- ↑ Название Семязинская позже было присвоено одной из новых улиц города, расположенной в коттеджном посёлке Семязино.
- ↑ Здесь и далее в скобках курсивом даны другие варианты названия, встречающиеся в планах города или табличках на домах.
- ↑ Упразднённое название площади у центрального входа в Городской парк (ранее — парк им. 850-летия Владимира) на улице Батурина.
- ↑ Название Производственная позже было дано одной из улиц в юго-западной промзоне.
- ↑ Во Владимире две Тумских улицы: одна начинается от Летнеперевозинской и идёт вдоль железнодорожной линии, другая в середине 1990-х годов наряду с Мещёрской, Мостостроевской, Производственной, Складской, Хлебозаводской улицами выделена в юго-западной промзоне, имевшей официальное название Тумская линия, 3-й км (по расстоянию по железной дороге Владимир — Тумская от вокзала Владимир), а в народе именуемой Ямой (по ландшафтной особенности своего расположения).
- ↑ Скворцов, 1984, с. 273.
- ↑ Рудницкий, 1958, с. 183.
- ↑ Дмитриев, 1989, с. 230.
- ↑ Титова, 2012, с. 123.
- ↑ Скворцов, 1984, с. 262.
Литература
- Дмитриев Ю. А. и др. Улицы Владимира. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1989. — 256 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-7415-0017-X.
- Скворцов А. И. и др. Владимир: Путеводитель-справочник. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1984. — 303 с. — 50 000 экз.
- Город Владимир: Историко-экономический очерк / Сост. В. Т. Рудницкий, С. В. Ларин. — Владимир: Владим. кн. изд-во, 1958. — 188 с. — 25 000 экз.
- Титова В. И. Владимир в волшебном зеркале топонимии: история города в названиях его улиц, переулков, площадей и др. — Владимир: Транзит-ИКС, 2012. — 232 с. — 1000 экз.
- Титова В. И. Тайны названий // Интересное о крае. Люди, история, жизнь, природа земли Владимирской. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1973. — С. 97—101. — 20 000 экз.
- Минин С. Н. Как зовут тебя, улица? // Записки владимирских краеведов. — Владимир, 1998. — Вып. 2. — С. 43—70. — ISBN 5-86953-051-2.
Ссылки
- [www.vladimir-city.ru/urban/system/Sprav2014.pdf Справочник действующих названий существующих микрорайонов, улиц, поименованных территорий и объектов муниципального образования город Владимир]
- [vgv.avo.ru/1/01.HTM Виртуальный Владимир: путеводитель по улицам и домам города]
Отрывок, характеризующий Улицы Владимира
[Смерть спасительна и смерть спокойна;О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
