Улу-Мухаммед

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Улуг-Мухаммед»)
Перейти к: навигация, поиск
Улу-Мухаммед
тат. Oluğ Möxämmät, Олуг Мөхәммәт, ‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Лицевой летописный свод: «В ту же зиму царь Улу-Махмет приходил с войском к Мурому из Старого Нижнего Новгорода»</td></tr>

хан Золотой Орды
1419 — 1423
Предшественник: Кажи-Мухаммед
Преемник: Барак-хан
1426 — 1427
Предшественник: Барак-хан
Преемник: Барак-хан
с 1428
Предшественник: Барак-хан
Преемник: Кичи-Мухаммед
1428 — 1432
Предшественник: Кичи-Мухаммед
Преемник: Кичи-Мухаммед
хан Казани
1438 — 1445
Преемник: Махмуд (Мамутяк)
 
Вероисповедание: ислам
Рождение: 1405(1405)
Смерть: 1445(1445)
Казань
Род: Чингизиды
Отец: Ичкиле Хасан
Дети: сыновья: Махмуд (Мамутяк), Мустафа, Касим, Якуб

Улу-Мухаммед хан (Улуг Мухаммед, тат. Oluğ Möxämmät, Олуг Мөхәммәт, ‎ 1405 — 1445, Казань) — средневековый государственный деятель, чингизид, золотоордынский (до 1436), крымский (1437) и казанский хан (1438—1445). Сын Ичкиле Хасан оглана, тукайтимурид. Получил прозвище «Улу» — большой, в отличие от другого Мухаммеда, который звался «Кичи» — меньшой.

Основатель Казанского ханства (1438), основоположник Касимовского ханства.

Хан Улуса Джучи в 1419—1423, 1426—1426, 1428. В 1428—1432 вёл упорную борьбу за владение Улусом Джучи с представителями младшей ветви династии тукайтимуридов. Потерпев поражение, бежал (1423) в Волжско-Камскую Булгарию. С помощью великого князя Литовского Витовта вернул золотоордынский престол (1426). Распространив свою власть на Крым, установил дружественные отношения с турецким султаном Мурадом II. Отправил посольство в Египет (1428—1429). В 1431 году на суд к Улу-Мухаммеду приезжали сын и внук Дмитрия Донского, претендовавшие на великокняжеское достоинство. Хан решил дело в пользу внука, Василия II Васильевича.





Происхождение

В источниках приводятся противоречивые данные о происхождении Мухаммед-хана, в связи с чем среди историков существуют разногласия по поводу личности его отца.[1]

Согласно Абулгази, происхождение Мухаммад-хана таково: «Имя младшего брата вышеупомянутого [Мухаммад-хана] Тулек-Тимур, его сын Хабине,[примечание 1] его сын Хасан оглан, именуемый Ичкили Хасаном, его сын Мухаммад-хан». Таким образом, согласно ему, отцом Мухаммад-хана является Ичкиле Хасан.[2][3]

По мнению других историков отцом Мухаммад-хана является Чагай. Абд ал-Гаффар Кырыми называет хана «Мухаммад бин Дж[а]гай оглан»[4] В списке сочинения Кырыми, которым пользовался Луи-Матьё Лангле (англ.), отцом Мухаммад-хана назван один из близких родственников Тохтамыша Хасан Джефайи. Скорее всего, Лангле просто прочитал имя «Дж[а]гай» как «Джефайи».[1] Халим Гирай передает это имя как «Джанай».[5] Хасан Ортекин в работе «Родословная крымских ханов» читает его имя как «Джефаи».[6]

В работе «Диван ал-инша» родословная Мухаммад-хана описана следующим образом: «...Мухаммад-хан, сын Хасана, сын ахи Токтамыш-хана...»[примечание 2]

Согласно Мунаджжим-баши генеалогия Мухаммад-хана такова: «Султан Мухаммад-хан, сын Тимур-султана, сына Тимур-Кутлуга, сына Тимур-Мелика, сына Урус-хана».[7] При этом историк перепутал Улу-Мухаммеда с Кичи-Мухаммедом. По Мунаджжим-баши, эти два Мухаммеда были родными братьями.[1] До недавнего времени эта версия происхождения Мухаммад-хана принималась большинством историков.[8] Её придерживались Шигабутдин Марджани (который, однако, в отличие от Мунаджжим-баши, принимал Мухаммад-хана за внука Урус-хана), Хади Атласи,[9] Ахмед Зеки Валиди (позже он принял точку зрения Абулгази).[10][11] Газиз Губайдуллин ограничился лишь упоминанием о том, что Мухаммад-хан произошел из династии Чингис-хана.[12] Согласно Мураду Рамзи Улуг-Мухаммад-хан не являлся братом Кучук-Мухаммад-хана.[13] Василий Смирнов к окончательному выводу не пришел.[14]

Михаил Худяков считал, что Улуг-Мухаммад-хан является сыном хана Джелаледдина и внуком Тохтамыша.[15]

На данный момент считается, что наиболее верной является генеалогия, переданная Абулгази, то есть отцом Улуг-Мухаммада, по всей вероятности, является Ичкиле Хасан, в то время как Кичи-Мухаммед является сыном хана Тимура.[1]

Борьба с Бораком за власть в Орде

Мухаммед-хан впервые предъявил свои претензии на престол Золотой Орды в 1419 году, к этому году относятся самые ранние из монет, выпущенных от его имени.[16] По мнению Р. Ю. Почекаева, он пользовался поддержкой крымской знати, в первую очередь эмира Текие из рода Ширин. Он использовал момент анархии, наступившей после смерти Едигея. Выйдя из Крыма, он захватил власть в Волжской Булгарии и Хаджитархане и в 1420 году объявил себя ханом Золотой Орды.[17][18] Известно, что, выдвинувшийся в Восточном Деште другой предводитель — Борак сын Койричака, которого поддержали многие представители знати Синей орды, Улугбек и главное — Мансур, искал убежища у Улугбека от Мухаммеда-хана. По мнению историков Абд ар-Раззака и Мунаджжим-баши, это происходило в 1420 году.[17][18]

В это время в Восточном Деште при поддержке ногайских биев во главе со старшим сыном Едигея Мансуром власть захватил Хаджи-Мухаммед, также провозгласивший себя ханом Орды, но не пытавшийся захватить Поволжье. Вместе с тем, и в западной части Орды Мухаммеда поддерживали далеко не все. В оппозиции находились даже его двоюродные братья Худайдат сын Али, и Девлет-Берди сын Таш-Тимура. При поддержке мангытов Борак разбил Мухаммеда (1421—1422), который нашел прибежище в Литве у князя Витовта.

Пока Мухаммед был в Литве, борьбу против Борака начал его двоюродный брат Худайдат, также претендовавший на престол, но был побежден Бораком (1423), окончательно разгромлен войсками Витовта (1424) при налете на Одоевское княжество, и вероятно погиб, так как в дальнейшем его имя не упоминается. В этот момент Витовт оказал поддержку Мухаммеду, и тот овладел родным Крымом (1424). Выйдя из Крыма он легко овладел Хаджитарханом и наконец вступил в битву за Сарай-Берке. В 1426 году он смог одолеть Борака, который отступил на восток. В скором времени у Мухаммеда начался конфликт с Девлет-Берди, захватившим власть в Крыму. В 1427 году в поволжье вернулся Борак, который смог собраться с силами на востоке. Он захватил Сарай у Мухаммеда, но тот сохранил власть в Булгарии и Хаджитархане. В этот момент Девлет-Берди выступил из Крыма и напал на Борака, овладел Сараем и провозгласил себя ханом, но через три дня Борак вернулся и разгромил Девлет-Берди. Однако борьба с крымским царевичем видимо ослабила его. В этот момент Мухаммед напал на Борака и захватил Сарай.

Придя к власти, Мухаммед повел активную внешнюю политику. Он продолжал поддерживать дружественные отношения с Витовтом. Он направил дружественное послание турецкому султану Мураду II (14 марта 1428), в котором объявлял о своём воцарении, послал посольство к султану Египта Барсбаю (1429). Не получив ответа от Турции и от Египта, Мухаммед благожелательно принял послов германского императора.

Борьба с Кичи Мухаммедом

Восстановить былое могущество Золотой Орды Мухаммеду не удалось. Земли к Востоку от Волги больше не подчинялись Орде. Около 1428 года появился новый конкурент в борьбе за трон, Мухаммед сын Тимур-хана. Чтобы избежать путаницы, современники прозвали правителя Орды Улу-Мухаммед (то есть «старший»), а его конкурента Кичи-Мухаммед, то есть младший. Кичи-Мухаммед пользовался поддержкой ногайских биев, сыновей Едигея и младших братьев Мансура, Гази и Науруса. Кроме того он имел много сторонников в Хаджитархане.

Погодные условия в Поволжье в эти годы были неблагоприятными, народ голодал, а правитель не обладал возможностью как-то его поддержать. В этих услових многие переходили на сторону Кичи-Мухаммеда. Его победа была уже близка, но в этот момент из-за какой-то ссоры Кичи-Мухаммеда покинули ногайские бии. При этом Наурус-бий перешёл на сторону Улу-Мухаммеда со своими войсками, чем значительно усилил его. Улу-Мухаммед сделал его беклярбеком. В конце 1420-х—начале 1430-х власть Улу Мухаммеда была велика, и соседи именно его считали законным правителем Орды. Однако возвышение ногайского вождя вызвало негативную реакцию среди старых и заслуженных сторонников Улу Мухаммеда, Текие, предводителя рода Ширин, и Хайдара, главы рода Кунграт. Он причинил им ещё несколько обид, в итоге против него возник заговор.

Хайдар без ведома Улу-Мухаммеда совершил набег на Русь (1430) и обманом захватил в плен воеводу города Мценск Григория Протасьева. Мценск был тогда под властью Литвы, союзницы Улу-Мухаммеда, поэтому при возвращении из набега Хайдар получил гневный выговор, а Протасьев был отпущен с почётом и подарками.

В 1431 году к Улу-Мухаммеду явились для разрешения спора о великом княжении московский князь Василий II Темный и Юрий Дмитриевич Звенигородский. Текие гостеприимно принял Юрия, обещал ему поддержку и убеждал в положительном решении. Но интересы Василия представлял опытный дипломат Иван Дмитриевич Всеволожский. Он сумел сыграть на своеволии хана, выставляя на первый план, что хан волен в своём решении, тогда как его противники ссылались на завещание Дмитрия Донского. Против Юрия Дмитриевича сыграли и его дружеские контакты с Литвой, тогда как Всеволжский подчеркивал отсутствие самостоятельной политики у московского князя. В итоге спор был решен в пользу Василия, что подорвало авторитет Текие и вызвало его обиду. Когда Кичи-Мухаммед начал активные действия против Улу-Мухаммеда (1432), Текие и Хайдар со своими войсками откочевали в Крым, где способствовали приходу к власти очередного претендента на ханский престол Сайид-Ахмада, сына Керимберды и внука Токтамыша.

После кончины Витовта (1430) в Литве началась длительная борьбы за власть между Свидригайлом и Сигизмундом Кейстутовичем. Улу-Мухаммед поддерживал Свидригайло и неоднократно посылал ему войска, но тот заключил союз с Сайид Ахмадом. Тогда Улу Мухаммед попытался договориться с Сигизмундом, но тот, занятый междоусобной войной, помощи оказать не мог. Тогда Улу Мухаммед пошёл на переговоры с Кичи Мухаммедом. Он уступил ему Поволжье, сохранив свою власть в западной части, на окраинах Руси и в Северном Причерноморье. Кичи Мухаммед получил право владеть многократно разорённой столицей Сараем, но предпочёл пребывать в более благополучном Хаджитархане. На среднем Поволжье фактически уже оформилось независимое Казанское ханство во главе с Гияс ад-Дином. В 1434—1436 в бывшей Золотой Орде установился временный паритет трех ханов Улу Мухаммеда, Кичи Мухаммеда и Сайид Ахмада. В 1434 Василий II даже заплатил дань всем троим. Однако венецианский дипломат И. Барбаро, побывавший в это время в Орде, утверждал, что номинально главой считался Улу-Мухаммед.

В 1436—1437 равновесие нарушилось. Беклярбек Наурус, не поладив с Улу Мухаммедом, перешёл на сторону Кичи Мухаммеда. На Улу-Мухаммеда напал сначала Сайид Ахмад, а затем и Кичи Мухаммед, но не смог довести дело до конца: воспользовавшись его отсутствием, казанский правитель Гияс ад-Дин захватил Сарай, и Кичи Мухаммед вернулся для защиты своей номинальной столицы. Гийас ад-Дин удерживал город около месяца, но в итоге был побежден и вероятно убит.

Война с Москвой и основание Казанского ханства

Улу-Мухаммед был низложен с престола в 1436 году Гияс ад-Дином и был вынужден удалиться в Крым. Однако вскоре он поссорился с местным эмиром Хайдаром, который призвал на помощь хана Сайид-Ахмада. Не надеясь устоять, Улу-Мухаммед с 3-тысячным войском покинул Крым и направился в пределы Руси, где занял приграничный город Белев. Князь Василий потребовал покинуть город и направил против него 40-тысячное войско, но оно было наголову разбито (5 декабря 1437).

Улу-Мухаммед не стал задерживаться на Руси, а направился в земли Булгарского вилайета Золотой Орды, в Казань. Показательно, что Казанский летописец отмечает, что «худые болгары и черемиса» радостно восприняли образование сильной территориальной власти, способной защитить их от «воевания руского» и беспрерывных военных опустошений со стороны русских ушкуйников и различных бесконтрольных татарских отрядов. Утвердившись в Среднем Поволжье, хан решил восстановить господство над русскими княжествами. Свои набеги на Русь хан начал весной 1439, занял Нижний Новгород, дошёл до Москвы, сжёг её посады.

В 1444—1445 Улу-Мухаммед совершил ещё один поход против Москвы. Его мурзы опустошили восточные московские области. В ходе похода на Рязанское княжество погиб его сын Мустафа. Хан взял Нижний Новгород (1445) и оттуда пошёл на Муром. Василий II с объединёнными силами удельных князей двинулся против него, и Улу-Мухаммед вернулся в Нижний Новгород. В сражении 7 июля 1445 в окрестностях Суздаля москвичи были разбиты. Великий князь Василий и его двоюродный брат князь Михаил Верейский попали в плен, впервые и единожды в истории Московского княжества.

Василий был доставлен в Нижний, а позже в Курмыш, где был освобожден 1 октября, а Улу-Мухаммед вернулся в Казань. Точные условия его освобождения неизвестны, но для сбора огромной контрибуции в Москву прибыло 500 человек татар и многие города были отданы в кормление. С этим поражением Василия следует увязывать появление в пределах Московского княжества, в Мещере Касимовского ханства, первым правителем которого стал сын Улу-Мухаммеда царевич Касим.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3080 дней]

Улу-Мухаммед хан скончался вскоре после возвращения в Казань.

Сыновья

Известны следующие сыновья Улу-Мухаммед хана, царевичи: Махмуд (Махмутек), Якуб, Мустафа, Касим.

Напишите отзыв о статье "Улу-Мухаммед"

Комментарии

  1. ↑ В «Шеджере-и тюрк» это имя дано в форме «Хине» (Abulghasi Bahadur chani Historia Mongolorum et Tartarorum. – Casani, MDCCCXXV. – P. 100).
  2. ↑ В. Г. Тизенгаузен перевел это словосочетание как «сын брата Токтамыш-хана» (Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. – Т. I. – С. 409)

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 [www.archive.gov.tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2005_2/08/08_2/ К политической биографии Улуг-Мухаммад-хана]
  2. ↑ Aboul-Ghâzi Béhâdour Khan. Histoire des Mogols et des Tatares / Publ. par P. Desmaisons. – T. 1: Texte. – St.-Pétersbourg, 1871. – P. 178
  3. ↑ Смирнов В. Д. [www.archive.perm.ru/PDF/lichn/subbotin/%D0%B4%D0%BB%D1%8F%20%D0%A1%D0%90%D0%99%D0%A2%D0%90/03552_%D0%A1%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%92.%20%D0%94.%20%D0%9A%D1%80%D1%8B%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%20%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%20%D0%BF%D0%BE%D0%B4%20%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%D0%BC%20%D0%9E%D1%82%D1%82%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9%20%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%8B%201887_0.pdf Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в]. – СПб., 1887. – С. 205
  4. ↑ Abdű’l-gaffar Kırîmî. Umdetű’t-tevârîh. – S. 76
  5. ↑ Halîm-Gerây Sultan. Gűlbűn-i Hânân yahud Kırım tarihi. – Istanbul, 1327/1909. – S. 3
  6. ↑ Ortekin Hasan. Kırım Hanlarının şeceresi. – Istanbul, 1938
  7. ↑ Műneccimbaşı. Câmi‘ű’d-dűvel. – Cilt II. – Vrk. 518 а.
  8. ↑ Марджани Ш. Мустафад ал-ахбар фи ахвал Казан ва Булгар. – Казань, 1885. – Т. I. – С. 124-125
  9. ↑ Атласи Х. Казан ханлыгы. – Казан, 1920. – Б. 28-49.
  10. ↑ Вэлиди Э.-З. Торек вэ татар тарихы. – Казан, 1912. – Б. 180-183
  11. ↑ Шунда ук. – Изд. 2-е: Казан, 1913. – Б. 77.
  12. ↑ Гобэйдуллин Г. Татар тарихы. – Казан, 1924. – Б. 66.
  13. ↑ Рамзи М. Талфик ал-ахбар ва талких ал-асар фи вакаи Казан ва Булгар ва мулук ат-татар. – Т. I. – С. 657 и сл.
  14. ↑ Смирнов В. Д. [www.archive.perm.ru/PDF/lichn/subbotin/%D0%B4%D0%BB%D1%8F%20%D0%A1%D0%90%D0%99%D0%A2%D0%90/03552_%D0%A1%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%92.%20%D0%94.%20%D0%9A%D1%80%D1%8B%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%20%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%20%D0%BF%D0%BE%D0%B4%20%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%D0%BC%20%D0%9E%D1%82%D1%82%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9%20%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%8B%201887_0.pdf Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в]. – СПб., 1887. – С. 177
  15. ↑ Худяков М. Г. Очерки по истории Казанского ханства. – Казань, 1923. – С. 15.
  16. ↑ Смирнов В. Д. [www.archive.perm.ru/PDF/lichn/subbotin/%D0%B4%D0%BB%D1%8F%20%D0%A1%D0%90%D0%99%D0%A2%D0%90/03552_%D0%A1%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%92.%20%D0%94.%20%D0%9A%D1%80%D1%8B%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%20%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%20%D0%BF%D0%BE%D0%B4%20%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%D0%BC%20%D0%9E%D1%82%D1%82%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9%20%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%8B%201887_0.pdf Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в]. – СПб., 1887. – С. 180.
  17. ↑ 1 2 Abdű’r-rezzak [Semerkandî]. Маtlа‘u’s-sа‘deyn ve mecme‘ű’l-bahreyn. – Es‘at Efendi kitaplari № 2125. – Vrk. 354 b
  18. ↑ 1 2 Műneccimbaşı. Câmi‘ű’d-dűvel. – Cilt II. – Vrk. 518 а

Литература

  • Гайворонский Олекса. Повелители двух материков. Крымские ханы XV-XVI веков и борьба за наследство Великой Орды. — Том 1. Киев; Бахчисарай: «Оранта»; «Майстерня», 2007. — 368 с. — ISBN 978-966-96917-1-2.
  • Горский А. А. Москва и Орда. — Москва: «Наука», 2003. — ISBN 5-02-009838-8.
  • Зимин А. А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV в. — Москва: «Мысль», 1991. — 286 с. — ISBN 5-244-00518-9.
  • Греков И. Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV—XVI вв. — Москва: «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1963. — 376 с.
  • Пилипчук Я. В. Отношения Великого княжества Литовского с татарскими ханствами (кон. XIV в. — сер. XV в.) // Научный Татарстан. — №2. — Казань, 2013. — С. 33-52.
  • Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и её падение. — Изд. 2-е. — Москва: «Богородский Печатник», 1998. — 368 с. — Серия «Памятники русской исторической мысли». — ISBN 5-89589-005-9.
  • Исхаков Д. М. О родословной хана Улуг-Мухаммеда // Тюркологический сборник. — 2001.
  • Беспалов Р. А. [www.belev.narod.ru/hway/hw1/hw1_p-sdr2.htm Белёвское побоище 1437 г. в истории Северо-Восточной Руси первой половины XV в.] // Белёвские чтения. Вып. V. М.: ГОУ ВПО МГУЛ, 2005. – С. 31-55.
  • Мизун Ю. В., Мизун Ю. Г. Ханы и князья. Золотая Орда и русские княжества. — М.: «Вече», 2005. — 336 с. — Серия «Тайны земли русской». — ISBN 5-9533-0584-2.
  • Каргалов В. В. Конец ордынского ига. — Изд. 3-е. — М.: «Либроком», 2011. — 152 с. — Серия «Академия фундаментальных исследований». — ISBN 978-5-397-01675-9.
  • Беспалов Р. А. Хан Улу-Мухаммед и государства Восточной Европы: от Белёва до Казани (1437-1445) // Золотоордынская цивилизация. Сборник статей. Вып. 5. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2012. С. 53-70. [gostunsky.blogspot.ru/2013/04/1437-1445.htm]
  • Беспалов Р. А. [gostunsky.blogspot.ru/2014/05/1419-1429_25.html Литовско-ордынские отношения 1419–1429 годов и первая попытка образования Крымского ханства] // Материалы по археологии и истории античного и средневекового Крыма. Вып. 5. Севастополь–Тюмень, 2013. – С. 30–52.
  • Почекаев Р. Ю. Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. — СПб: «Евразия», 2012. — 464 с. — ISBN 978-5-91852-036-9.

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:276591 Улу-Мухаммед] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

    • Отрывок, характеризующий Улу-Мухаммед

    – А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
    – Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
    – А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
    – У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
    – Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
    – Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
    – Что же вы слышали?
    – Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
    – Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
    – Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
    – Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
    – Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
    Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
    – Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
    – А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
    – Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


    В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
    Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
    – А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
    – Да, я масон, – отвечал Пьер.
    – Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
    – Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
    – Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
    – Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
    – Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
    – Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
    Граф нахмурился.
    – Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
    Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

    Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
    «Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
    Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
    Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
    С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


    Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
    После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
    В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
    Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
    По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
    С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
    В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
    Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
    – Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
    Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


    31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
    Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
    Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
    – Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
    И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
    Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
    Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
    Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
    – Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.


    Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Улу-Мухаммед&oldid=81064516»