Улуч Али

Улуч Али итал. Giovanni Dionigi Galeni, тур. Kılıç Ali Paşa<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Бейлербей Алжира
1568 — 1577
Соправитель:	1) Мехмед-паша (1568—1570) 2) Араб Ахмед (1570—1574) 3) Каид Рамадан (1574—1577)
Предшественник:	Хасан-паша Мехмед-паша (и. о.)
Преемник:	Должность отменена
Вероисповедание:	Католицизм, перешёл в ислам
Рождение:	1519(1519) дер. Ле Кастелла, Калабрия, Неаполитанское королевство
Смерть:	21 июня 1587(1587-06-21) Стамбул
Место погребения:	Мечеть Килич Али-паши, Стамбул

Улуч Али (тур. Uluç Ali Reis, затем Uluç Ali Paşa), ещё позже Кылыч Али-паша (тур. Kılıç Ali Paşa), имя при рождении Джованни Диониджи Галени (итал. Giovanni Dionigi Galeni; 1519 — 21 июня 1587) — мусульманский корсар итальянского происхождения, ставший позже адмиралом (реис) и адмиралом флота (каптан-и дерья). Улуч Али был одно время пашой Алжира, пашой Триполи, показал себя с лучшей стороны в битве при Лепанто.

Юность

Джованни Диониджи Галени (так его звали до обращения в ислам) родился в деревушке Ле Кастелла в Калабрии, Италия. Его отец, сам будучи моряком, хотел вырастить из сына священника, но в 1536 году 17-летний Джованни был захвачен в плен Али Ахмедом — берберийским корсаром на службе у Хайр-ад-Дин Барбароссы.

Прослужив несколько лет галерным рабом, он решил принять ислам и присоединиться к пиратам. Это не было таким уж необычным шагом, в то время турецкими корсарами часто становились обращенные в ислам жители христианской Европы.

Карьера пирата

Он оказался очень способным моряком и быстро поднимался по служебной лестнице, вскоре накопленных грабежом и разбоем денег ему хватило на покупку собственной галеры. Он быстро завоевал репутацию одного из самых отчаянных корсаров Варварского берега и присоединился к Тургут-реису — самому известному в то время пирату Средиземного моря. Во время рейдов с Тургут-реисом он произвел сильное впечатление на турецкого адмирала Пияле пашу, с которым Тургут-реис неоднократно объединял силы.

Паша Триполитании и Алжира

За смелость в сражениях Улуч Али был награждён должностью управляющего островом Самос в 1550 году. В 1565 году его повысили до должности бейлербея Александрии.

В том же году он присоединился к осаде Мальты с османско-египетским флотом. Когда во время осады погиб Тургут-реис, занимавший на тот момент пост триполийского бея, Пияле-паша распорядился назначить Улуча Али на этот пост. Улуч отвез тело Тургута в Триполи чтобы похоронить его с почестями, и занялся налаживанием дел в окрестности города. Вскоре он был официально назначен на пост Триполитанского паши самим султаном Сулейманом I. Будучи пашой, Улуч Али продолжал практиковать пиратские набеги, особенно в эти годы от них страдали Сицилия, Калабрия и Неаполь.

В марте 1568 года освободилось место управляющего Алжиром и Пияле паша рекомендовал Селиму II Улуча Али на это место, тот не имел ничего против. Таким образом Улуч Али становится пашой и бейлербеем Алжира — самого мощного из государств Варварского берега.

В октябре 1569 года Улуч Али обрушился на Тунис, где силами Испании на трон был посажен хафсидский султан Хамид. Набрав около 5000 солдат, он перешёл границу с Тунисом и вскоре обратил Хамида в бегство, назначив себя правителем Туниса. Хамид же укрылся в испанской крепости Ла Голета, у самых стен Туниса. Улуч Али отправился с небольшим флотом в Стамбул с целью попросить средств и людей, дабы очистить всю северную Африку от испанского присутствия, однако по пути наткнулся на 5 галер под командованием Франсиско де Сант-Клемент — адмирала Мальтийского Ордена. Победив в сражении и захватив 4 из них (сам Сант-Клемент смог бежать, но по возвращении на Мальту был признан трусом и осужден на казнь), Улуч Али решил отложить поездку в Стамбул и отправиться обратно в Алжир, чтобы отпраздновать победу.

Однако там его ждал мятеж янычар, требовавших просроченных выплат. Уже после битвы с галерами Улуч Али загорелся идеей вернуться в море, а тут как раз проблемы на суше стали возникать одна за другой, так что он снарядил флот и оставил свои владения на произвол восставших янычар. Узнав незадолго до этого, что рядом с Мореей собирается крупный турецкий флот, он решает к нему присоединиться.

Битва при Лепанто

Этот флот был специально организован, чтобы дать генеральное сражение Священной Лиге, которое состоялось 7 октября 1571 года. Улуч Али командовал левым флангом эскадры. Грамотно расположив свои корабли и умело маневрируя, он сумел не только удержаться на своём участке, но и захватить флагман Мальтийского Ордена. Когда стало очевидно, что турки проиграли сражение, Улуч Али смог отступить без особых потерь и собрать вокруг себя остатки османского флота (порядка 40 галер). На пути в Стамбул он продолжал собирать разрозненные корабли и к столице прибыл уже с 87 судами. В столице он преподнёс в дар султану штандарт Мальтийского ордена, захваченный на флагмане, за что был награждён титулом «Кылыч» (меч) и должностью адмирала османского флота. С этого момента он известен как Кылыч Али-паша.

Адмирал флота

Не теряя времени даром, Пияле-паша и Кылыч Али-паша принялись за реконструкцию турецкого флота. По настоянию Кылыч Али основной упор был сделан на использование более крупных и крепких кораблей, за основу которых были взяты венецианские галеасы. Заодно он решил переоборудовать галеры более тяжелыми пушками, а моряков снабдить современным огнестрельным оружием. Уже в июне 1572 года новый флот в 250 галер вышел из порта Стамбула в поисках европейских кораблей. Правда, дать новое генеральное сражение ему не удалось, поскольку христианский флот отступал в безопасные гавани при виде турок.

Следующие несколько лет Кылыч Али-паша провёл в Средиземном море, наводя порядок в несколько пошатнувшейся империи. 1573 год Кылыч Али-паша провел в рейдах вокруг берегов Италии. Узнав, что дон Хуан Австрийский, победитель в битве при Лепанто, сумел отвоевать Тунис, Кылыч Али развернул флот в направлении Африки.

В 1574 году с большой армией под командованием Синан-паши он захватывает крепость Ля Голета, а через несколько дней и город Тунис, окончательно изгнав из страны династию Хафсидов.

Дальше его путь лежал в Марокко, где напротив испанского берега он строит турецкие укрепления. Проведя ещё год в набегах на берега Калабрии, он отправляется в Алжир, где подавляет очередной мятеж янычар.

В 1584 году Кылыч Али командует экспедицией в Крым.

В 1585 году борется с восстаниями в Сирии и Ливане.

Наследие

Кылыч Али-паша умер 21 июня 1587 года в Стамбуле. Был похоронен в мечети Кылыч Али-паши, якобы построенной в его честь известным османским архитектором Мимаром Синаном.

В турецком флоте есть несколько кораблей и подводных лодок, названных его именем. На родине Кылыч Али, городе Ля Кастелла в Калабрии (Италия), на центральной площади стоит памятник, воздвигнутый в его честь.

Ссылки

• Дон Кихот, Мигеля де Сервантеса, XXXIX глава — вкратце упомянут Улуч Али и его карьера до титула Паши Алжира.
• Скрицкий Н. В. «Сто великих Адмиралов», Москва, 2001.
• [www.liveinternet.ru/community/1190573/post77353271/ Сообщество Остров Сокровищ]
• [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000029/st024.shtml Всемирная история. Энциклопедия. Том 4. (1958 год) (Сборник)]

Отрывок, характеризующий Улуч Али

– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.