Цвингли, Ульрих

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ульрих Цвингли»)
Перейти к: навигация, поиск
Ульрих Цвингли
Ulrich Zwingli
Род деятельности:

реформатор церкви, христианский гуманист и философ

Дата рождения:

1 января 1484(1484-01-01)

Место рождения:

Вильдхаус (кантон Санкт-Галлен, Швейцария)

Дата смерти:

11 октября 1531(1531-10-11) (47 лет)

Место смерти:

Каппель-на-Альбисе (кантон Цюрих, Швейцария)

Супруга:

Анна Мейер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

У́льрих Цви́нгли (нем. Ulrich Zwingli; 1 января 1484, Вильдхаус, кантон Санкт-Галлен — 11 октября 1531, Каппель-на-Альбисе, кантон Цюрих) — швейцарский реформатор церкви, христианский гуманист и философ.

Погиб в битве при Каппеле.

Находился под влиянием философии стоиков и платонизма эпохи Возрождения (особенно под влиянием Фичино). Согласно его мировоззрению, Бог — «высшее благо»; через провидение он манифестирует себя всегда и всюду. Потерянность человека заключается в его греховности и в его трагическом положении на земле, но, несмотря на это, он всё же является связующим звеном между землёй и небом.





Биография

Родился 1 января 1484 года, несколькими неделями позже Лютера, в зажиточной крестьянской семье, в деревне Вильдхаусе, в графстве Тоггенбургском (в Санкт-Галленском кантоне).

Отец был старшиной вильдгаузской общины. Брат отца, Варфоломей, первый пастор избранный самой общиной. Мать из семьи, где было несколько лиц духовного звания.

Отец, следуя семейной традиции, решил посвятить сына духовному званию. Дядя, Варфоломей, будучи уже деканом в Везене занимался его первоначальным образованием.

В 1494 году был отправлен в Базель в школу Св. Теодора. По окончании этой школы, в 1498 году отправлен в Берн в школу Генриха Лупулуса. В этой школе он начал писать сам стихи и освоил игру на всех известных тогда инструментах.

Получил высшее образование в Венском и Базельском университетах; живо интересовался классической литературой и усердно читал Священное Писание, для лучшего уразумения которого изучил и древнееврейский язык. Находясь под влиянием базельского богослова Виттенбаха и поддерживая деятельные сношения с гуманистами, в том числе и с Эразмом Роттердамским, Цвингли вступил на путь свободного исследования Священного Писания. Получив в 1504 году степень бакалавра, в 1506 году — магистра философии, он сделался приходским священником в Гларусе и в своих проповедях и литературных произведениях («Лабиринт», «Басня о быке и некоторых животных») отзывался на все животрепещущие вопросы действительности, обнаруживая искреннее религиозное чувство и патриотизм.

В средние века одной из особенностей общественной жизни Швейцарии была поставка кантонами на службу иностранным государствам швейцарских военных отрядов, славившихся своей храбростью. Эта торговля служила средством наживы для отдельных лиц и групп, получавших пенсии от иностранных государей. Вместе с этим, подобный способ обогащения служил источником глубокой общественной деморализации. Сам Цвингли «познакомился» с этим фактом, когда в 1512 и 1515 годах сопровождал, в качестве полкового священника, отряд Гларуса в итальянских походах. К развращающей нравы прихожан торговле людьми он отнесся с большим протестом, что также приводило Цвингли к мнению о необходимости проведения реформ в обществе.

В 1516 году Цвингли занял место капеллана в Эйнзидельне, продолжая выступать с проповедью против различных суеверий и церковных злоупотреблений. В 1518 году занял должность священника в Цюрихском соборе и здесь в основу своих проповедей положил Евангелие, стремясь к реформе церкви и государства, вооружаясь против торговли индульгенциями настолько успешно, что доминиканцу Самсону, торговавшему ими в Швейцарии, закрыт был доступ в Цюрих.

В ряде проповедей, сочинений и религиозных диспутов Цвингли развил основные положения своего учения. В 1522 году он произнёс проповедь против постов, установленных римской церковью («О свободе выбора пищи»), и в послании к констанцскому епископу высказался против безбрачия священников. 29 января 1523 году в Цюрихе состоялся публичный диспут, основанием для которого были 67 тезисов учения Цвингли о Священном Писании как высшем авторитете в религиозных вопросах, о Христе как о единственном истинном посреднике между Богом и людьми, о вере как единственном средстве спасения, о церкви как союзе всех верующих и т. д. Диспут этот, устроенный городским советом Цюриха, окончился торжеством Цвингли над его противником Фабером, викарием констанцского епископа: цюрихский городской совет принял учение Цвингли и стал самостоятельно распоряжаться церковными делами кантона вместо констанцского епископа. Католическая месса и иконы были устранены, богослужение упрощено; латинский язык заменён немецким; причастие давалось под обоими видами; монастыри обращены были в школы, приюты и госпитали, монастырское имущество секуляризовано; безбрачие духовенства упразднено, и в 1522 году сам Цвингли тайно женился на Анне Рейнхардт, брак оставался тайным до 1524 года.

В 1525 году он издал своё исповедание веры, под названием «De vera et falsa religione», в большей части пунктов сходное с учением Лютера, за исключением вопроса о причащении. Чуждый мистицизма, Цвингли смотрел на евхаристию не как на таинство, а как на воспоминание об искупительной жертве Христа. Кроме того, Лютер сохранял те догматы и обряды, которые не стояли в противоречии с Священным Писанием, тогда как Цвингли устранял всё то, что не находило в нём прямого подтверждения. Наконец, по вопросу о церковной организации Цвингли, будучи, как швейцарец, носителем республиканского начала, проводил начала пресвитерианского управления, а Лютер, как поборник княжеской власти, установил консисториальную систему управления церковью.

Учение Цвингли и реформация в Швейцарии развивались одновременно с учением Лютера, но совершенно независимо от него. В 1528 году Цвингли писал: «я узнал слово Божие не от Лютера, а из учения Христа». По вопросу о причащении между Цвингли и Лютером происходила полемика, в которой первый обнаружил больше сдержанности и умеренности, чем последний. Желая примирить оба евангелических учения, ландграф гессенский Филипп устроил в 1529 году в Марбурге встречу Лютера и Цвингли. Первый явился в сопровождении Меланхтона, Цвингли — со своим другом и последователем Эколампадием; состоявшийся марбургский диспут не привёл к соглашению по вопросу о причащении.

Учение Цвингли из Цюриха распространилось в Берне, Базеле, Шаффхаузене, Санкт-Галлене, Гларусе и во многих вольных имперских городах Германии. Лесные кантоны — Швиц, Ури, Унтервальден, Люцерн — остались верны католицизму. Враждебные отношения между католиками и последователями Цвингли всё более обострялись. Обе стороны готовились к борьбе, заключая внешние союзы. В 1529 году борьба была отсрочена заключением в Каппеле договора, по которому каждому кантону предоставлялось право устраивать церковные дела по своему усмотрению. Однако вскоре вспыхнула междоусобная война. 11 октября 1531 года между цюрихцами и отрядами католических кантонов произошло сражение на Каппельской равнине: цюрихцы были разбиты наголову, сам Цвингли убит. Дело его продолжал и упрочил его друг Буллингер, редактировавший в 1536 году первое гельветское исповедание.

В 1838 году Цвингли поставлен памятник в Каппеле.

Основные философские произведения

  • Von göttlicher und menschlicher Gerechtigkeit, 1523.
  • De providentia, 1530.

Публикации Ульриха Цвингли на русском языке

  • Ульрих Цвингли Богословские труды. // Издание подготовлено Б. А. Шарвадзе. — Тб., 2009:
  • Истолкование и обоснование тезисов, или положений (1523).
  • Комментарий к истинной и ложной религии (1525).
  • Бернские проповеди (1528).
  • Отчет о вере (1530).
  • О провидении Бога (1530).
  • Объяснение христианской веры (1531).

Напишите отзыв о статье "Цвингли, Ульрих"

Примечания

Литература

  • Биографическая библиотека Ф. Павленкова. ЖЗЛ в 3-х томах. — ISBN 5-224-03120-6
  • Ульрих Цвингли. Жизнь и деятельность. // Цвингли У. Богословские труды. — Тб., 2009.
  • Гейссер, Людвиг. История Реформации в Швейцарии, Дании, Швеции и Англии (1850) / См.: Лютер, Мартин. О свободе христианина. [Сборник]. Уфа: ARC, 2013. С. 489—531. ISBN 978-5-905551-05-5

См. также

Отрывок, характеризующий Цвингли, Ульрих

– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.