Ульянов, Николай Иванович

Николай Иванович Ульянов
Николай Ульянов
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Место смерти:	США
Научная сфера:	история
Место работы:	Петроградский государственный университет, Институт истории РАНИОН, Архангельский педагогический институт, Ленинградский историко-лингвистический институт, Йельский университет.
Альма-матер:	Петроградский государственный университет
Научный руководитель:	С. Ф. Платонов
Известен как:	историк, писатель

Николай Иванович Ульянов (4 января 1905 (23 декабря 1904 по ст. ст.), Санкт-Петербург — 7 марта 1985) — русский историк и писатель.

Биография

Образование

В 1922 году поступил в Петроградский государственный университет на общественно-педагогическое отделение факультета общественных наук/Ямфак, а в 1925 году перевёлся на 4-й курс Историко-архивного цикла факультета языкознания и материальной культуры. Будучи студентом, одновременно с университетскими занятиями, посещал курсы сценического мастерства, был направлен на практику в Мариинский театр, учился в Институте ритма совершенного движения, а затем на Курсах мастерства сценических постановок. Университет закончил в 1927 году, защитив дипломную работу «Влияние иностранного капитала на колонизацию русского севера в XVI—XVII вв.». В этом же году остался в аспирантуре по рекомендации своего учителя, академика С. Ф. Платонова.

Начало научной деятельности в СССР

По окончании университета подготовку к дальнейшей научной деятельности проходил до 1930 года при Институте истории РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук), где его руководителями были С. В. Бахрушин и А. Е. Пресняков, состоял секретарём секции русской истории и секретарем комиссии по изучению эпохи торгового капитализма в России, работал в качестве секретаря редакции стенгазеты Института истории. 10 октября 1929 РАНИОН как организация ликвидировалась, а все аспиранты перевелись в ведомство Коммунистической академии под непосредственное наблюдение М. Н. Покровского. Там его под своё персональное наблюдение взял С. А. Пионтковский, один из организаторов травли С. Ф. Платонова.

За этот период Ульяновым были написаны несколько работ: «Торговая книга конца XVI в.», «Колонизация Мурмана в XVII в.», напечатанная в № 1 «Исторического сборника Академии наук» (1934), и «Общественно-политические воззрения Б. Н. Чичерина», составлен обзор архивных материалов по истории Кольского полуострова, напечатанный в «Кольском сборнике» Академии наук в 1930 году, а также обзор материалов о восстании Степана Разина, изданный брошюрой в Харькове в 1930 году. В справочнике «Вся Москва» за 1930 год была опубликована статья «Краткая история г. Москвы», в 1931 была издана отдельной книгой «Разинщина», в которой он доказывал, что в восстании Степана Разина проявилась борьба крестьянства и казачества «за свободу торговли, за выход на рынок, за развитие буржуазных отношений, за переход к высшей сельскохозяйственной технике».

В 1930 Ульянов был командирован в Архангельск, где преподавал до 1933 года в Северном краевом комвузе им. В. М. Молотова, написав книгу «Очерки по истории народа Коми-Зырян», которая была издана в 1932 году и за которую ему была в 1935 присуждена ученая степень кандидата исторических наук без защиты диссертации. В этой работе Ульянов, по его словам, развивал две темы: с одной стороны, боролся с российским великодержавным шовинизмом, а с другой — с местным буржуазным национализмом, оценивал концепцию «мессианства России» как «реакционную пошлость», а экспансия русских в Сибирь и на Север сравнивалась им с жестокостью колонизаторов Америки. Впоследствии он писал:

Захваченные с детства величайшим в истории вихрем, росшие в условиях, которых ни прежняя русская, ни любая из современных западных интеллигенций не знала, мы достигли зрелого возраста в такое время, когда в анкетах не существовало больше рубрики о «сочувствии» советской власти. Создавалась «служилая интеллигенция», жившая не под знаком «убеждений или мировоззрения», а под знаком тягла. Её уже не спрашивали «како веруеши», а смотрели, так ли она пишет, как надо. В советской России людям оставлено право писать, но у них отнято право думать.

— Ульянов Н. И. "Дело Ульянова" // Новое рус. слово. Нью-Йорк, 1961. 5 янв. С. 2.

С 1933 по 1936 годы состоял старшим научным сотрудником Постоянной историко-археологической комиссии при Академии наук в Ленинграде, будучи при этом доцентом кафедры истории СССР Ленинградского историко-лингвистического института (ЛИЛИ) и не прерывая активной творческой работы — в 1935 году была издана его книга «Крестьянская война в Московском государстве начала XVII в.». В феврале 1935 года Ульянов возглавил одну из ведущих кафедр института — истории народов СССР. По совместительству трудился в Академии им. Н. Г. Толмачёва, известной после перемещения в Москву как Военно-политическая академия им. В. И. Ленина. В 1934—1936 году — Ульянов также профессор кафедры истории народов СССР вновь открытого исторического факультета ЛГУ.

Арест и ГУЛаг

7 ноября 1935 г. статья Ульянова «Советский исторический фронт», опубликованная в студенческой газете ЛИФЛИ, была посвящена анализу новой политики партии в историческом вопросе. В статье Ульянов умеренно критиковал тезис об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма. Работу, тем более напечатанную в октябрьский праздник, заметили, было заведено следственное дело под номером 22240. 27 ноября 1935 Ульянов был исключён из ВКП(б), после чего уволен из института в связи с обвинениями в «троцкизме».

В первой половине 1936 г. непосредственно перед арестом он женился на Надежде Николаевне Калнишь, выпускнице Московского I-го медицинского института, с которой познакомился годом раньше, во время одной из своих командировок в столицу (первый брак Ульянова ещё в годы аспирантуры оказался кратковременным и неудачным, сохранилось упоминание о жалобах, которые его супруга подавала в местком).

2 июня 1936 года был арестован НКВД и помещён в следственный изолятор на Шпалерной улице, где и пребывал до вынесения окончательного приговора. Ему было предъявлено обвинение на основании статей 58-10 и отягчающей 58-11. В итоге за «контрреволюционную троцкистскую деятельность» 15 сентября 1936 совещанием Коллегии НКВД СССР Ульянов был приговорён к 5 годам лагерей, для отбытия которых направлялся в распоряжение Бел. Балтлага и прибыл 12 ноября 1936 г. на Соловки за номером У-2697/8. С 1939 г., ввиду обострившихся отношений с Финляндией, Соловецкая тюрьма, как близкая к театру военных действий, рассредоточивается на Новую Землю и в Норильск, куда и был перемещен в числе других Ульянов. В Норильске он обратился с ходатайством к властям о пересмотре дела, однако по решению от 29 января 1941 г. было постановлено «в пересмотре дела отказать».

В годы Великой Отечественной войны

Ульянов был освобождён 2 июня 1941 года. Не успев доехать до дома, из-за начала военных действий был вынужден остаться в Ульяновске, где зарабатывал на жизнь ломовым извозчиком. В сентябре был призван на окопные работы, но попал в плен к немцам под Вязьмой и был направлен в Дорогобужский лагерь, откуда ему удалось сбежать и пробраться в Ленинград. Там он разыскал свою жену. Вместе они поселились в деревне в Ленинградской области, где его жена стала работать врачом. В это время Ульянов начал работу над историческим романом «Атосса».

Осенью 1943 Ульяновы были отправлены оккупационными властями на принудительные работы в Германию, в лагерь Карлсфельд под Мюнхеном, где он работал сварщиком на заводе BMW, а его жена — медиком в лагере.

Эмиграция

По окончании войны семье Ульяновых удалось в 1947 году перебраться в Касабланку, где Николай Иванович устроился сварщиком на завод «Шварц Омон». Там он прожил до 1953 года. Не имея возможности продолжать научную работу, Ульянов занялся публицистической и литературной деятельностью, сотрудничая в эмигрантских журналах («Возрождение», «Российский Демократ», «Новый Журнал») и в газетах («Русская мысль», «Новое Русское Слово»). В 1952 году в «Чеховском издательстве» был издан первый исторический роман Ульянова — «Атосса», описывающий борьбу Дария со скифами. Движимый симпатиями к С. П. Мельгунову, Ульянов в 1947 году вошёл в возглавляемый им «Союз борьбы за свободу России». Покровительство Мельгунова позволяло Ульянову, в целом негативно относившемуся к политике в эмигрантской среде, издавать и продвигать свои работы. В 1953 году он был приглашён Американским комитетом по борьбе с большевизмом в качестве главного редактора русского отдела на радио «Освобождение» (находившееся в ведомстве Координационного центра антибольшевистской борьбы, основанного Мельгуновым). Но через три месяца Ульянов оставил эту работу, так как понимал, что в тех условиях борьба против советского режима была неотделима от борьбы с Родиной. Весной 1953 года он уехал в Канаду, где читал лекции в Монреальском университете, а с 1955 поселился в США, в Нью-Йорке, затем в Нью-Хейвене (штат Коннектикут), где при содействии Г. В. Вернадского устроился преподавателем русской истории и литературы в Йельском университете.

После 17 лет преподавания, в 1973 вышел на пенсию. Умер Ульянов в 1985 году, похоронен на кладбище Йельского университета.

Главным научным трудом Ульянова стало исследование «Происхождение украинского сепаратизма», написанное уже в эмиграции. В нём Ульянов подробно рассматривает развитие движения за автономию и независимость Украины, происхождение и эволюцию украинской национальной идеи, начиная с периода запорожского казачества и заканчивая XX веком. Ульянов, в отличие от других русских исследователей Украины консервативного направления, усматривает истоки украинского сепаратизма не во влиянии Польши, а в явлении запорожского казачества. Кроме того, ему принадлежит ряд очерков.

Труды

• [qwercus.narod.ru/ulyanov_istmMosk_1930.htm Исторические материалы о Кольском полуострове, хранящиеся в московском древлехранилище // Сб. материалов по истории Кольского полуострова в XVI—XVII вв. — Л., 1930. — С. 20-26.]
• Разинщина. — Харьков, 1931.
• Очерки истории народа Коми-Зырян. — Ленинград, 1932.
• Крестьянская война в Московском государстве начала XVII в. — Ленинград, 1935.
• [www.archive.org/download/UlyanovNikolai/UlyanovNikolai-Atossa.pdf Атосса — Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952.]
• Сириус. Нью-Йорк, 1977.
• [www.edrus.org/content/view/143/62/ Исторический опыт России. (Доклад) — Нью-Йорк, 1961.]
• Происхождение украинского сепаратизма — [www.lants.tellur.ru/~tchoubrikov/ulianov_pus.htm Нью-Йорк, 1966;] [mnib.malorus.org/kniga/1/ Мадрид, 1966;] [www.toyota-club.net/files/lib/z_st/08-08-10_lib_ukro-01.htm М.: издательство «Вагриус», 1996. (репринт);] [www.debryansk.ru/~mir17/ukrsep-1.htm М.: Индрик, 1996. — 280 с. — ISBN 5-85759-029-9. (репринт)].
• [www.edrus.org/content/view/56/62/ Происхождение украинцев и великороссов в свете сепаратистской «науки» // Единая Русь (edrus.org) — 14.03.2005.]
• [www.angelfire.com/nt/oboguev/images/niumarx.htm Замолчанный Маркс // «Скрипты» — USA, Michigan, Эрмитаж, 1981. — C. 119—148.]
• [www.edrus.org/content/view/142/62/ История и утопия // Единая Русь (edrus.org) — 24.03.2005.]
• [www.angelfire.com/nt/oboguev/images/niurus.htm Русское и великорусское // angelfire.com  (Проверено 15 апреля 2012)]
• «Патриотизм требует рассуждения». В кн. «Русские философы. Конец XIX — середина XX века» — М., 1996.
• «Дело Ульянова» // Новое русское слово — Нью-Йорк, 5 янв. 1961.;

Литература

• Карпович М. М. Комментарии: 1. О русском мессианстве // НЖ. 1956. Т. 45. С. 274—275;
• Коряков М. Привет Н. И. Ульянову // Там же. 1975. 1 мая;
• Сечкарев В. М. Ульянов — эссеист и ученый: К семидесятилетию // НЖ. 1975. Т. 119;
• Зеньковский М. М. Верный флагу // НЖ. 1985. Т. 160;
• Крыжицкий С. Ульянов Н. И. // Там же;
• Самарин В. Служение России: (Памяти Н. И. Ульянова) // Вече (Мюнхен). 1985. № 18;
• Сб. статей памяти Н. И. Ульянова / Ред. Вс. Сечкарев. Нью-Хэвен, 1986 (с. 65-72 — список трудов У.);
• Академическое дело 1929-31. С. 55;
• Брачев В. С., Лавров А. С. Н. И. Ульянов — историк России // Вестник ЛГУ. Сер. 6. 1993. Вып. 4;
• Дурновцев В. И. [Вст. ст. к:] Ульянов Н. И. Комплекс Филофея // Вопросы истории. 1994. № 4. С. 150—152;
• Базанов П. Н. «Петропольский Тацит» в изгнании // Сфинкс (СПб.). 1995. № 1;
• Багдасарян В. Э. Историография русского зарубежья: Николай Иванович Ульянов. М., 1997;
• Он же. Николай Иванович Ульянов // Историки России XVIII—XX вв. Вып. 4. М., 1997. С. 135—142 (Архивно-информ. бюллетень. № 16);
• Брачев, 1997. С. 90;
• Терюков А. И. Н. И. Ульянов и его «Очерки истории народа коми-зырян» // ДРН. Вып. 2. С. 173—184.
• Н. И. Ульянов. Басманный философ / Публикация, комментарии В. Кошелева и А. Чернова // Вопросы философии. 1990, № 10.
• Н. И. Ульянов. Замолчанный Маркс / Публикация, предисловие, комментарии В. Кошелев, А. Чернов //Москва, 1990, № 10.
• Н. И. Ульянов. Литературные эссе /Вступительная статья, публикация, комментарии В. Кошелев, А. Чернов // Русская литература. 1991, № 2.
• Ульянов Н. И. Первого призыва / Публикация, вступительная статья В. Кошелев. А. Чернов. // Москва, 1993, № 9.
• Базанов П. Н. [www.spbiiran.nw.ru/wp-content/uploads/2014/11/Журнал_10-.pdf Русский эмигрант Н. И. Ульянов — сотрудник Института истории АН СССР] // Петербургский исторический журнал: исследования по российской и всеобщей истории. — 2016. — № 2(10). — С. 17-31.

Ссылки

• [www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=5269&abc=1 Биография в «Большой энциклопедии русского народа».]
• [www.lants.tellur.ru/~tchoubrikov/ulianov_pus12.htm Петр Муравьев. Биография]
• [lib.rmvoz.ru/bigzal/ulyanov_nikolay_proishozhdenie_ukrainskogo_separatizma Книга «Происхождение украинского сепаратизма» в библиотеке Воздушного замка]
• Кривоноженко А. Ф., Ростовцев Е. А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/108.html Ульянов Николай Иванович // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Ульянов, Николай Иванович

Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.