Умершие в августе 1942 года
Поделись знанием:
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Это список известных людей, умерших в августе 1942 года.
1 августа
- Собашек, Алексей — блаженный Римско-Католической Церкви, священник. Погиб в Дахау
- Хорошхин, Борис Владимирович (50) — контр-адмирал Военно-морского флота СССР, учстник Гражданской и Великой Отечетвенной войн, командир Днепровской военной флотилии (1920—1922), командир Ладожской военной флотилии (1941), заместитель командира Волжской военной флотилии (1942). Погиб на подорвавшемсяна мине корабле.
2 августа
- Люич, Живко (18) — югославский партизан, участник Народно-освободительной войны Югославии, Народный герой Югославии (посмертно). погиб в бою с усташами.
- Мариненко, Татьяна Савельевна (22) — советская партизанка, разведчица и связная партизанской бригады, Герой Советского Союза (посмертно). Расстреляна немецкими оккупантами.
- Иван Пидтыкан (24) — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
- Яукович, Лазарь — югославский инженер, один из разработчиков моста Джурджевича, партизан Народно-освободительной войны Югославии. Расстрелян итальянскими оккупантами.
3 августа
- Вильштеттер, Рихард Мартин (69) — немецкий химик-органик еврейского происхождения. Лауреат Нобелевской премии по химии за 1915 год. Умер в эмиграции в Швейцарии.
- Лисицына, Анна Михайловна (20) — партизанка, связная Центрального Комитета Коммунистической партии Карело-Финской Советской Социалистической Республики. Герой Советского Союза (посмертно). Погибла при выполнении боевого задания.
- Шварц, Рафаэль — российский и французский художник и скульптор еврейского происхождения. Повесился перед арестом в оккупированном нацистами Париже.
4 августа
- Кривош-Неманич, Владимир Иванович — российский и советский ученый, профессор, филолог, полиглот, криптограф, стенограф, лингвист, переводчик. Умер в эвакуации в Уфе
- Кшиштофик, Генрик (34) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, монах из францисканского ордена капуцинов, мученик. Погиб в Дахау
- Лофф, Джинетт (35) — американская актриса и певица. Умерла от травления аммиаком.
- Франкетти, Альберто (81) — итальянский композитор
5 августа
- Михайлов, Фёдор Михайлович участник Великой Отечественной войны, организатор и руководитель межрайонной Славутской подпольной организации. Герой Советского Союза (посмертно). Казнён немецкими оккупантами.
6 августа
- Вейсброд, Борис Соломонович (67) — хирург, член научно-технической секции Государственного учёного совета при Наркомпросе. Умер от аппендицита.
- Вильчинская, Стефания (род. в 1886) — польская педагог и воспитательница, соратница Януша Корчака. Погибла в газовой камере Треблинки
- Кастальди, Альфонсо (66) — румынский и итальянский композитор, дирижёр, педагог и художник-пейзажист
- Януш Корчак (64) — польский педагог, писатель, врач и общественный деятель еврейского происхождения; погиб в газовой камере вместе с еврейскими детьми из основанного им «Дома сирот».
- Костковский, Бронислав (27) — блаженный Римско-Католической Церкви, семинарист, мученик, покровитель Слупска. Погиб в Дахау
- Тулебердиев, Чолпонбай (20) — красноармеец, Герой Советского Союза (посмертно). Закрыл своим телом амбразуру дзота.
7 августа
- Аверин, Дмитрий Васильевич — советский военный деятель, комбриг, командир. 196-1 и 199-й стрелковыми дивизиями. Погиб в бою.
- Барсуков, Иван Михайлович — участник Великой Отечественной войны, политрук роты 1254-го стрелкового полка 378-й стрелковой дивизии, 59-й армии Волховского фронта. В бою закрыл своим телом амбразуру пулемёта.
- Дульный, Тадеуш (27) — блаженный Римско-Католической Церкви, семинарист, мученик. Погиб в Дахау.
- Землянский, Владимир Васильевич (35) — майор Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, командир 622-го штурмового авиаполка 228-й штурмовой авиадивизии 8-й воздушной армии. Герой Советского Союза (посмертно), направил горящую машину на скопление немецкой боевой техники, погибнув при взрыве.
8 августа
- Абрамашвили, Николай Георгиевич (24) — летчик 273-го истребительного авиационного полка 268-й истребительной авиационной дивизии 8-й воздушной армии Сталинградского фронта, капитан. Герой России (посмертно). Погиб в бою.
- Иван Куштин (26) — Герой Советского Союза.
9 августа
- Остерманн, Макс-Гельмут (24) — немецкий воздушный ас Второй мировой войны, обер-лейтенант. Погиб в бою на советско-германском фронте.
- Передерий, Степан Дмитриевич — — кубанский казак, шофёр 1195-го артиллерийского полка, красноармеец. Во время Великой Отечественной войны в одиночку в течение трёх часов сдерживал наступление немцев на северо-западной окраине Краснодара.
- Стацевич, Георгий Михайлович — советский партийный деятель. Репрессирован. Умер в советском лагере, реабилитирован посмертно.
- Штайн, Эдит (50) — немецкий философ, католическая святая, монахиня-кармелитка. Погибла в Освенциме как еврейка.
10 августа
- Борисов, Михаил Алексеевич (лётчик) (24) — советский военный лётчик, младший лейтенант, участник Великой Отечественной войны, командир звена 62-го истребительного авиаполка ВВС Черноморского флота, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
- Волынкин, Василий Дмитриевич (29) — капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Хасанских боёв и Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (посмертно). Погиб в бою.
- Гжимала, Эдвард (35) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик, погиб в Дахау
- Деткенс, Эдвард (56) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик, погиб в Дахау
- Мышков, Константин Романович — советский военачальник, генерал-лейтенант артиллерии (1940), заместитель начальника Главного артиллерийского управления. Погиб на фронте Великой Отечественной войны.
- Покровский, Михаил Михайлович (73) — российский филолог-классик, лингвист. Профессор Московского университета (с 1899), академик Академии наук СССР, умер в эвакуации в Казани.
11 августа
- Швантес, Гюнтер (60) — немецкий военный деятель, генерал-лейтенант. Участник первой и второй мировых войн. Руководитель Абвера в 1927—1930 годах.
- Шпильрейн-Шефтель, Сабина Николаевна (56) — российский и советский психоаналитик, педагог, расстреляна немецкими оккупантами как еврейка.
12 августа
- Авдеев, Александр Фёдорович (26) — советский лётчик, Герой Советского Союза (посмертно), заместитель командира эскадрильи 153-го истребительного авиационного полка, капитан. Погиб в бою.
- Амато, Паскуале (64) — итальянский певец, солист «Метрополитен-опера»
- Стемпняк, Флориан — блаженный Римско-Католической Церкви, монах, мученик. Погиб в Дахау
- Страшевский, Иосиф (57) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Умер в Дахау
13 августа
- Арбузов, Георгий Николаевич — участник партизанского движения в Великой Отечественной войне, командир 2-й партизанской бригады, Калининского партизанского корпуса, погиб в бою.
- Докутович, Тимофей Адамович — белорусский партизан и подпольщик. Погиб в бою.
- Куэста, Хорхе (38) — — мексиканский поэт, эссеист, литературный критик, переводчик. Покончил жизнь самоубийством.
- Порываева, Мария Григорьевна (19) — — советская партизанка-герой, казнена немецкими оккупантами.
- Романов, Нит Степанович — историк, библиограф, библиофил, летописец Иркутска, мемуарист.
- Томазини, Силвира (28) — югославская словенская школьная учительница, партизанка времён Народно-освободительной войны Югославии, Народный герой Югославии (посмертно). Замучена немецкими оккупантами.
14 августа
- Гершензон, Михаил Абрамович (42) — русский советский писатель и переводчик. Тяжело ранен в бою и вскоре умер в госпитале.
- Ковшова, Наталья Венедиктовна (21) — Герой Советского Союза (посмертно), снайпер во время Великой Отечественной войны. Погибла в бою.
- Поливанова, Мария Семёновна (19) — снайпер 528-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии 1-й Ударной армии Северо-Западного фронта, Герой Советского Союза (посмертно). Погибла в бою.
- Тань Юйлин — наложница Пу И, императора Маньчжоу-го.
- Троицкий, Алексей Алексеевич (76) — 14 августа 1942, Ленинград) — шахматист (шахматный композитор), основоположник художественного шахматного этюда, заслуженный деятель искусств РСФСР (1928), первый мастер спорта СССР по шахматной композиции (1934). Умер в блокадном Ленинграде.
15 августа
- Гебелев, Михаил Львович (36) — один из руководителей коммунистического подполья в городе Минске в период немецкой оккупации Белоруссии во время Второй мировой войны. руководитель подполья в минском гетто. Арестован и казнён нацистами.
- Игорь Панганис — Герой Советского Союза.
- Шарфе, Пауль (65) — обергруппенфюрер СС и генерал войск СС, руководитель Главного судебного управления СС (1933—1942)
16 августа
- Грейнц, Рудольф (76) — австрийский писатель и поэт, автор стихотворения о крейсере «Варяг».
- Николенко, Степан Михайлович (36) — участник советско-финской войны 1939—1940 года, участник Великой Отечественной войны, начальник разведотдела 8-го танкового корпуса, Герой Советского Союза. Погиб в бою.
17 августа
- Ауэрбах, Герман (40) — польский математик еврейского происхождения, один из видных представителей Львовской математической школы. Самоубийство перед отправкой в лагерь смерти.
- Кочетков, Василий Дмитриевич — гвардии младший лейтенант, кавалер ордена Ленина, участник Сталинградской битвы.
- Немировская, Ирина Львовна — французская писательница. Умерла в немецком концлагере.
18 августа
- Гутченко, Пётр Лавреньевич — участник Великой Отечественной войны, заместитель политрука 93-го стрелкового полка 76-й стрелковой дивизии 21-й армии Сталинградского фронта, политрук. Закрыл своим телом амбразуру пулемёта.
- Пронин, Иван Семёнович (39)) — военный разведчик. Расстрелян немецкими оккупантами.
- Шульгоф, Эрвин (48) — чешский композитор и пианист еврейского происхождения. Умер в нацистском концентрационном лагере.
19 августа
20 августа
- Зернер, Вальтер (53) — австрийский писатель-авангардист еврейского происхождения. Погиб в Малом Тростенце
- Мончковский, Владислав (31) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Погиб в Дахау
- Хорти, Иштван (37) — военный и государственный деятель Венгрии. Старший лейтенант авиации. Сын диктатора Миклоша Хорти. Погиб в авиакатастрофе.
- Шпильман, Рудольф (59) — австрийский шахматист еврейского происхождения, один из сильнейших мировых шахматистов начала 20 в. Умер в нищете в эмиграции в Швеции.
21 августа
- Бурцев, Владимир Львович (79) — русский публицист и издатель. Умер от заражения крови в Париже.
- Земболь, Брунон (36) — блаженный Римско-Католической Церкви. Погиб в Дахау
- Иславин, Михаил Владимирович (78) — русский государственный деятель, последний Новгородский губернатор (1913—1917) Умер в Русском доме в Сент-Женевьев-де-Буа.
- Кончар, Драгица (27) — югославская партизанка, участница Народно-освободительной войны, Народный герой Югославии (посмертно). Убита усташами.
- Кузнецов, Александр Алексадрович (26) — Герой Советского Союза.
- Хвастанцев, Михаил Поликарпович (22) — Герой Советского Союза.
22 августа
- Дахтера, Францишек (31) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Погиб в Дахау
- Фокин, Михаил Михайлович (62) — русский солист балета, русский и американский хореограф, считающийся основателем современного классического романтического балета. Умер в Нью-Йорке.
23 августа
- Артамонов, Виктор Алексеевич (68) — российский военачальник, генерал-майор.
- Головня, Никита Семёнович — герой Великой Отечественной войны, заместитель командира взвода, гвардии старший сержант. Погиб в бою закрыв своим телом амбразуру вражеского дзота.
- Жаврук, Алесь (32) — белорусский советский поэт.
- Сизов, Василий Филиппович (27) — старший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза.
24 августа
- Войцеховский, Ярогнев (19) — блаженный Римско-католической церкви, мирянин, мученик. Казнён немецкими оккупантами.
- Казьмерский, Эдвард (22) блаженный Римско-Католической Церкви, мученик. Казнён немецкими оккупантами.
- Клиник, Эдвард (23) — блаженный Римско-Католической Церкви, мирянин, мученик. Казнён немецкими оккупантами.
- Талицкий, Михаил Васильевич — советский археолог, первооткрыватель стоянки имени М. В. Талицкого. Участник Великой Отечетвенной войны. Погиб на фронте.
25 августа
- Бенда, Кароль (49) — польский актёр, сценарист и режиссёр. Умер на сцене от заболевания сердца.
- Георг, герцог Кентский (39) — член королевской семьи Великобритании, герцог Кентский (c 1934). Погиб в авиакатастрофе.
- Семёнов, Павел Афанасьевич (29) — советский танкист, Герой Советского Союза (1938). Участник Великой Отечественной войны. Умер в госпитале от ран, полученных в бою.
- Зимин, Сергей Иванович (67) — русский театральный деятель, меценат, основатель частного театра «Опера С. Зимина».
- Шмидт, Николай Рейнгольдович (35) — советский радиолюбитель, радиоинженер, работник органов связи. Расстрелян по приговору советского суда. Реабилитирован посмертно.
- Хираока Садатаро (79) — — японский государственный деятель. Губернатор префектуры Карафуто (южный Сахалин) (1908—1915)
27 августа
- Нуссимбаум, Лео (36) — немецкий писатель, журналист и мистификатор. Погиб в немецком концлагере.
- Холли, Джордж (56) — английский футболист, атакующий полузащитник, нападающий. Играл за «Сандерленд», «Брайтон» и сборную Англии. Становился чемпионом Англии в 1913 году и лучшим бомбардиром Первого дивизиона в сезоне 1911/12.
28 августа
- Артур Николайер (80) — немецкий терапевт, открывший бактерию Clostridium tetani — возбудитель столбняка
- Истомин, Константин Николаевич (55)) — советский художник и педагог.
- Пайтеров, Григорий Иванович — советский партийный деятель, партизан Великой Отечественной войны. Организатор партизанского движения в Смоленской области. Погиб в бою.
29 августа
- Енджеевский, Доминик (56) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Погиб в Дахау.
- Николаев, Данаил Цонев (89) — болгарский военный деятель, военный министр (1886—1887, 1907—1911).
- Покровский, Александр Александрович (63) — российский библиотековед, библиограф, организатор крупных книгохранилищ.
- Шимковяк, Мария Сантия (32) — блаженная Римско-Католической Церкви, монахиня. Умерла от туберкулёза.
30 августа
- Мигель Уайт (32) — филиппинский легкоатлет, бронзовый призёр Летних Олимпийских игр 1936 года в беге на 400 метров с барьерами. Участник Второй мировой войны. Погиб на фронте.
- Шершер, Леонид Рафаилович — советский поэт, участник Великой Отечественной войны. Погиб в авиационной катастрофе
31 августа
- Бисмарк, Георг фон (51) — немецкий военачальник, генерал-лейтенант вермахта, командующий танковыми дивизиями во время Второй мировой войны. Кавалер Рыцарского креста Железного креста. Погиб под миномётным огнём неподалёку от Эль-Аламейна
- Ухтомский, Алексей Алексеевич (67) — российский и советский физиолог, создатель учения о доминанте; академик АН СССР (1935). Умер в блокадном Ленинграде.
- Юшунев, Николай Лукич (46) — чувашский государственный деятель, председатель ЦИК Чувашской АССР (1927—1929). Участник Великой отечественной войны. Погиб в бою под Сталинградом.
- Ягелло, Иван Дионисиевич (77) — российский полковник.
Напишите отзыв о статье "Умершие в августе 1942 года"
Отрывок, характеризующий Умершие в августе 1942 года
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.