Умершие в декабре 1995 года
Поделись знанием:
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
Это список известных людей, умерших в декабре 1995 года.
- 1 декабря — Рудольф Балтайсвилкс (92) — советский латвийский актёр, режиссёр.
- 1 декабря — Николай Егоров (74) — Герой Советского Союза.
- 3 декабря — Максим Захаров (82) — участник советско-финской, Великой Отечественной и советско-японской войн, награждён пятью медалями «За отвагу».
- 3 декабря — Александр Кайдановский (49) — советский и российский актёр, режиссёр, сценарист.
- 3 декабря — Николай Кривенко (74) — Герой Советского Союза.
- 3 декабря — Родни Паавола[en] (56) — американский хоккеист финского происхождения.
- 3 декабря — Зиновий Пенаки (72) — Герой Советского Союза.
- 6 декабря — Дмитрий Волкогонов (67) — историк, философ, государственный деятель, генерал-полковник.
- 6 декабря — Иосиф Черяпкин (90) — Герой Советского Союза.
- 8 декабря — Борис Бирюков (77) — Герой Советского Союза.
- 11 декабря — Михаил Радугин (72) — Герой Советского Союза.
- 12 декабря — Юзеф Верес (73) — Полный кавалер ордена Славы.
- 12 декабря — Василий Рясной — генерал-лейтенант.
- 13 декабря — Иван Ковальченко (72) — советский историк.
- 13 декабря — Георгий Шиянов (85) — Герой Советского Союза.
- 16 декабря — Гегам Асатрян (75) — армянский советский живописец, художник театра и кино.
- 16 декабря — Михаил Жовтобрюх(90) — украинский лингвист, специалист по фонетике, грамматике и истории украинского языка.
- 16 декабря — Александр Левада (86) — украинский советский писатель.
- 17 декабря — Михаил Брюховский (74) — полный кавалер ордена Славы.
- 18 декабря — Конрад Цузе (85) — немецкий инженер, создатель первого программируемого компьютера Z3 и первого языка программирования высокого уровня Планкалкюль.
- 18 декабря — Натан Розен (86) — американский и израильский физик-теоретик.
- 18 декабря — Александр Шуров (89) — советский эстрадный актёр.
- 20 декабря — Степан Белинский (79) — Полный кавалер Ордена Славы.
- 20 декабря — Пётр Гусаков (74) — Герой Советского Союза.
- 20 декабря — Валентин Новиков — советский и российский прозаик и переводчик.
- 22 декабря — Освальд Кяпп (90) — эстонский борец вольного стиля.
- 22 декабря — Климентий Минц (87) — советский режиссёр и сценарист.
- 22 декабря — Салих Умаров (74) — Герой Советского Союза.
- 22 декабря — Георгий Фридлендер (80) — российский литературовед, академик РАН.
- 24 декабря — Ахарон Бекер (90) — израильский профсоюзный деятель. Депутат Кнессета.
- 24 декабря — Георгий Куликов (71) — российский и советский актёр театра и кино.
- 24 декабря — Николай Печёный (76) — Герой Советского Союза.
- 25 декабря — Дин Мартин (78) — американский певец и актёр.
- 25 декабря — Николай Антонов (77) — Герой Советского Союза.
- 25 декабря — Эммануэль Левинас (89) — французский философ.
- 27 декабря — Генрих Каспарян (85) — советский, шахматист и шахматный композитор.
- 27 декабря — Шура Черкасский — американский и британский пианист.
- 29 декабря — Ефим Власенко (73) — Полный кавалер ордена Славы.
- 29 декабря — Юрий Яковлев (73) — советский писатель и сценарист.
- 30 декабря — Юрий Додолев (69) — русский советский писатель.
- 30 декабря — Нина Петрова (69) — скульптор, автор многочисленных скульптурных портретов и мемориалов в Крыму.
- 30 декабря — Хайнер Мюллер (66) — немецкий драматург, режиссёр, поэт, эссеист, крупнейшая фигура немецкого театра после Брехта.
- 31 декабря — Алексей Мачавариани (82) — советский грузинский композитор. Народный артист СССР.
- 31 декабря — Аркадий Федонов (70) — полный кавалер ордена Славы.
Напишите отзыв о статье "Умершие в декабре 1995 года"
Отрывок, характеризующий Умершие в декабре 1995 года
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.