Умм-Каср
| Город
Умм-Каср
أم قصر
Показать/скрыть карты
|
Умм-Каср (араб. أم قصر) — портовый город на юге Ирака. Находится на части устья пролива Абдуллах, что ведёт к Персидскому заливу. Находится недалеко от границы с Кувейтом.
Город
Численность населения до войны в 2003 году составляла 46 тысяч человек. Город состоит из 82 улиц, каждая улица имеет 72 домов.
До войны в 2003 году в Умм-Касре было 13 начальных школ (четыре - для мальчиков, четыре - для девочек и пять - совместного обучения) и пять средних школ (две - для мальчиков, одна вечерняя школа для мальчиков и две - для девочек), одна больница.
В городе расположен аэропорт гражданской авиации.
В 1,5 км от Умм-Касра расположен американский военный лагерь Кэмп-Букка.
История
Первые упоминания об Умм-Касре относятся к 1903 году. Первоначально Умм-Каср был маленьким рыболовецким посёлком, но также в ряде случаев использовался и как военный порт. Долгое время город был малоизвестен, до того периода, когда король Ирака Фейсал II решил основать там постоянный действующий порт. Однако в 1958 году король Ирака был свергнут, что отодвинуло создание порта.
После революции в 1958 году в Умм-Касре была создана военно-морская база. Постоянный порт был основан в 1961 году Абдель Керим Касемом. Целью было снижение зависимости Ирака от спороной с Ираном реки Шатт-эль-Араб. В постройке портовых сооружений приняли участие также Германия, Швеция и Ливан, были проведены железные дороги, связывающие Умм-Каср с Багдадом и Басрой.
Резко возросло значение Умм-Касра как военного порта во время ирано-иракской войны, шедшей с 1980 по 1988 год. Иранские войска были близки к взятию Умм-Касра после захвата полуострова Фао, но тем не менее порт взят не был.
Широко стал известен Умм-Каср и во время Иракской войны. В Умм-Каср были напряженные бои, контроль над районами города поочерёдно переходил из рук в руки.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Умм-Каср"
Отрывок, характеризующий Умм-Каср
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
