Кушеков, Унайбай Кушекович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Унайбай Кушекович Кушеков»)
Перейти к: навигация, поиск
Унайбай Кушекович Кушеков
Оңайбай Көшеков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Первый секретарь Гурьевского обкома КП Казахстана
24 февраля 1977 года — 24 декабря 1985 года
Предшественник: Саламат Мукашевич Мукашев
Преемник: Аскар Алтынбекович Кулибаев
Председатель Гурьевского облисполкома
1970 год — февраль 1977 год
Предшественник: Файзен Зикринов
Преемник: Есен Таксинбаев
 
Рождение: 10 февраля 1925(1925-02-10)
Сарыозек, аулсовет Еркинкала, Балыкшинский район, Киргизская АССР, РСФСР, СССР (ныне — Атырауская область, Казахстан)
Смерть: 8 сентября 2013(2013-09-08) (88 лет)
Супруга: Айсулу Кушекова
Партия: КПСС
Образование: Алма-Атинская Высшая партийная школа
 
Военная служба
Годы службы: 1945—1948
Принадлежность: Пограничные войска
Звание:
 
Награды:

Унайбай Кушекович Кушеков (каз. Оңайбай Көшеков; 19252013) — казахский советский партийный и государственный деятель. Первый секретарь Гурьевского обкома КП Казахстана (1977—1985), делегат XXIV, XXV и XXVI съездов КПСС, делегат трёх съездов КП Казахстана. Депутат Совета Союза Верховного Совета СССР 10-11 созывов (1979—1989) от Гурьевской области. Депутат Верховного Совета Казахской ССР 8-9 созывов. Неоднократно избирался депутатом местных Советов.

С 1992 года возглавляет Атырауский областной фонд социальной защиты, является членом президиума областного Совета ветеранов войны и труда. Имеет воинское звание полковника.

Почётный профессор Атырауского Института нефти и газа (АИНГ) (2000). Почётный профессор Атырауского государственного университета имени Х. Досмухамедова (2005).





Биография

Родился в местечке Сарыозек аулсовета Еркинкала. Рос в многодетной чабанской семье, в которой, кроме него, были также брат Аязбай и сёстры Насиха и Айман. В 1930 году его отец стал чабаном первого совхоза, организованного в этих местах.

Окончив 7 классов школы, Унайбай в 15 лет стал разнорабочим в совхозе, а когда в 1942 году его отец ушёл на фронт, сам стал чабаном.

В феврале 1943 г. Унайбай Кушеков был призван в ряды Красной Армии, окончил военно-пехотное училище в г. Благовещенск (Башкирская АССР), затем школу младших лейтенантов. По направлению Генерального штаба пограничных войск СССР служил в Грузии — на одной из застав Ахалцыхского пограничного отряда охраны государственной границы СССР, сначала заместителем, а потом и начальником. В 1948 году признан негодным к военной службе из-за тяжёлой болезни и демобилизован.

После войны работал заместителем председателя областного комитета добровольного общества содействия армии (ДОСАРМ), затем в аппарате Гурьевского городского комитета Коммунистической партии Казахстана, представителем Министерства заготовок СССР в Гурьеве.

В 1958 году направлен в Алма-Атинскую Высшую партийную школу, после её окончания работал в аппарате Западно-Казахстанского крайкома КП Казахстана. Затем работал заведующим сельхозотделом Гурьевского обкома КП Казахстана. В январе 1968 года избран первым секретарём Мангышлакского райкома КП Казахстана.

С 1970 по 1977 годы — председатель Гурьевского облисполкома.

В 1977 году стал первым секретарём Гурьевского обкома КП Казахстана. Во время его пребывания на этом посту, в 1979 году произошло открытие крупного Тенгизского нефтяного месторождения. В дальнейшем Кушеков внёс большой вклад в развитие нефтяной промышленности в Западном Казахстане. Уделялось внимание проблеме обеспечения людей жильем; в области ежегодно сдавалось примерно 180—220 тыс. кв.м. жилой площади. В городе начал работать домостроительный комбинат «Мобил» мощностью 80 тыс. кв.м. жилья в год. Строилось немало объектов народного образования и здравоохранения. В Гурьеве были сданы в эксплуатацию роддом и туббольница, в Миялы, Ганюшкино и Балыкши — районные больницы. На карте области появились новые населенные пункты, были созданы производственный кооператив «Ак Жайык» по производству семян высококачественных трав, комплексы «Актогай» по заготовке кормов, «Жалгансайский» по производству картофеля, совхозы имени «XXI партсъезда» и «Коптогайский» по производству молока и овощей. В городе была построена теплица «Береке». В результате из года в год увеличивалось количество сдаваемых государству мяса и молока, шерсти, каракуля, бахчевых и овощных культур. В течение двух лет была построена дорога Атырау-Ганюшкино. Потом было начато строительство дорог Атырау-Макат-Кульсары, затем Индер-Сагиз-Миялы. Были реконструированы участки железной дороги Ганюшкино, Макат, Гурьев и Кульсары, построена железная дорога Макат-Индер.

С 1985 года — на пенсии, персональный пенсионер союзного значения.

Скончался 8 сентября 2013 года.

Семья

Супруга — Айсулу Кушекова: в их семье четыре сына и четыре дочери, 22 внука и внучки, есть также правнуки.

Награды и звания

Ордена

Медали

Почётные грамоты, звания, знаки

  • Отличник народного просвещения Казахской ССР (1965)
  • Почётная грамота Министерства здравоохранения СССР и золотые часы (1970)
  • Почётная грамота Президиума Верховного Совета СССР (1975)
  • Знак «Ветеран войны 1941—1945 гг.» (2000)
  • Почётный гражданин Атырау (2001)
  • Почётный гражданин Атырауской области (23 октября 2004)
  • Почётный гражданин Махамбетского района Атырауской области

Напишите отзыв о статье "Кушеков, Унайбай Кушекович"

Литература

  • [www.imangystau.kz/kitap/onaibaikoshekov/files/assets/seo/page1.html Н. К. Надиров. «Унанбай Кушеков». Алматы, 2011—274 с.]

Ссылки

  • [pricom.kz/?p=1209 «Дорогой чести». Статья в газете «Прикаспийская коммуна»]
  • [www.kazpravda.kz/print/1107573252 «Всегда на стремнине жизни». Статья в газете «Казахстанская правда»]
  • [www.nomad.su/?a=15-201108010014 «Почерк его жизни». Статья на сайте Nomad]

Отрывок, характеризующий Кушеков, Унайбай Кушекович

– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.