Унгер, Ганс

Ганс Унгер, наст. имя Карл Фридрих Иоганнес Унгер (нем. Hans Unger, род. 26 августа 1872 г. Баутцен — ум. 13 августа 1936 г. Дрезден) — немецкий художник-символист, а также график, мастер мозаичных работ.

Жизнь и творчество

Художественные работы Ганса Унгера, одного из корифеев символизма в Германии перед началом Первой мировой войны, высоко оценивались современниками, однако в дальнейшем, особенно после смерти художника, его творчество было предано забвению. Лишь с начала 1980-х годов возрождается интерес к созданным Г. Унгером шедеврам, в 1997 проходит большая ретроспектива его работ в городских музеях Фрейталя и Баутцена; на выставке «Красота и тайна. Немецкий символизм», проходящей в Билефельде в мае-июле 2013, картины этого художника занимают почётное место.

К. Ф. И. Унгер родился в семье среднего достатка. Его отец, рано распознавший в сыне склонность к художественному творчеству, тем не менее отдал его на обучение в коммерческое училище. При первой возможности Унгер её покинул, и в 1887 году он становится учеником театрального художника, писавшего декорации. В 1888—1893 он студент класса рисунка при дрезденском Королевском придворном театре. В 1893—1895 годах Унгер — студент Академии искусств в Дрездене. Здесь его учителями были профессора Фридрих Преллер-младший, Герман Прелл и Рихард Мюллер. Унгер становится участником дрезденского модернистского движения молодых художников, вместе с Сашей Шнайдером, Оскаром Цвинчером и Зельмаром Вернером. В 1894 он проводит лето на острове Борнхольм, где пишет серию акварелей. В 1896 году Унгер создаёт рекламный плакат для дрезденской органной фабрики Эсти, принесший ему международную известность.

В 1897 году Унгер пишет одну из своих лучший работ — полотно «Муза», хранящееся ныне в Дрезденской галерее («Старый мастер»). С октября 1897 по март 1898 он живёт в Париже и посещает академию Жюлиана, где ему преподают Флери и Лефевр. Вернувшись на родину, он в 1899 создаёт сценические декорации для нового здания дрезденского Городского театра. Эти его работы погибли во время бомбардировок Дрездена американцами в феврале 1945 года. В том же году он принимает участие в проходившей в Дрездене Германской художественной выставке («Автопортрет в свитере», «Прощание», а также пейзажи). В 1902 году Унгер становится членом респектабельного «Германского союза художников», совершает путешествия по Северному и Балтийскому морям, ездит в Италию и в Египет. В этих поездках он пишет серии акварелей и пастелей. В 1905 он создаёт мозаику «Богиня света» для башни фабрики Эрнемана в Дрездене. В 1898 и в 1910 годах он иллюстрирует художественный журнал символистов Югенд, а также журнал Пан.

К 1910 году художник находился в зените славы и признания. Открывшееся новое здание городского художественного музея в его родном Баутцене отвело картинам Унгера отдельный зал. В прессе того времени его называют «последним князем живописи Дрездена». В 1917 и 1918 годах он принимает участие в проходивших в Дрездене выставках германского общества художников, выставив 6 картин и 6 рисунков в первом, и 11 картин и 10 рисунков во втором случае. Плакаты работы Унгера считались высочайшего мастерства, в английской прессе ему был присвоен титул «лучшего немецкого плакатчика».

После окончания Первой мировой войны, в которой Германия потерпела поражение, интересы публики в области искусства в значительной степени изменились, и на смену близкого Г. Унгеру модерна приходят экспрессионизм и новая вещественность. Унгер отправляется в длительные заграничные путешествия, посещает Италию, Югославию, Испанию, Португалию и Африку. Написанные в Египте работы составляют экспозицию, открытую в 1927 году в дрезденской галерее Бурбах. Одним из страстных почитателей творчества Унгера был египетский король Фуад I. В 1933 году, к 60-летию мастера, Саксонским союзом художников проводится выставка его работ.

Г. Унгер был награждён бронзовой медалью на Всемирной выставке 1900 года в Париже, бронзовой медалью на Всемирной выставке в 1904 году в Сент-Луисе. В 1904 он также становится профессором дрезденской Академии искусств.

В 1899 году он вступает в брак с Марией Антонией. В 1903 у них рождается дочь, единственный ребёнок, крёстным отцом которой становится друг Унгера, живописец Саша Шнайдер. Как художник Г. Унгер — в первую очередь портретист и пейзажист. Основной темой его творчества было воплощение «прекрасной женской мечты об Аркадии». Его Музой, позировавшей для изображения «женщины из Аркадии», была супруга мастера, а затем — его дочь Майя (1903—1973). Женские портреты, как правило, давались на фоне пасторальных пейзажей с кипарисами, садом или морским побережьем. Унгер находился под творческим влиянием таких мастеров, как англичане Д. Г. Россетти, Э. Бёрн-Джонс, У. Странг (гравюра), французов П. де Шаванна, Г. Моро, Ж. Пеладана, а также швейцарца А. Бёклина (пейзаж) и немецкого художника М. Клингера.

Литература

• All of the information given above on Unger’s life and work is from the book Hans Unger. Leben und Werk mit dem Verzeichnis der Druckgraphik by Rolf Günther, published in 1997 by Neumeister Art Auctioneers in Dresden (no ISBN) (d-nb.info/953061434), at the occasion of the Hans Unger exhibition in the City Museum of Freital from September 7 to October 26, 1997.
• A small monography is Hans-Guenther Hartmann, Hans Unger, Dresden, Verlag der Kunst, 1989, ISBN 3-364-00165-0 (d-nb.info/900949511).

Галерея

• Hans Unger - Sonne.jpg

  Солнце

• Hans Unger - Weiblicher Akt mit Papagei.jpg

  Обнажённая с попугаем

• Hans Unger Mutter und Kind.jpg

  Мать с ребёнком (1912)

• Hans Carl Friedrich Unger Stadtbad Aschersleben 1906 Kunstanstalt Wilhelm Hoffmann Dresden.jpg

  Городские бани Ашерслебена (плакат, 1906)

• Hans Unger - Theben.jpg

  Фивы Египетские

Дополнения

• [dresden.stadtwiki.de/wiki/Hans_Unger Ганс Унгер на штадтвики-Дрезден]
• [dresden.stadtwiki.de/wiki/Datei:Salome_(Hans_Unger).jpg Г.Унгер, Саломея]

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Унгер, Ганс

Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.