Унгер, Роберто Мангабейра

Роберто Мангабейра Унгер (род. 24 марта 1947) — левый социальный теоретик, экономист, философ, политик и один из основоположников критической теории в праве (en:Critical legal studies), работавший в Бразилии и США.

Его произведения (Унгер — автор более двух десятков книг) посвящены поиску альтернатив современной социальной, политической и экономической структуре неолиберального капитализма. Роберто Унгер принимал активное участие в политической жизни Бразилии и всего мира, организовывая продвижение государственных и мировых альтернатив.

Биография

Роберто Унгер получил образование на адвокатском факультете Гарварда, в 23 года начал преподавать, а в 29 лет стал самым молодым обладателем должности постоянного профессора («tenure») за всю историю [www.law.harvard.edu/faculty/unger/ Гарвардской школы права]. Он преподавал у многих представителей североамериканской элиты, включая Барака Обаму, у которого Унгер вёл юриспруденцию и основы демократии.

С 1970 г. Унгер активно вовлечён в политическую жизнь. Он участвовал в борьбе социальных движений против военной диктатуры в Бразилии. Он также был одним из основателей и автором учредительного манифеста Партии бразильского демократического движения 1980 года. Унгер рассчитывал, что эта партия объединит прогрессивных либералов и некоммунистических левых, но на деле сильнейшим в ней оказалось консервативное течение, и он перешёл в Демократическую рабочую партию, тесно работая с её лидером Леонелем Бризолой.

Унгер организовывал президентские кампании Леонеля Бризолы и Сиро Гомеса, баллотировался в палату депутатов и дважды был кандидатом в президенты. В 1983 году Бризола, во второй раз ставший губернатором Рио-де-Жанейро, назначил Унгера главой образовательного ведомства, где тот провёл реформы для улучшения жизни бездомных детей и детей-сирот. На президентских выборах 1989 года он снова был в команде кандидата Бризолы, занявшего третье место, а во втором туре Бризола и Унгер поддержали Луиса Игнасиу да Силву (Лулу) против победившего в итоге Фернанду Колора ди Мелу. В 1998 и 2002 годах Унгер работал с кандидатом Социалистической народной партии Бразилии Сиро Гомесом. В 1990-х Унгер совместно с Хорхе Кастанедой, бывшим членом мексиканской компартии и будущим членом правоцентристского правительства, был инициатором встреч латиноамериканских политиков и аналитиков, противостоящих неолиберальному Вашингтонскому консенсусу.

В 2007—2009 гг. Роберто Унгер занимал пост Министра стратегического планирования Бразилии в администрации Президента Лулы, хотя ранее в своих статьях называл его администрацию «самой коррумпированной в бразильской истории». Унгер разработал законодательные и политические программы в сферах экономического развития, образования, становления гражданского общества, институционального развития. Он провел реформы образовательной системы и трудового законодательства Бразилии. В образовании Унгер фокусировался на развитии познавательных и аналитических навыков человека в противовес формированию минимума рабочих умений, имеющих спрос на рынке; в трудовых отношениях Унгер защищал положение разных видов временных работников. Наиболее резонансным законотворческим проектом Унгера стала полномасштабная концепция развития региона Амазонки. В июне 2009 года Унгер оставил работу в правительстве и вернулся преподавать в Гарвард. Во время предвыборной кампании 2008 года он поддерживал тесную связь с кандидатом в президенты США Бараком Обамой, но был серьёзно разочарован политическим курсом администрации своего бывшего студента.

Философия Унгера основана на убеждении, что социальный мир целиком — это творение человечества, порожденное его воображением. Таким образом, право, по Унгеру, оказывается проекцией институционального мышления, а экономика представляется как постоянное поле поиска и инноваций, на котором непрерывно возникают разнообразные комбинации человеческих и материальных ресурсов.

Политические идеи Унгера связаны с концепцией пластичности общества: оно изменяется само, непрерывно и постепенно, путём экспериментов в отдельных областях, но не существует определенного и конкретного драйвера, от которого исходят изменения. Права собственности, либеральная демократия, оплата труда для Роберто Унгера являются историческими атрибутами, не связанными с целями свободной и успешной деятельности человека. В книгах он стремится объяснить явления социальной, политической и экономической деятельности человека и освободить их от привязанности к государству. Таким образом, по его мнению, человек сможет реализовать весь свой потенциал и, по его словам, «сделается более богоподобным».

Для Унгера рынок, государство и социальная организация не должны предопределяться ведомственными решениями, но быть открытыми для экспериментов и перестройки в зависимости от того, какая структура приносит больше полномочий человечеству. В большинстве своих работ Унгер стремится предложить альтернативную общественную и политическую модель для освобождения человечества от давления социальной иерархии и изжития экономического рабства.

Унгер более не принимает участия в оппозиционной политике Бразилии, пытаясь воплотить свои идеи альтернативного государства.

11 декабря 2012 г. в Киеве в помещении Национального университета «Киево-Могилянская академия» Роберто Унгер [www.studrespublika.com/news/text_news.php?id=2175 выступил с публичной лекцией на тему «Украина, Европа и левые»]. Организатором лекции стало [www.studrespublika.com общественное движение Студреспублика].

14 декабря 2012 г. в Москве в помещении Высшей школе экономики Роберто Унгер выступил с открытой лекцией «Национальное возрождение России, её интеллектуалы и мир».

Публикации

[www.vedomosti.ru/library/news/8483931/prorochestvo_vazhnee_pamyati_roberto_mangabejra_unger?full#cut Интервью — Роберто Мангабейра Унгер, философ]

[www.hse.ru/news/recent/69996632.html Роберто Унгер: экономика против экономики]

[opec.ru/1446824.html О необходимости революции в экономике]

[www.studrespublika.com/news/text_news.php?id=2208 Украина, Европа и левые]

Отрывок, характеризующий Унгер, Роберто Мангабейра

Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.