Универсальный язык
Универса́льный язы́к (всеобщий язык; лат. lingua generalis) — язык, система терминов, определенных строго и однозначно, а потому допускающих над собой чисто формальные операции. Такой язык позволил бы заменить все логические рассуждения исчислением, проводимым, подобно алгебраическому, над словами и символами этого языка, однозначно отражающим понятия.
Концепция языка была предложена Лейбницем. Он же предпринял попытку его создания.
Лейбниц писал: «…тогда в диспуте между двумя философами нужды будет не более, чем в диспуте между двумя счетоводами. Для разрешения противоречий достаточно будет взять грифеля и, сев за доски, сказать друг другу „давайте вычислять“».
Прообраз такого метода Лейбниц видел в методе математическом.
Первая попытка создания lingua generalis, сделанная Лейбницем в юношеском сочинении «О комбинаторном искусстве» (1666 г.), основывалась на методе каталонского религиозного подвижника, философа, писателя и поэта Раймунда Луллия.
См. также
- Логлан и ложбан
- Математические обозначения
- Уилкинс, Джон
- Умберто Эко
- Томас Уркхарт
- Джузеппе Пеано
- Лейбниц
- Гоббс
- Декарт
- Шлейер, Иоганн Мартин
- Николя Бурбаки
- Теорема Геделя
Напишите отзыв о статье "Универсальный язык"
Ссылки
- [anthropology.ru/ru/texts/eco/polyglot.html Статья Умберто Эко]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Универсальный язык
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
