Университет Витовта Великого

Университет Витаутаса Великого (УВВ)
Оригинальное название	Vytauto Didžiojo universitetas
Международное название	Vytautas Magnus University
Год основания	1922
Ректор	Йозас Аугутис
Студенты	ок. 9000
Расположение	Каунас, Литва
Юридический адрес	K. Donelaičio g. 58 Kaunas
Сайт	[www.vdu.lt/ .lt]

К:Учебные заведения, основанные в 1922 году

Университет Витовта Великого, или Университе́т Ви́таутаса Вели́кого (лит. Vytauto Didžiojo universitetas) — высшее учебное заведение в Каунасе (Литва).

История

Открытию университета в Каунасе, «временной столице» Литвы, предшествовала деятельность Высших курсов, действовавших с начала 1920. 13 февраля 1922 кабинет министров Литвы принял решение об учреждении Литовского университета. Его торжественное открытие состоялось 16 февраля 1922. В университете имелось шесть факультетов: теологии, гуманитарных наук, права, математических и естественных наук, медицины, техники. 7 июня 1930, в связи с широко отмечавшимся в Литве 500-летием смерти великого князя литовского Витовта, университету было присвоено его имя.

С первых дней работы университета на гуманитарном факультете работал писатель, критик, литературовед Винцас Креве-Мицкявичюс, декан гуманитарного факультета в 1925—1937. С 1924 в университете преподавал русский фольклор и литературу, курс истории театра, вёл семинар по театроведению писатель, критик, театровед Балис Сруога (профессор с 1932). В 1923—1927 этику, древнюю философию, стилистику литовского языка преподавал в университете президент Литвы Антанас Сметона (с 1926 доцент, с 1932 почётный доктор философии Университета Витовта Великого). Профессором университета был священник, один из крупных деятелей христианско-демократической партии Мечисловас Рейнис; он возглавлял кафедру теоретической и экспериментальной психологии.

Ряд преподавателей университета были воспитанниками университетов России (Владас Станкявичюс, то есть В. Б. Станкевич, окончивший юридический факультет Петербургского университета, Каземирас Буга, окончивший филологический факультет Петербургского университета, Владас Дубас и др.). В университете преподавали и русские эмигранты — П. П. Гронский, Л. П. Карсавин, А. С. Ященко.

Весной 1929 67 % студентов составляли литовцы, 28,55 % — евреи, 2,02 % — поляки, 1,02 % — русские. В последующие годы пропорции существенно не менялись: например, весной 1931 66,97 % — литовцы, 27,25 % — евреи, 2,95 % — поляки, 1,69 % — русские, 1,59 % — немцы.

После передачи Советским Союзом Вильны Литве и началом преобразования Университета Стефана Батория зимой 1940 в Вильнюс переводятся факультеты гуманитарных наук и права, летом того же года — математических и естественных наук. С советизацией Литвы летом 1940 университет переименовывается в Каунасский университет. Во время войны 16 марта 1943 немецкие оккупационные власти прерывают деятельность университета. Осенью 1944 он возобновляет работу. Действовали факультеты историко-филологический, медицинский, строительный, технологический. 31 октября 1950 университет реорганизуется в Каунасский политехнический институт и Каунасский медицинский институт.

Восстановление

28 апреля 1989 принят акт восстановления Университета Витовта Великого; Верховный Совет Литвы принял закон о его восстановлении 4 июля 1989; 1 сентября начался первый учебный год на трёх факультетах восстановленного университета — экономическом, гуманитарном и точных наук.

Структура

В университете 10 факультетов и 2 института, объединяющие 29 кафедр и центров, а также Каунасский ботанический сад.

Факультеты

• Естественных наук
• Гуманитарных наук
• Информатики
• Католической теологии
• Социальных наук
• Экономики и менеджмента
• Политических наук и дипломатии
• Права
• Искусств
• Музыкальная академия

Институты

• Социальной работы
• Каунасский ботанический сад

Центры

• Военной истории
• Европейских исследований
• Исследований эмиграции
• Иностранных языков
• Качества обучения
• Леттоники
• Славистики имени Чеслава Милоша
• Спорта
• Японистики

Ссылки

• [www.vdu.lt/ Vytautas Magnus University]

Отрывок, характеризующий Университет Витовта Великого

Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]