Универсум

Эта статья — о философском понятии. О множестве всех множеств см. Универсальное множество.

Униве́рсум (лат. universum, «совокупность, общность» или лат. summa rerum «совокупность всего», «мир как целое», «всё сущее») — в философии — совокупность объектов и явлений в целом, рассматриваемая в качестве единой системы, то есть объективная реальность во времени и пространстве. В общем смысле тождествен термину «Вселенная».

Общий смысл понятия

Древнегреческие философы-атомисты понимали универсум, как множество неисчислимых пребывающих и разрушающихся миров, возникающих из движения материи.

Древнегреческий философ-идеалист Платон отрицал утверждение атомистов множественности миров, отождествляя универсум с видимым миром, (см. Соч., т. 3, ч. 1, М., 1971, с. 497—98).

Немецкий философ и математик Готфрид Лейбниц полагал, что универсум это «множество всех возможных миров», из которых лишь один — наш мир — реален, а все остальные возможно осмыслить только логическим путём, то есть непротиворечивым образом представляя возможные факты или связи вещей. Именно с этим толкованием универсума было связано понятие об «описаниях состояния» (как вероятных мирах) в логической семантике и модальной логике.

Литература

• Бирюков Б. В., Крушение метафизической концепции универсальности предметной области в логике, М., 1963;
• Кон П., Универсальная алгебра. / пер. с англ., М., 1968;
• Новосёлов M. M. Категория тождества и её модели, в кн.: Кибернетика и диалектика, М., 1978.
• Философский энциклопедический словарь (2-е издание). М. «Советская Энциклопедия», 1989, с. 673.
• Голубович И. В. [ideaidealy.ru/wp-content/uploads/2012/02/I.V.Golubovych.pdf Европейский словарь философий: «Лексикон непереводимостей» (французский оригинал и украинская версия): универсум, мультиверсум, картография] // Идеи и идеалы. — № 3, Том 2. — 2010. — С. 92-103
• Марциевский С. В. Множества, мультимножества, нечёткие и мягкие мягкие множества без универсума // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. — № 10 — 2007. — С. 44-52
• Рашковский Е. Б. Между универсумом и землей (О «еврейских мотивах» в российской философской мысли XX столетия) / Е. Б. Рашковский // Россия и современный мир. — 2006. — № 4. — С. 172—185.
• Волнянский К. С. Концептуальный хронотоп тонального универсума. // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена . — СПб., 2009. — N 115. — С.279-284.

Отрывок, характеризующий Универсум

Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.