Униженные и оскорблённые
| Униженные и оскорблённые | |
| Униженные и оскорблённые | |
 Нелли. Иллюстрация Ильи Глазунова к роману Ф. Достоевского «Униженные и оскорбленные». 1983 Б., пастель. 80 х 68 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
| Дата первой публикации: | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Уни́женные и оскорблённые» — роман русского писателя Фёдора Михайловича Достоевского.
Содержание
История создания и публикации
Это первое большое произведение, написанное писателем после возвращения из ссылки. Впервые роман был опубликован в 1861 году в журнале «Время»[1] под заглавием «Униженные и оскорбленные. Из записок „неудавшегося литератора“» с посвящением брату М. М. Достоевскому. Этот журнал начал выходить под редакцией Фёдора Достоевского и его брата Михаила Достоевского. Чтобы заполнить журнал, Фёдор Достоевский вынужден был создать большой роман, который можно было бы печатать в нескольких номерах с продолжением. Значительная часть романа писалась автором частями непосредственно к сроку сдачи нового номера журнала.
Идея произведения относится ещё к 1857 году. После переезда в Санкт-Петербург в 1860 году Достоевский сразу приступил к воплощению своего замысла. В июле 1861 года вышла в свет заключительная часть произведения. В том же году роман вышел отдельным изданием в Санкт-Петербурге. При жизни писателя переиздавался ещё два раза, в 1865 и 1879 годах.[2].
В нескольких местах автор от лица Ивана Петровича рассказывает о судьбе своего первого романа «Бедные люди», который был напечатан в «Петербургском сборнике» в 1846 году и имел большой успех. В частности, его высоко оценил Белинский (критик Б. в романе)[3].
Критика
Роман был встречен критиками сдержанно. Возможно, это объяснялось настороженностью к писателю, только что вернувшемуся из долголетней ссылки. Только демократический журнал «Современник», указав на серьёзные недостатки романа, в целом встретил его положительно.[3].
Сюжет
Роман написан от лица молодого писателя Вани, многие подробности жизни которого автобиографичны. Время действия романа несколько размыто. Дни начала литературной карьеры самого Достоевского относятся к 1840-м годам, и в самом романе в слегка завуалированной форме упоминаются многие персонажи тогдашней литературной жизни, например, Виссарион Белинский под прозрачным псевдонимом «критик Б.». Некоторые черты описываемых событий заставляют увидеть в произведении не просто отражение жизни 1840-х годов. Сам исторический фон событий романа зачастую условен. Хотя за время действия романа происходит не более полутора лет, в произведении упоминаются реалии более близких к эпохе опубликования романа, например, издание «Энциклопедии» Андреем Краевским.
Ваня воспитывался в семье бедного помещика Ихменёва, вместе с его дочерью Наташей. Более состоятельный сосед Ихменёва по усадьбе, князь Валковский, оценив хозяйственность Ихменёва, назначает его своим управляющим, а позднее и просит его некоторое время руководить воспитанием своего сына Алёши. Однако, вскоре после приезда Алёши в дом Ихменёва возникают слухи о том, что Ихменёв хочет женить Алёшу на своей дочери, всячески поощряя их отношения, а также не вполне честно управляет имением князя, присваивая себе некоторые суммы. Князь начинает процесс против Ихменёва. Дело осложняется тем, что Алёша и Наташа Ихменёва надумали заключить союз вопреки воле своих родителей. Ваня любит Наташу, и берётся во всём содействовать ей.
Другая ветвь романа связана с 13-летней девочкой подростком Еленой или Нелли (её образ Достоевский заимствовал у Диккенса, главной героини романа «Лавка древностей»), которую Ваня спасает из рук жестокой опекунши. Он приютил её у себя. История её матери связана в некоторых местах с Наташей.
В романе наблюдается ряд хронологических смещений. Действие длится всего около полутора лет, но исторические факты, упоминаемые в начале романа (когда жив ещё Белинский) и в его конце (предреформенные годы), разделены более чем двенадцатью годами[3].
Топография романа
Как это стало впоследствии характерно для Достоевского, действие романа происходит в Санкт-Петербурге, причём при описании многих мест действия и перемещения героев по городу писатель стремится к топографической точности. Так, в книге упоминаются Вознесенский проспект, где происходит встреча рассказчика со стариком Иеремией Смитом, Большая Морская улица, на которой находится ресторан, в котором происходит знаменательная беседа рассказчика с князем Валковским, и так далее.
Персонажи
- Иван Петрович; от его лица ведется повествование
- Николай Сергеевич Ихменев, помещик
- Анна Андреевна Ихменева (до замужества Шумилова), жена Ихменева
- Наташа, дочь Ихменева
- Князь Пётр Александрович Валковский
- Князь Алексей Петрович Валковский, сын Петра Валковского (Алёша)
- Иеремия Смит, старик, первый знакомый.
- Нелли (Елена), внучка Смита
- Филипп Филиппыч Маслобоев, старый знакомый Ивана Петровича
- Александра Семёновна, заведующая хозяйством в доме у Маслобоева
- Катерина Фёдоровна, будущая жена князя Алексея Валковского
- Анна Трифоновна Бубнова, опекунша Нелли
Особенности стиля
Роман носит как следы влияния «натуральной школы» с её обострённым вниманием к жизни городского дна, так и литературы западноевропейского реализма середины XIX века, особенно Чарльза Диккенса и Эжена Сю, с их склонностью к запутанным «таинственным» сюжетам, с наличием давней, неизвестной публике, загадке личности тех или иных персонажей, связанной с преступлениями и нечестием. Вместе с тем, в романе уже заметен обострённый психологизм в описании персонажей. Характеры персонажей, часто не получающие никакой мотивировки, являются не просто социальными типами, но изображениями носителей того или иного рода «идей» или «главных мыслей».
Также много параллей с диккенсовской «Лавкой древностей», кроме имени главной героини. Обе девочки живут вместе со своими дедами в бедноте, у них обеих непутёвые отцы, их жизни заканчиваются трагически.
Экранизации произведения
В 1915 году вышла двухсерийная экранизация романа в постановке Иосифа Сойфера, в исполнении труппы артистов театра Соловцова.
В 1976 году вышла телеверсия спектакля Малого театра, в постановке Евгения Велихова. В 1991 году на экраны вышел художественный фильм «Униженные и оскорблённые», снятый режиссёром Андреем Эшпаем.
В 2005 году по мотивам спектакля Московский государственный музыкальный театр под руководством Геннадия Чихачёва поставил мюзикл на музыку Александра Журбина.
4 февраля 2005 года Пермский академический "Театр-Театр" поставил мюзикл "Владимирская площадь", по мотивам романа.У мюзикла «Владимирская площадь», поставленного в лучших традициях Бродвея, по-настоящему русская душа: в нем все масштабно, монументально, красочно, ярко и многоголосо. С размахом — декорации, костюмы, хоры. Но главное достоинство спектакля — в тех страстях и чувствах, которые разыгрываются на сцене. Герои мюзикла так сильно любят, терпят такие ужасные предательства, подлости, измены, так страдают, пытаясь примириться с жестокостью жизни, что зрители не могут не сопереживать и не сочувствовать им.[4]
Напишите отзыв о статье "Униженные и оскорблённые"
Примечания
- ↑ 1 2
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=PZYZAAAAYAAJ&pg=PA5 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. I, № 1. — С. 5—92. (первая часть),
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=PZYZAAAAYAAJ&pg=PA419 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. I, № 2. — С. 419—474. (вторая часть),
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=x5YZAAAAYAAJ&pg=PA235 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. II, № 3. — С. 235—324. (третья часть),
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=x5YZAAAAYAAJ&pg=PA615 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. II, № 4. — С. 615—633. (главы I и II четвёртой части),
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=WpcZAAAAYAAJ&pg=PA269 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. III, № 5. — С. 269—314. (главы III—VII четвёртой части),
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=WpcZAAAAYAAJ&pg=PA535 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. III, № 6. — С. 535—582. (главы VIII—XII четвёртой части) и
Ф. М. Достоевский [books.google.ru/books?id=05cZAAAAYAAJ&pg=PA287 Униженные и оскорблённые] // «Время». — 1861. — Т. IV, № 7. — С. 287—314. (эпилог). - ↑ [www.rvb.ru/dostoevski/02comm/21.htm Нина Буданова. Комментарии к роману «Униженные и оскорбленные»]
- ↑ 1 2 3 «Униженные и оскорбленные». Пермь, 1976. Примечания
- ↑ [teatr-teatr.com/repertoire/vladimirskaya-ploshchad/ Владимирская площадь] (ru-RU). «Пермский академический Театр-Театр». Проверено 22 мая 2016.
Отрывок, характеризующий Униженные и оскорблённые
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
