Унила

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Унила
Οὐνίλας
Епископ готов
~ 397 год — ~ 404 год
Община: православная община
 
Епископская хиротония: ~ 397 год

Уни́ла (др.-греч. Οὐνίλας, ? — ок. 404) — епископ готов.

Унила — гот по происхождению, был поставлен Константинопольским патриархом Иоанном Златоустом «для готов» после 397 года. В 404 году, благодаря интригам императрицы Евдоксии, Иоанн Златоуст был сведён с кафедры и отправлен в ссылку. В связи с этим и появилось письмо святителя диакониссе Олимпиаде. Из него известно, что Унила умер в том же 404 году, и святитель, обеспокоенный тем, что на Боспорскую кафедру его противниками будет поставлен человек недостойный, просил задержать посольство правителя Готии, ссылаясь на трудность морского путешествия в Боспор в зимние месяцы. О смерти Унилы Иоанна Златоуста оповестили монахи — марсы и готы, к которым пришел диакон Модуарий с этим печальным известием. Модуарий пришел с письмами царя готов, в которых он просил послать к ним нового епископа. О Униле Иоанн Златоуст очень хорошо отзывается, он пишет о нём:

достойный удивления епископ Унила, которого я недавно хиротонисал и послал в Готию, совершивши много великих дел

Напишите отзыв о статье "Унила"



Ссылки

  • А. А. Васильев. Готы в Крыму. с. 301—302.
  • В. Г. Васильевский. Труды. Т. 2. ч. 2. 1912 г. С-П. 137 страниц. с. 382.
  • Иоанн Златоуст. [azbyka.ru/otechnik/Ioann_Zlatoust/pisma_k_raznym_licam/4_14 Письма к разным лицам. Письма к Олимпиаде. Письмо 14]
  • PG, [books.google.ru/books?id=ZxTRFqx9Y3sC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false 52, col. 618.]

Отрывок, характеризующий Унила

Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»